Возможно, это все благодаря адреналину, но она послушно выходит из машины, заходит в подъезд и начинает подниматься по лестнице. Молча вставляет ключи в замочную скважину и так же молча разувается в коридоре. Я как тень следую за ней. На середину комнаты она выкатывает большой чемодан и еще около часа неторопливо ходит по квартире в поисках тех или иных вещей. Одежду она почти не берет, прокомментировав это как: «Все равно скоро не подойдет».

И тогда я представляю себе ее округлившийся животик, как прекрасна она будет в новом для себя состоянии, в новой роли. То, как она призналась мне в любви в нашу первую встречу, говорит о том, как она на самом деле нуждается в том, что ее ожидает. Как я… тоже нуждаюсь в ней.

Мне придется рано или поздно признаться, что ребенок, возможно, и мой, но на сегодня потрясений определенно достаточно. Может быть, после родов, когда все это уже не будет иметь никакого значения. Может, раньше. С этой девушкой вообще невозможно ничего знать наверняка.

Еще через час мы у меня дома. Я помогаю затащить вещи внутрь и оставляю чемодан посреди гостиной.

— Ты, наверное, голодна, — говорю я Насте, которая с рассеянным видом бродит по дому.

— Только никаких овощей.

— Помню-помню, — усмехаюсь я. — А если чуть-чуть?

— Чуть-чуть можно, — сдается она.

Когда я ставлю перед ней тарелку с ризотто, она будто смотрит сквозь меня. Взгляд мутный, рассеянный. Она словно находится в другом измерении, где ничего из случившегося сегодня не произошло.

Я накладываю себе еще одну тарелку и сажусь напротив нее.

— Я полная неудачница, — наконец заговаривает она хриплым голосом.

— Это еще почему? — хмурюсь я.

— Спрашиваешь? — Настя берется за вилку и начинает задумчиво ковыряться в еде. Затем, немного подумав, отодвигает. — Прости, меня что-то тошнит от мыслей о грибах.

Понимающе кивнув, я забираю обе тарелки.

— А что бы тебе хотелось? — спрашиваю я, открыв холодильник.

— Макароны. С кетчупом.

И я молча убираю обе тарелки, перекладываю содержимое в контейнер и приступаю к приготовлению блюда, которое я сам не ел уже лет двадцать. На этот раз глаза у Насти загораются при виде дымящейся пасты, политой простым соусом. Она с радостью хватается за вилку и принимается накручивать на нее длинную макаронину. Я наливаю себе стакан воды и принимаюсь потягивать его как какой-нибудь изысканный коктейль.

В этот момент снова звонит чей-то телефон, и я не сразу понимаю, что ее. Продолжая жевать, Настя достает аппарат из кармана и ставит вызов на громкую связь.

— Настя, детка, все хорошо?

Внутри меня сразу все натягивается в одну большую струну, которая вот-вот готова лопнуть. Этот урод еще и смеет звонить после всего, что случилось в офисе?

Поразительно, но Настя отвечает со всем хладнокровием:

— Зачем звонишь?

— Настя, — Яр понижает голос, как будто боится, что его подслушают, — если хочешь, я брошу ее. Ты только скажи. Всего одно слово, и я у твоих ног. А что ребенок, так я приму его как своего.

От неожиданности давлюсь водой.

— С тобой кто-то есть? — настораживается брат, услышав мой кашель. — Не говори, что ты с ним. Мое сердце не выдержит. Где ты сейчас? Я приеду.

На все это Настя лишь пожимает плечами.

— Ярослав, скажи, пожалуйста, ты дурак или притворяешься? Я тебе все ясно сказала.

— Я просто подумал… Раз уж ты беременна, это, может, и хорошо. Зачем тебе Алекс? Он бабник, каких свет не видывал. Он тебя поматросит, и через пару месяцев останешься у разбитого корыта. А с Лизой у меня все равно никогда бы не было детей, и я, если честно, даже не задумывался о том, чтобы стать отцом.

У меня из груди вырывается животное рычание, но Настя жестом меня останавливает.

— Слишком много метафор в одной фразе, меня аж снова мутить начинает. Слушай, если ты думаешь, что после такого я смогу вернуться к тебе, даже если бросишь свою секретаршу, то плохо меня знаешь. — Она говорит спокойно, голос практически не дрожит. — Это последний раз, когда я с тобой разговариваю, Ярослав. Надеюсь, больше мы никогда не пересечемся, даже случайно. — И, не дожидаясь ответа, она завершает разговор.

