– Ой…

Отбрасываю нож, которым резала хлеб, и прикладываю палец к губам. Ненавижу Аристова! Почему я вся в нерв превращаюсь при виде него?

– Порезалась? Дай сюда...

Как ему удалось так незаметно подойти? Словно он крался или стоял неподалеку, наблюдая за мной… Может, и мысли мои слышал на расстоянии? Или стук сердца… Его хрипловатый тембр творит со мной что-то невообразимое: сердце начинает бешено плясать в груди, а по коже бегут колкие мурашки.

– Не нужно… Все в порядке, скоро пройдет.

Отдергиваю руку, но Кирилл не отпускает. Слизывает капельки крови с моего пальца и пристально наблюдает за моей реакцией. Боже… Боже… Раскрываю губы, чтобы возразить, но из груди вырывается позорный стон. И щеки пульсируют.

– Ужин, он… – слова застревают в горле.

– Потом ужин. Сейчас ты…

Кирилл отпускает мою ладонь и ловко сбрасывает с моих плеч кардиган. Гладит плечи, продолжая смотреть на меня.

– Не надо…

Не надо трогать меня после другой женщины, это слишком больно. Невыносимо, оглушающе. Но я не могу объяснить свои чувства – слова будто в стекло превращаются. Царапают горло, добавляя боли…

– Надо. Потому что я так хочу.

Кирилл разворачивает меня к себе спиной. Правильно… Незачем на меня смотреть. И мне видеть его так близко невыносимо… По коже словно ток проносится от касания его шероховатых пальцев. Все это время у меня никого не было, ни один мужчина меня не трогал… Никто… После расставания с Киром, я твердо решила больше не связываться с мужчинами.

Но сейчас дело вовсе не в длительном воздержании… В нем все дело, в ненавистном предателе, стоящим за спиной…

От него вкусно пахнет свежестью после душа и его запахом, который я так любила в прошлом. Он был моим миром, афродизиаком, заставляющим тело плавиться… Не от ласк – просто от того, что он рядом.

Кирилл стягивает лямки старенькой майки, за ней следует лифчик. Стаскивает его к талии, выпуская на свободу мои груди. Помнит, как мне нравилось раньше… Царапает пальцами соски, слегка их сжимает и вытягивает. Мнет груди, обдавая мою шею горячим, прерывистым дыханием. Кир высокий, и я чувствую его дыхание даже на макушке. Ощущения ошеломительные – смесь дикой жажды и ненависти. Я не хочу его хотеть, господи! Не хочу. Ненавижу… Однако, взаимное неприятие только подогревает нас… И Кира тоже – чувствую бедром упирающуюся в меня твердость в его штанах. Дыхание, прикосновения – нетерпеливые, хаотичные, неуверенные… Он будто боится, что я испарюсь. Трогает груди, плечи, живот, гладит волосы… Но не разворачивает. Так и стою к нему спиной.

Правильно… Только так. По-другому сейчас невозможно. Смотреть в глаза друг другу – невозможно… Потому что взгляды, полные обиды и боли, режут похлеще бритвы.

Кирилл ползет ладонями по моему дрожащему животу, судорожно дергает пуговицу шортов и тянет бегунок молнии. Одежда падает к ступням, а его ладонь накрывает лоно. Меня обдает волной стыда, когда его настойчивые, твердые пальцы касаются влажных складок. Сама мысль, что спустя три года меня трогает там Кир, ошеломляет… Он размашисто растирает влагу, хоть это и не требуется – я, как кошка мокрая… Давай же, трахай меня, чего ты медлишь? Чего ждешь?

– Ммм… Не надо…

– Что «не надо»? – спрашивает он, а я не узнаю его голоса – в нем смесь страсти и безумия. Наверное, в глазах – то же самое…

– Просто возьми. А я…

– Понимаю… С Царевым привыкла кончать, а тут я… Неувязочка.

И так это больно звучит. Я губы кусаю, чтобы не заорать в голос. Так мне обидно от его обвинений. Гребаной уверенности в своей правоте. Внутри гнев кипит. Кажется, кожа становится тесной и не может вместить чувства. Того гляди лопнет. И кухня эта – просторная и светлая, давит, как картонная коробка…

– Да. С ним я сладко кончала. Очень сладко! Как пулемет…

Кир молчит. Слышу, как от злости клацают его зубы, рвется упаковка от фольги. Он наклоняет меня к холодной столешнице и заполняет на всю длину.

