— Ты в столице? Где мы встретимся?
— Не-е, я не в столице. Я на базе газового картеля в Новом Кавказе. Встретимся в Акулаевске послезавтра, вечером. Ресторан «Потускневший Тромбон» на пятой океанической.
— Хорошо, замëтано.
— Что такое «замëтано»? Что за выражение.
— Папа, я…
— Ах, да. Из другого мира. Понимаю. Ну, до встречи.
Дмитрий разговор почти не слушал, включил на фоне приглушённо какую-то аббис-композицию, спросил через плечо:
— Что, бате звонил?
— Звонил. Ты же не подслушивал? А то придётся тебя убить.
Прозвучала как шутка, хотя в моей ситуации и с таким отцом, как у меня — что называется, «в каждой шутке есть доля шутки».
— Это хорошо, что с батей общаешься. Я вот не могу. Мой на каторге. На опаловых приисках в Аустралии. Смотрел я видео с той каторги — сидят под пальмой, четыре часа в норке камушки покопали, затем играют в кости, потом сончас…
— Что-то мне везёт с камердинерами, у которых отцы — сидельцы. У моего первого камердинера вот тоже — недавно откинулся.
— Это ты верное слово сказал — откинулся! А моему ещё лет восемнадцать лет сидеть.
— А твой за что?
Дмитрий почесал затылок.
— Да там… мутное одно дело было. В общем, его завербовало норвежское правительство, чтобы он за своим барей шпионил. Ты только, барь, никому!
Я усмехнулся.
— Прекрасно. Люблю норвежское правительство. И что, успешно нашпионил?
— А то! Он на базе РосКОН-одиннадцать служил, который на Новом Сахалине. Ну, это остров в море Головина, там же рядом англичане, поляки, португальцы. В общем, он им подробный офицерский состав настрогал, состав лодок и ещё чего-то. Это ещё две тыща первом. Ну, золотишко ему прикопали, он потом его снял… с нами поделил — двумя сыновьями и женой тогдашней. Четвёртой, почитай.
Тут он усмехнулся, сделав непонятный жест рукой.
— То есть эта машина и тот твой кооператив?…
— Ну…
— Дмитрий, я тебе так скажу — круто, что ты мне доверяешь. Очень круто, — сказал я немного озлобленно. — Но мне как-то расхотелось в этой машине кататься. Испачкаться боюсь. Не подскажешь, здесь же есть автосалон? Той же «Бирюсы», например.
Не скажу, что моё решение было продиктовано исключительно взыгравшим чувством патриотизма — я и без этого планировал купить внедорожник.
— Есть, конечно! Тут недалеко, кстати. «Бирюса», «Саха-авто», «Узола». У них же сборочный завод в Казанцеве. По Союзу они только по квотам отпускаются и по очереди, а тут — чисто для приезжих иностранцев. Здесь выберешь — тебе потом паромом за неделю привезут. Можно подержанные, у них большой выбор.
Мы успели поужинать и заглянуть в салон — хотя это был, скорее, не салон, а полноценный авторынок — под большим крытым ангаром стояла пара сотен машин ценой от пары сотен рублей до пятидесяти тысяч.
Я склонен к скупости, когда дело касается моего быта и комфорта. Поэтому выбор я всерьёз начал с видавших виды внедорожников «Бирюса-1979у» и «Бирюса-1982а», квадратных, напоминавших знакомые мне по «советским» мирам очертания машин «Нива» и «УАЗ». Удивительно, что при всей угловатости в версии 1979 года были полноценные бортовые компьютеры, то есть рихнеры, усилитель беспроводной сети, примитивный климат-контроль, подогрев двигателя и стёкол — технологии. явно опередившие время. Версия 1982 года была лишена полноценного рихнера и имела лишь какой-то примитивный аналоговый навигатор с прокручивающейся картой, зато и стоила смешные четыреста рублей.
Затем продавец обратил моё внимание на «Бирюса-1924-реплика» — восстановленный по чертежам первый в России полноприводный внедорожник. Он был ещё более квадратным, и у него не было ничего из атрибутов современного автомобиля, даже ремней безопасности и подушек, зато стоил он целых пять тысяч.
— Броня — четыре миллиметра! Пулю остановит!
— Не остановит, — покачал я головой — уж я-то знал. — Кстати, есть у вас модели с нормальной круговой бронёй?
