Нет, решил я. Я не отвлекал внимание. Я говорил правду. Но ствол отца снова уставился мне в голову.

— Но как я могу тебе верить? Что ты действительно принял решение. Что ты сказал правду? У меня нет навыка чтения мыслей.

— Зато у меня есть, — послышался голос сзади.

Это была Елизавета — уже знакомый голос «Хозяйки Медной Горы», оказавшейся бывшей Императрицей Всероссийской, парализовал меня куда сильнее отцовского артефакторного оружия. Жар сработавшего «нулевого навыка» обжёг кожу, но я выстоял. Отец спросил, даже взглянув на неё, продолжая держать меня на прицеле.

— И что, Ваше Величество? Правда?

— Правда, — кивнула она, выйдя из-за спины. — Сейчас — правда. Поменяет ли он решение после? Сие мне неведомо. Тебе решать, ты лучше знаешь своего сына.

— Сына, — рука снова дрогнула. — Могу ли я называть его сыном? Чудовище… десять тысяч лет. Демон!

Елизавета прошла уже второй раз вокруг нас. Она шагала босиком, по сочной траве, папоротникам и мхам. Промолчала, и ответил я:

— Ты смело можешь называть сыном. Моя личность формируется не только памятью моих прошлых жизней. Не только казнёнными мирами, которые я покинул. Во мне твоя кровь, во мне твоё воспитание, твои наследственные черты характера.

— Но тот мой сын… Он мёртв!

— Нет, он просто стал частью моей личности. Влился в неё, поделился воспоминаниями в первые дни. И знаешь что — я бы пришёл совсем в другое время, если бы ему не было так больно тогда, в день отчисления. Я не виню, отец, но ты ведь бросил нас с матерью, бросил ради службы, при этом требовал с меня закончить учёбу. И он ждал тебя, скучал по тебе.

— Прекрати, — отец поморщился. — Ты не знаешь, чего мне это стоило.

— Я догадываюсь, поэтому и не буду винить. Это был тяжёлый выбор. Но двадцать восьмого февраля выбор у твоего сына — того твоего сына — был невеликий — или сойти с ума, или наложить на себя руки. Его загнали в угол. Я спас его, спас его жизнь и будущее.

Возможно, что-то из этого я преувеличил. Возможно, мой реципиент и мог выжить тогда. Но опыт и понимание ситуации позволило мне быть честным — хотя бы с самим собой.

Ствол отцовского пистолета уже не смотрел мне в лицо. Отец медленно опустился на корточки, снял кепку, вытер пот с лица.

— Мой сын был упёртым балбесом. Возможно, иногда лентяем, иногда — слабаком. Но упёртым. С принципами. Если в тебе осталась хоть капля его личности…

— То я не изменю решение, ты хотел сказать? Да. И не только поэтому. Чёрт, да почему я должен что-то доказывать!

— Твой выбор был принят под дулом пистолета, — отец покачал головой.

— К тому же у меня был десяток случаев обезоружить тебя. А у тебя — и у тех, кто за нами следил издалека — десяток случаев пристрелить меня. Но мы живы. Потому что мы отец и сын.

Отец поднялся, подошёл и коротко обнял меня, похлопал по спине. Послышался смешок Елизаветы Петровны за спиной:

— Именно такого завершения диалога мы все и ждали. Могу вас уверить — выбор будет зафиксирован, господа Циммеры. Десятком свидетелей. Думаю, вы притомились стоять на ногах — позвольте небольшой подарок.

В паре метров от нас сверкнуло, запахло озоном. На лужайке, напротив ворот словно из-под земли выросла чугунная беседка — ажурные витые столбики, столик по центру, лавки, фонарь — только пока без электричества.

— За сим откланяюсь, — сказала она и растворилась в воздухе.

Мы присели на беседку — уже начинало ломить колени от напряжённой позы, пока меня контролировал отцовский пистолет. Сначала посидели молча. Разглядывали друг друга, пытаясь понять, как теперь общаться. Начал я:

— Кто такой Демофонт? Знакомое имя.

— Эх… Это же знают все дети. Дети этого мира. Старейший из ныне живущих драконов.

— Драконов⁈ Ты… ты говорил с драконами? У тебя есть такой навык?