– А-ах…

Расслабляюсь, мечтая, чтобы все это закончилось, но Кир резко разворачивает меня к себе, заставляя зажмуриться. Удариться о его взгляд – безумный, блестящий, как у сумасшедшего…

Но, вместо того, чтобы испугаться или отстраниться, я обвиваю его бедра своими. Вспыхиваю, как от пороха. Царапаю его сильные, широкие плечи ногтями, вдыхаю запах, как наркоманка… Глажу выступающие мышцы, покрытые испариной. Глаза закатываю, падая в пропасть безумия. Кир больно сжимает мои щеки и шипит в губы, не прекращая вбиваться в меня на всю длину:

– А теперь будешь мучиться. Тоже… сладко… С рогатым и ненавистным мужем.

Не буду я мучиться… Не знаю, что срабатывает триггером – его злые слова или энергичные, грубые толчки, горящий взгляд, пронизывающий меня, словно лазер… Оргазм, который он передумал мне дарить, накатывает волнами. Затапливает, отключая все на свете – разум, контроль, ненависть… Во мне не остается сил… Я всхлипываю и выгибаюсь под ним, пульсирую так сильно, что Кир останавливается, не в силах во мне двинуться. Молчит. Смотрит на меня. Словно сжирает эмоции. Я кусаю губы и зажмуриваюсь. Кир не выпускает меня из рук, чертыхается сквозь зубы и кончает следом. Сплетает наше удовольствие в неразрывную цепь… Затем тотчас отстраняется. Никаких поцелуев. Ни капли нежности. Все мигом испаряется, возвращая холод. Он стаскивает презерватив, выбрасывает его в мусорное ведро и подходит к столу.

– А теперь можешь меня покормить, – произносит, не глядя на меня.

– Хорошо. Минутку.

Опускаю взгляд на валяющуюся одежду – я себя так же чувствую… Вывалянной в грязи, использованной. Дрожащими руками натягиваю трусы, шорты, майку… Споласкиваю руки и подхожу к плите. Впору ему на голову надеть кастрюлю. Но я молча вынимаю тарелки и накладываю ужин.

– Завтра у нас регистрация брака, Вика. Отец договорился.

Глава 11.

Кирилл.

Еда застревает в горле, но я энергично жую, пытаясь ее проглотить. Аппетит испаряется, но я ем, изредка поглядывая на Вику. Она моет посуду, вытирает стол и плиту. Все машинально, словно и не было ничего…

Может, для нее все это – обыденность? А я… Сволочью себя чувствую. Сгораю от злости, но не к ней – к себе… Потому что ведусь на эту дрянь, как и раньше… Предаю себя. Принципы, утверждения, правила. Все мужское, что взращивал в себе долгие годы. Так не должно быть, и точка. И предателей не прощают. А, уж тем более, не растекаются перед ними лужей.

А я даже ночь провести вдали не смог… Сбивчиво объяснился с Диной, выслушал ее обвинения, упреки, терпеливо перенес истерику, последующую за ними. А потом уехал… Ромка Державин предложил напиться в баре, но я отказался – прыгнул за руль и полетел домой. Хотел поскорее трахнуть эту сучку… Воспользоваться своим правом, которое сам и установил.

И ничего меня, блядь, не смущало… Даже воспоминания о проклятых фотках, где она лежала в обнимку с Царевым, отступили… Я думал, у меня не встанет на нее после всего. Но ошибся… Еще вчера ошибся, когда увидел. Красивая, сучка… Волосы густые, до середины спины, глаза зелено-карие, а грудь… Я как ненормальный ее мял. Облажаться боялся. Задохнуться или сдохнуть от нетерпения. К себе спиной ее развернул, чтобы не видеть… И не выдержал – поддался желанию, бьющемуся под кожей, сожрать ее эмоции, увидеть их в глазах…

– Чай будешь? – вырывает из задумчивости ее голос.

Я так и сижу над пустыми тарелками, гипнотизируя столешницу.

– Нет. Спасибо за ужин, очень вкусно.

Правда, вкусно… Я когда-то мечтал привести ее в дом и любить. На руках был готов ее носить, делать ее жизнь счастливой… А она все похерила. Папашу своего послушала – тот утверждал, что Царев – будущий дипломат в китайском посольстве, и Вику ждут нереальные перспективы. А кто я? И отец мой… Прокурор, ворюга, быдло… И я – начальник отдела на алюминиевом заводе. А потом он сам на наш завод устроился, в другой корпус, производящий шестеренки для военной техники. Обанкротился, бизнес закрыл…