– Видишь – одна охота, один лосик, и тебе уже дурно. А теперь представь – каждый день злобные тётки идут охотиться на огурцы, разлучают морковки с семьями, уничтожают целые сёла укропа…

Собственную улыбку Яна не одолела, но сумела не рассмеяться в голос.

– Типичный анти-вегетарианский юмор.

– Где тут юмор, жестокое ты создание? Целые колонии петрушки разрушаются, помидоры больше никогда не увидят своих помидорят…

За этим словесным теннисом наблюдали Женька и Лиза. Стояли вроде рядом, но ощущали себя словно в сторонке.

– Такими темпами они с дачи сразу в загс поедут, – шепнул Женька на ухо Лизе.

Лиза кивнула. Но застрять внимание на идее они не стали, у них были собственные дела, собственные чувства и эмоции.

Яна глянула на Лизу с Женей и мимолётом беззлобно позавидовала, такие они сейчас были… нет, не умильные, а какие-то… какие-то уютные и настоящие. Курносая, большеглазая, миниатюрная Лиза и всем своим видом излучающий надёжность коренастый Женя. Замечательная пара.

Изначально план был такой: в первую ночь Лиза с Яной лягут в одной комнате, Женька с Никитой в другой, а на следующую ночь, если звёзды сойдутся, Никита и Яна перекочуют на веранду и/или в сени. Но когда дело дошло до заправки постелей, все негласно-единогласно решили обойтись без лишней суеты, Никита и Яна сразу обосновались за пределами «барских комнат».

Веранда у Женьки на даче была закрытая, её и верандой-то называть было не совсем правильно – часть сеней, отгороженная стенкой с дверью. Между сенями и основной частью дома было подобие прихожей: по одну её сторону – дверь, ведущая в жилую часть дома, по другую – выход в сени, с третьей стороны – вход в кладовку. На веранде и в кладовке было примерно одинаково тепло (или одинаково холодно – обогреватели точно не помешают).

Выбирать место ночлега Никита галантно предоставил Яне:

– Где ляжешь?

– А где лучше? – спросила она у него, как у человека, который в этом доме уже оставался и, возможно, опробовал обе локации.

– Там и там неплохо. Кладовка больше, но в ней малюсенькое окошко, поэтому темно даже днём. Хотя лампочку включить не проблема, да и залежи консервированных огурцов-помидоров всегда под рукой, вдруг проголодаешься. Веранда меньше, но намного светлее, утром проснёшься – солнышко светит, птички поют, и кровать там мягче.

– По-моему, ты хочешь спровадить меня на веранду и остаться наедине с консервными залежами.

– Я не способен на такое коварство.

– А мыши здесь есть?

– Не встречал, но, наверно, есть.

– Им, поди-ка, в кладовке больше нравится.

– По-моему, ты хочешь занять веранду и оставить меня на съедение мышам.

– Я не способна на такое коварство. Но вообще, ты, как мужчина, действительно мог бы принять опасность на себя. В старину, вон, рыцари ради прекрасных дам с одним копьём на дракона шли.

– Нет, в старину рыцари врали прекрасным дамам, что ради них ходили на дракона, а прекрасные дамы, если были дуры, то верили, а если умные, то притворялись, что верили, когда им было надо.

– Я-то ждала, что ты скажешь: «Яночка, сама подумай – где прекрасные дамы и где ты».

– Очередное несправедливое оскорбление. Теперь полночи буду рыдать. Осталось определиться, где именно – в кладовке или на веранде. Решай.

– Рыдай в кладовке.

– Хорошо, пошёл рыдать.

– Иди. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи.

Но распрощаться до утра на этом у них не получилось. Чепчик, который не одобрял, да обычно терпел закрытые двери между комнатами, на сей раз не примирился с обстоятельствами. Он бодал захлопнутую дверь кладовки и жалобно поскуливал. Никите пришлось открыть дверь. Этого Чепчику показалось мало, он стал «ломиться» к Яне. Пришлось и ей открывать свою дверь.

– Приносим извинения за причинённые неудобства, – имитируя официальное обращение, сказал уже улёгшийся Никита.

Небольшое расстояние позволяло не повышать голос, да и ночная тишина (которую не нарушали события в основной части дома, ибо если эти события и происходили, то в дальней комнате, за несколькими толстыми стенами и массивной дверью) способствовала хорошей слышимости.