Мы обмениваемся долгими взглядами, и я вижу в Настиных глазах бездонный океан боли от перенесенного предательства. Что ж, в этом я могу ее понять. Но сейчас кое-что меня беспокоит даже больше.

— Почему он сказал, что у них с Лизой все равно не будет детей? — спрашиваю я, чувствуя, как вновь пересыхает во рту.

Настя вновь пожимает плечами.

— Яр утверждал, что бесплоден, — говорит она, даже не догадываясь, какую бурю сейчас поднимает у меня в душе, — но, как видишь, похоже, и тут соврал.

А что, если нет? Что, если у моего брата и правда не может быть детей? Что ж, тогда…

— Мне нужно тебе кое-что сказать, — выдыхаю я.

— Мне нужно тебе кое-что сказать. — Брови сведены, челюсть напряжена.

Что с ним? Безумно гордая со мной, что не разрыдалась во время разговора с бывшим, пусть даже и телефонного, я беззаботно наматываю на вилку очередную порцию макарон. Вся моя жизнь теперь напоминает какое-то сюрреалистическое кино.

— Валяй, — говорю я с набитым ртом.

Но Александр продолжает молчать, словно не знает, как начать. Он протяжно выдыхает, подходит к столу, за которым я сижу, и снова садится напротив.

— И? — подсказываю я.

Отчего-то картина неуверенного в себе Александра Волкова даже немного забавляет. За такое уязвимое зрелище я готова простить ему то, как он обращался со мной после нашего знакомства. Да что уж говорить, с тех пор он столько для меня сделал, что я, похоже, никогда с ним не расплачусь.

— Настя, — подбирается он, положив обе руки на колени для невидимой поддержки.

— Я слушаю и уже начинаю терять терпение. Что еще? Какие-то очередные грязные секреты Ярослава? Да мне уже плевать. Что бы у тебя там ни было припрятано, удивить меня будет сложно.

— Боюсь, вот здесь вынужден не согласиться.

Серьезный тон заставляет меня оторваться от тарелки и окончательно переключиться на Волкова. Он что, и правда нервничает?

— Ты можешь, пожалуйста, перестать ломаться как девица? — прошу я.

— Хорошо. — Он снова делает глубокий вдох и выдох. — Я скажу.

Я выгибаю брови, как бы говоря, что вот теперь он точно издевается.

— Говори сейчас или молчи вечно, — говорю я низким голосом, пародируя киношных священников.

— Тогда скажу, как есть. Настя, я отец твоего ребенка.

Вот чего не ожидала, того не ожидала. Мгновение я жду какого-то пояснения или восклицания: «Шутка!» Но ничего этого не происходит, и тогда я, отложив вилку в сторону, начинаю делать то, что делаю в любой стрессовой ситуации — смеяться.

— Блин, ну ты даешь. — Я смахиваю подступившие слезы. — Что дальше? У меня произошло непорочное зачатие? Ночью в мою спальню залетал инопланетянин, а я и не заметила?

Беру со стола стакан Александра с водой и без спроса делаю несколько больших глотков, а потом продолжаю:

— Уморительно, конечно, спасибо. Настроение мне немного поднял. Или это ты просто пересмотрел «Звездные войны»? «Люк, я твой отец», — добавляю я хриплым голосом.

Но на лице мужчины не дергается ни один мускул.

— Настя, послушай меня, — произносит он так серьезно, что я перестаю улыбаться. — Если то, что Яр бесплоден, правда, тогда это мой ребенок.

Вот здесь я начинаю чувствовать какой-то подвох. Все веселье как рукой сняло.

— Объяснись, — требую я. В животе начинает расползаться холодное склизкое предчувствие, и это вовсе не съеденные макароны.

— Конечно, мой брат часто врет как дышит, — добавляет Александр, — но такие вещи даже он не стал бы придумывать. Я думал сказать тебе позже. Потому что вероятность была не так уж и высока. У нас было всего один раз…

Я пытаюсь обработать услышанное, и, признаться, оно меня поражает сильнее, чем новость об измене (изменах?) Ярослава.