— Да… сынок. Я один из десяти говорящих с драконами. Из них двое — мои троюродные братья. Я открыл этот навык случайно, в ходе экспедиции в Атлантике. Именно я говорил с Акамантом, прежде чем они полетели на гнездование.

— Расскажи о них…

— Нет, это успеется. Если ты не солгал, если ты выбрал путь вместе со мной — тебе тоже предстоит общаться с ними.

— Я слышал, как он сказал слово «сын». Когда мы плыли через Курильские острова.

— Да? Значит, навык уже пробудился. Что ж… давай о другом — что такое — этот Бункер?

Как же просто было говорить, рассказывая правду — о лифтёрах, о прошлых жизнях, о первых неделях в этом мире. О том, как лифтёры помогли сбежать из плена, и о том, что угрожали убить всех близких.

Собственно, именно это позволило мне не чувствовать себя предателем. Именно сейчас я понял, что сохранность близких куда важнее, пусть и близких этой моей копии — куда важнее всех заданий, выданных мне начальством. Мы говорили долго, в основном — говорил я, и перебивал он всего несколько раз.

— Получается, твой бывший коллега…

— Андрон.

— Да, Андрон. Он может быть где-то здесь? И его напарники?

Я кивнул.

— Да. И у нас есть незаконченное дело. Он должен принести драгоценности для обналички. Очень скоро. Хотя сейчас я понимаю, что это не так важно. И что я могу прекратить всякое с ними общение. Хотя как только они это поймут…

— Да нет же, почему. Пусть они продолжают думать, что ты выполняешь работу. У них же нет других способов слежения?

— Боюсь, что есть. Лифтёры обязательно придут, если увидят, что моя временная линия вместе с миром сворачивает не туда.

Отец кивнул.

— Думаю, мы сможем дать им отпор. Силы Общества вполне достаточно, а если угроза будет всему миру… заклятые враги могут стать союзниками. Пока не думай об этом.

— Кто хозяева этого мира? Ты знаешь?

— Нет, — отец покачал головой. — Всё то, что ты наверняка уже слышал. Несколько гипотез, несколько зацепок… Общество для того в том числе и существует — чтобы разобраться. Так, на чём ты остановился…

Я не помню, как распрощался с отцом и как лёг спать. Он растворился и пропал с радаров на долгие недели. А впереди у меня было много работы — и долгожданная встреча с Андроном.

Который теперь снова из союзника превратился во врага.

Великий Секатор приснился мне то ли в следующую ночь, то ли через день. Он просто обязан был мне присниться, такое всегда бывает. И, как и в прошлые разы, я не был уверен — он ли это на самом деле общается через неведомые мне инструменты, либо это плод моего больного воображения.

Мы встретились в Хранилище. Холодный синий свет ламп на потолке, высокие и длинные, по четыре метра капсулы со скруглёнными краям, похожие на красноватый янтарь, внутри которых застыли предметы, машины, оружие.

Великий Секатор стоял в пятнадцати метрах от меня. Почему-то подумалось, что масаи, бывшие в большинстве миров одним из последних изолированных африканских племён, всегда при виде незнакомца или врага встают в пятнадцати метрах. Инстинктивно считается, что это минимальное расстояние, позволяющее броситься в бегство в случае, если противник нападёт.

— Значит, ты выбрал, — услышал я голос. — Значит, ты решил уйти на пенсию досрочно.

— Решил, — не то кивнул, не то произнёс я, а затем спросил. — Кто ты?

— Что ты хочешь услышать? И увидеть?

Он снял капюшон. Налысо бритый грубоватый череп. Полное отсутствие бровей и растительности на лице. Но лицо было другое, не моё, как в прошлый раз. Это было лицо моего отца, причём отца из этого мира — с похожей мимикой и прищуром.

— Ты маг, — понял я простую вещь. — Все твои слова, все твои увещевания о том, что паршу магию надо искоренять — ложь. Все твои технологии, все порталы между мирами — это магия.

На лице Верховного Секатора отразилась улыбка.

— Странно, обычно в таких диалогах меня называют Антихристом, демоном, или хотя бы чёртом — а ты так вот просто взял и принизил мои способности до магических.

Я покачал головой.

— Не важно, как правильнее называть. Правда в том, что все сильнейшие маги являются тебе угрозой. Угрозой твоей монополии.