Но вот в чём была действительно проблема, так это в эмоциях. Они просто есть, и их нельзя выбросить. Я просто не могу не думать о сёстрах и тех, кто был как они. Не могу не думать о тех детях, которых, скорее всего, закопали в братских могилах. О моих собратьях, которым повезло куда меньше, чем мне — умереть в мясорубке за свободу. О личной обиде с вопросом «За что?». О страхе и неприятии того, что я и не человек. Просто кукла.

Но самое важное — ненависти к Ишкуине. Чистой ненависти и ярости к суке, которая так со мной поступила. Она не давала мне успокоиться и, словно понимая это, дразняще ходила передо мной, улыбаясь своей акульей улыбкой. Да, Ишкуина знала об этой хитрости и специально вызвала на себя такую реакцию. Безусловный рефлекс — она всегда рядом, и я всегда буду её люто ненавидеть. А когда привыкну…

Если бы я не был парализован, меня бы сейчас передёрнуло.

В конечном итоге, я не мог от этого избавиться, так как эмоции и сознание всегда были по разные стороны баррикад. Я мог делать непроницаемое наплевательское лицо, но заставить себя не сгорать от ненависти и не скорбеть о мёртвых просто не мог. Потому что мои эмоции — это и есть я сам.

И всё же… выход был. Поток информации заставлял мозг сворачиваться в трубочку, и я всё меньше ощущал себя здесь. Словно засыпал и не видел сны — вот с чем можно было это сравнить. Ишкуина сказала, что меня может обнулить. Это значит, что моё «Я» перестанет существовать, а с ним перестанут существовать и все эмоции. Останется лишь расчётливый холодный ум без ненависти и страха.

Это была свобода для тела. И это была смерть для меня.

Но если для меня это в любом случае смерть, то почему бы не оставить Ишкуине прощальный подарок?

Я не знал, как можно оставить послание другому я, что будет в этом теле, поэтому решил пойти по самому простому пути. Если в голову можно записать информацию о том, как чистить сраный автомат, то можно записать и сообщение. А оно будет очень коротким и понятным.

«Убей Ишкуину».

Оставшееся время, чувствуя, как засыпает моё я и всё больше сознания погружается во мрак, я повторял всего два слова, вкладывая в них все свои эмоции.

«Убей Ишкуину».

Отпечатывал на подкорке.

«Убей Ишкуину».

И когда последний огонёк потух, когда я… уже не я… в голове пронеслась моя последняя мысль…

«Убей Ишкуину».

Держи напоследок подарочек, сучка…

Ишкуина разгуливала вокруг тела Томаса, которое постепенно теряло своё «Я». Она старалась не пропадать из виду, внимательно наблюдая за его состоянием. Следя за тем, как борется с ошейником хозяин внутри.

Что должно было произойти?

Ишкуина даже не представляла. Да и зачем? Достаточно того, что было в документах. Обнулится его сознание? Отлично! Она сделает себе того, кого хочет! Не обнулится? Ну…

Ишкуина покачала головой в разные стороны, будто отвечала кому-то.

Если не обнулится, она будет всегда рядом. А это значит, что будет вечный ошейник. А когда пропадёт ярость и злость, то там уже и ей вряд ли что-то будет грозить. Так что при любом раскладе всё будет нормально, но стоило сначала дождаться результата и понять, какой из вариантов получается.

Минут десять она ещё ходила вокруг него, словно кошка вокруг сметаны, едва не облизываясь, пока не начала замечать первые признаки потери его «Я». Глаза, до этого пусть и не двигающиеся, становились всё более пустыми и стеклянными, лишёнными души, будто у какой-то полноразмерной куклы. Дыхание становилось всё более спокойным и равномерным. Перестала течь кровь из носа, которая свидетельствовала о повышении давления из-за сопротивления.

Томас перед ней всё больше и больше становился похож на манекен.

— Значит, обнуление… — облизала Ишкуина губы, после чего быстро прыгнула на кровать, дотянулась до тумбочки у изголовья и вытащила большую записную книгу. Открыла, полистала, после чего остановилась на одной из страниц. — Так-так-так… Эй, дружок, хочешь себе новую личность? — радостно спросила она. — Сделаем из тебя настоящего мачо! Или всё же… Нет-нет, только мачо и новая личность.