— Есть… есть, конечно, — менеджер засуетился и повёл меня в сторону огороженной затемнённой секции ангара, погремел ключами, открыл. — Вот: «Бирюса-2010д», декабрьская модель. Отпускается только дворянскому и служивому сословию Империи. Матрицированный, если вы понимаете, о чём я.
Машина выглядела впечатляюще. Тоже квадратная, угловатая, но шире привычных мне чуть ли не на четверть,
— Понимаю. Я дворянское.
Продавец бросил на меня несколько странный взгляд — не то уважительный, не то раздражённый.
— Шифрованная защита «свой-чужой», объём батареи двадцать кейтов, антиугон с гипнозом четыре кейта, композитная броня, бронированное стекло, плюс антипульный и антиосколочный щит на пятьдесят кейтов. Бамперный таран. Большой багажник, задние места оборудуются в раскладные…
Он продолжал расхваливать достоинства и, по правде сказать, я принял решение почти сразу, но когда он добил меня информацией, что «бортовой матрицированный рихнер от бюро Циммер» я мысленно передал привет тётушке и, перебив продавца, спросил:
— Сколько?
— Четыреста десять тысяч союзных… То есть тридцать девять тысяч имперских. Пожизненная гарантия, пять комплектов резины, бесплатная доставка по союзу…
— Беру. Оформляйте.
Обеднев примерно на сто пятьдесят своих месячных зарплат, я с приятным чувством завершённой задачи отправился на ночёвку в отель. Дмитрий предложил переночевать у него на квартире, но мне после многочисленных перелётов остро захотелось побыть одному.
Утром был перелёт — на жутко тарахтящем, душном и бесконечно падающим из ямы в яму сорокаместном «Атланте». За шторкой в конце салона везли клетку, оттуда доносился неприятный запах и жуткие звериные рыки, а охраняли клетку двое парней Союзной Курьерской Службы — наших бывших коллег, и прямых конкурентов, как позже выяснилось.
Мы садились со стороны океана, и когда я увидел в сумерках город, я в очередной раз почувствовал, в насколько непривычном для меня мире я оказался. Бывшая столица русской Антарктики стояла на высокой скале в конце длинного фьорда и скрывалась со стороны океана здоровенной, под сотню метров стеной. Пригороды в виде частной застройки и кварталов новостроек, напоминавших цитадели, тянулись с обеих сторон, но вся основная жизнь кипела именно внутри обширного квадрата, вдоль грани которого протянулась взлётно-посадочная полоса. Во время самой посадки я увидел, как прямо из скалы слева от нас вылетела пара дисколётов, прочертив потрескавшийся лёд фьорда и скрывшись за горизонтом.
Но мой спутник, разумеется, не преминул шансом испортить торжественное впечатление от открывшегося вида, прокомментировав:
— Повезло-то как, барь, повезло! В Акулаевске лучший бордель на континенте!
Досмотр и допрос в аэропорту был ничуть не слабее, чем в новой, северной столице. Пистолет опечатали специальной пломбой. Арктический климат давал о себе знать — хоть это и было в полутора тысячах километров от полюса, ветра и холод здесь были соответствующие, а сугробы лежали самые настоящие. Вытерпев все мучения, мы отправились в закусочную, где крепко набили брюхо. После чего я отсчитал денежную «котлету», отправил Дмитрия закупаться бытовыми вещами и искать арендное жильё, а сам пошёл на растерзание местному начальству.
Не без труда отыскав уютный старинный особнячок в историческом центре, я прошёл досмотр у хмурого седого офицера и постучал в дверь.
Я знал, что у моего нового начальника необычные имя и фамилия, но чтобы настолько!
Елпидифор Анемподистович Ходосовцев оказался беззубым сухим стариком с рваной причёской, огромным, как картошка, носом и привычкой неприятно щурить глаз, когда поворачиваешь голову.
Некоторое время он молча листал моё досье — в бумажном виде, потому что рихнера на его столе не было. Затем раздался его голос — скрипучий, прокуренный.
— Можешь звать меня Патефон Аккордеонович, если так проще. Так. Подпоручик. Подсидеть меня приехал, да⁈ — он строго зыркнул мне в лицо, и я ощутил лёгкое касание силы.