– Ничего. Только в кровать я тебя не пущу, ты по улице бегал, у тебя лапы не очень чистые.

– Я так понимаю, это ты Чепчику сказала?

– Ага. Он у меня возле постели крутится, смотрит просящими глазками. Не пущу, Чепчик.

– Правильно, не ведись. Просящие глазки – инструмент профессионального афериста.

– Почему ты его назвал Чепчиком?

– Я его назвал ЧП, и по всем документам он ЧП. А Чепчик это для своих. Я, кстати, был против, чтоб свои его так прозывали, но меня никто не спрашивал.

– ЧП. То есть когда на работе ты заявляешь, что у тебя дома ЧП, и линяешь пораньше, ты просто идёшь к своей собаке?

– Было-то всего пару раз.

– Я эти разы запомнила.

– Не сомневаюсь, злопамятная ты наша. А из-за ЧП я уходил, когда он болел и его надо было выгуливать почаще и на всякий случай за ним приглядеть.

«Лучше б за работой так приглядывал», – хотела упрекнуть Яна, но язык не повернулся. Она протянула руку и погладила Чепчика, разлёгшегося подле кровати.

– Сколько ему?

– Чепчику? – Никита ненадолго задумался. – Шесть лет, восемь месяцев и ориентировочно три дня.

– Откуда такая ориентировочная точность?

– Прикидываю. Их, скорее всего, сразу после рождения выкинули, хотя могли и через день-два.

– Их?

– Какая-то сволочь щенков в пластиковом мешке на помойку выбросила. Когда я тот мешок нашёл, в живых только Чепчик остался, остальные пять уже умерли. Задохнулись, видимо.

– Ужас. – Яна вгляделась в лохматую фигуру на полу. Теперь с готовностью пустила бы Чепчика на свою постель (всё равно в воскресенье бельё надо простирнуть – элементарная вежливость по отношению к хозяевам), да что там, полностью бы ему эту постель уступила. Но пса сейчас всё устраивало, он, судя по мерному сопению, уже спал. – Никогда не понимала, как можно такое сделать.

– Я тоже.

– Ты сразу решил оставить Чепчика у себя?

– Нет, собирался пристроить к кому-нибудь, искал ему хозяев, объявления давал, посты писал. – Никита мог бы рассказать, как выхаживал щенка, который и есть сам ещё не мог, как купил в аптеке спринцовку, чтобы поить его молоком; но зачем? Производить впечатление на Яну он не собирался и в целом рисоваться не любил. – Хозяева не нашлись, а я к нему привязался. Так он и остался.

– Жена не возражала?

– Мы с ней тогда уже… Откуда ты про жену знаешь? – Страшного секрета здесь не было, но с Яной Никита об этом никогда не говорил, а сама она вряд ли интересовалась у коллег.

– Лиза рассказала. Она, как ответственная подруга, вытянула из Жени столько информации о тебе, сколько смогла. – «Правда, насчёт работы глубоко не копала».

Никита ухмыльнулся.

– Что ещё она из Женьки насчёт меня выжала?

– Ничего компрометирующего. Тридцать один год, высшее образование, разведён, детей нет, собака есть, работа есть, вредных привычек нет, в порочащих связях замечен не был. Или был, но верный друг об этом умолчал.

Чересчур компрометирующих связей у Никиты впрямь не было. Что до развода – типичная история, без криминала. Они с будущей женой познакомились на первом курсе института, на четвёртом поженились; и как в интернет-шутке – жили долго и счастливо, пока жена не начала читать книги по семейной психологии. Точнее, жили не очень долго, и увлеклась Настя не книгами, а онлайн-тренингами в стиле «Если мужчина зарабатывает меньше 50 000 рублей, ему противопоказано размножаться». После ряда атак на его мозг Никите самому расхотелось с ней размножаться.

– И ты, говорят, была замужем.

– Сложно поверить?

– Теперь нет. – Никите не нравились расспросы о браке и причинах развода. Яна не полезла с ними, и он не стал допытываться.

В брачной истории Яны ни криминала, ни мексиканских страстей тоже не было. Встретились два человека, влюбились, повстречались, поженились, поняли, что союз не задался, развелись и расстались друзьями. До сих пор поздравляли друг друга с праздниками.