Идею дать ему развиваться самому Ишкуина быстро откинула. Если до этого она просто хотела трахнуть новую кровь, то теперь у неё появились иные планы — сделать человека под себя. Даже не так, сделать определённого человека.

Но для этого…

Ишкуина решила немного подождать. Всё же с этим спешить нельзя было — будет обидно, если там останется немного Томаса. Он точно даст ей просраться, не говоря о том, что придёт в себя. Тогда точно выебет. И не членом, а черенком от швабры, что её не совсем устраивало. Всё же было бы обидно так глупо ошибиться в самом конце. Поэтому Ишкуина ждала до последнего, пока сам клон перед ней не стал шевелиться — это могло лишь значить, что осталась пустая оболочка, которую заместили инструкции. Теперь там не было того, что требовалось подавить и подчинить. Той части, что имела эмоции. Осталась другая — просто набор знаний с приоритетом подчинения. Кому? Ишкуина предположила, что тому, кто будет отдавать приказы.

— Ты меня слышишь? — громко позвала она клона, подойдя ближе. — Эй, колокольчик, ты жив?

Молчит, смотрит на неё, следит отсутствующим взглядом без каких-либо эмоций. Ну точно кукла!

— Ну-ка, отдай, — отобрала она у него пистолет и бросила на кровать. — Назови своё имя.

Молчит.

— Так… сядь!

Клон перед ней послушно сел.

Ошибки быть не могло. Пищалка, которую едва-едва слышала Ишкуина, работала, а он двигался. На её лице расплылась довольная улыбка.

— Отлично… А ну-ка встал!

Клон перед ней послушно встал. Ишкуина была готова запрыгать от радости. Интересно, можно будет на него записать определённую личность и заставить вести именно так, как тот человек? Ну или хотя бы похоже? А аура? Будет ли действовать на него аура? Плевать, он в её власти, чистенький, миленький, молоденький…

Ишкуина подошла ближе, собираясь подарить ему свой сладкий поцелуй. Просто потому что могла, потому что хотела отпраздновать победу. Заняться воспитанием можно и позже. Приблизившись к нему вплотную и уже потянувшись к его губам, она сладко произнесла:

— Меня зовут Ишкуина, дорогой…

И…

В следующее мгновение он отстранил голову назад. И прежде, чем Ишкуина успела понять, что происходит, парень перед ней просадил её прямо в лицо быка.

Захрустели кости. Брызнула кровь. Ишкуина отшатнулась, ошарашенная таким ударом и ещё не до конца понимающая, что же произошло. Её лицо в одно мгновение стало представлять из себя какой-то фарш, откуда торчал переломанный заливающийся кровью нос. И даже ещё не успела пелена спасть перед глазами Ишкуины, как клон перед ней со всей дури пнул её ровно в грудь ногой, словно выбивал дверь.

Захрустели кости. Дыхание покинуло её лёгкие. Куски рёбер проткнули их, словно колья. Тельце Ишкуины отлетело в стену, ударилось с хрустом и очень медленно сползло вниз. А парень с тем же отсутствующим взглядом огляделся, спокойно подошёл к пистолету на кровати и взял его. Слегка отодвинул затвор, проверяя патрон в патроннике, после чего подошёл к сидящей у стены и до конца не пришедшей в себя Ишкуине.

Она медленно подняла голову, глядя на парня, что невозмутимо стоял перед ней с пистолетом в руках, не до конца понимая, что происходит. Ведь запись работает, он должен быть подавлен! И… И… этот клон должен был подчиниться!

— Какого… чёрта… — пробормотала она, глядя на него.

Ответ последовал незамедлительно.

— Убить Ишкуину, — механическим голосом отчеканил парень, поднял пистолет и…

Выстрелил.

Первый, второй, третий, четвёртый…

Из семнадцати пуль он всадил пять в голову и пять прямо в сердце, преследую лишь одну цель — убить Ишкуину. От каждого попадания её тело вздрагивало, чуток сползая вниз, пока её не перестали расстреливать. И если приглядеться…

Можно было увидеть, как Ишкуина даже в такой момент умудрялась улыбаться.