— Хозяин, простите! Хозяин, я забыла вынести мусорное ведро у вас в комнате.

— Не стоит, оно почти пустое. И я не хозяин. Иди спать, уезжай, всё в порядке, — сказал я, быстро закрыв фотографию на экране, как подросток, в комнату к которому в самый неподходящий момент зашла строгая мамаша.

— Дмитрий будет ругаться… — заявила она, проследовала через всю комнату и медленно, по-кошачьи наклонилась под стол. — Он требовал хорошо следить за хозяином…

Как я и предполагал, трусиков под юбкой не оказалось. Кроме того, как бы невзначай край юбки задрался чуть выше необходимого.

— Ой, что-то оно никак не достаётся… Застряло… Не получается… — она крутила попкой прямо перед моим лицом в лучших традициях жанрового кино, откуда, вероятно, она и подглядела подобные сюжеты.

Первые секунды я смотрел на это, и понимал: нет, конечно, проведённых днём ранее мануальных процедур было недостаточно, крайне недостаточно, понимал я теперь. Я снова недооценил гормональный фон и заложенный генами психотип моего реципиента. Теперь мне хотелось полного тактильного контакта, настоящих, пусть даже и слегка наигранных эмоций в ответ, страсти, ощущения, что доставил удовольствие даме и прочих компонентов настоящей близости. Встал со стула, подошёл сзади, внимательно разглядывая все анатомические подробности, подсвеченные тусклой лампой на столе. Сомнения и муки длились долгие секунд пять, после чего я смачно шлёпнул по филейной части и скомандовал:

— Синтия, не надо, прекрати. Забери мусор и уйти из комнаты.

— Но хозяин, вам надо… расслабиться… — она неохотно развернулась ко мне лицом, не спеша поправлять задравшуюся юбку.

Интересно, что ей на самом деле нужно было, подумалось мне? Моих денег, моего статуса, который на самом деле всё ещё был недостаточно высоким. Или одобрения Дмитрия, или, наоборот, какой-то мести ему, защиты от него? Я до сих пор не до конца понимал их взаимоотношения.

Или, может, ей просто нужен был секс? Может, она просто хотела меня, как любого симпатичного и приятного парня, вне зависимости от его денег, сословия, власти, статуса и прочего?

Последняя мысль возбуждала гораздо сильнее предыдущих. Я смотрел в её карие глаза, глядящие на меня с расстояния границы интимной зоны контроля. С такого расстояния ощущалась её сила — слабая, неразвитая, меньше процента сечения, возможно, усиленная возбуждением. Она зажмурилась, потянулась для поцелуя, и я поддался искушению в последний раз — провёл ладонью по бедру, схватил её за мягкое место, сжал слегка грубовато и даже, возможно, больно. Она восприняла это как спусковой крючок, охнула и попыталась мне обнять, но разум снова победил.

Я отстранил её, сел на кровать.

Мой организм негодовал — какой же дурацкий, нелепый принцип не изменять той, которую выбрал! Любой бы на моём месте не раздумывал ни секунды. Но, во-первых, мне по-прежнему казалось, что Нинель Кирилловна, и то, что должно случиться между нами после моего возвращения — это нечто большее, чем просто любовь и просто лишение невинности. И для меня, и для моей жизни, и для моего нового мира. А во-вторых…

— Синтия, ты очень красивая, и та часть меня, что ниже пояса, уже давно хочет тебя и еле сдерживается, но это против всех моих принципов, против правила равного статуса партнёров, к тому же ты никогда не сможешь мне дать любви, мы едва знакомы, у нас нет ничего общего, я уйду отсюда, и не вспомню тебя, а ты — меня, и вообще — я не знаю, что у тебя на уме, так нахрена это всё начинать?

— Да иди ты!.. — взвизгнула она и ушла из комнаты, хлопнув дверью.

Спустя десять минут я услышал звук удаляющихся по снегу шин.

Последняя сцена была наигранной, очень наигранной. Она не была расстроена тем, что я отказал, и это говорило о том, что целью склонения к соитию было нечто корыстное. На самом деле — после этого я уснул даже с более спокойным сердцем. Все точки на «i» поставлены, и на сделки с совестью идти не пришлось.

Той ночью я написал письмо Нинели Кирилловне, с трудом оживив в памяти первоисточник из старинного фильма, не то из Пятого, не то Шестого Пучка:

«А еще скажу вамъ, разлюбезная Нинель Кирилловна, что являетесь вы мне, будто чистая лебедь, будто плывете себе, куда вамъ требуется, или по делу какому, только дыхание у меня сдавливаетъ от радости, будто из пушки кто въ упоръ саданулъ. Только знайте, любезная Нинель Кирилловна, что классовые сражения на сегодняшний день въ общемъ и целомъ завершены, и придётъ мне чередъ домой возвратиться, чтобы съ вами вместе строить новую жизнь въ милой сердцу родной стороне».

Я зарекался писать первым, потому что это выглядело как слабость, но иногда следует идти против таких принципов. В любом случае, подумалось мне, сборщики электронной почты работают отвратительно, межконтинентальные каналы связи даже при наличии спутников были хуже, чем в восьмидесятые, и всё это становилось похожим на лотерею с неизвестным результатом. Так что, может быть, письмо уйдёт в «молоко», подумалось мне' — ну, уйдёт — и уйдёт.

Вопрос же, как выбраться на встречу с Аллой решился сам собой. Ранним утром Елпидифон Анемподистович вызвал в кабинет.

— Пребывает делегация твоих. Московских, отдел особых поручений. В столичную контору, в Юстиновск. Говорят, дорогой матрицированный товар, но — поди, на самом деле с проверкой, ага? Посмотри, знакомые фамилии?

Я вчитался. Подпоручик Расторгуева Алла Петровна, подпоручик Амосова Ирина Аксентьевна — фамилия показалась мне знакомой, но точно не из числа начальства, а также почтовый пристав Гиркин И. В.

— Не, не думаю, Патефон Аккордеонович. Алла из нашего отделения, знаю её… очень хорошо. Амосова — что-то знакомое, но она тоже подпоручик, они бы не стали присылать подпоручика с проверкой.

— Ну а пристав… надо полагать, тоже не из ревизоров, — начальник зыркнул на меня из-под заросшей брови. — Ладно, верю. Но — всё равно, проверь. Разведай. Встретишь их, в общем. Помоги чем. Билеты выделю, только вот с гостиницей — сам разберись, денег мало. Потом, может, спишем расходы.

Дальше — два рейса геликоптера с пересадкой в тесном аэровокзале в Аксюткинске. Пересадка была в районе двух часов, и даже возникла мысль вызвонить Абрамова, напроситься в гости и спросить, успешно ли он потратил мои деньги — но решил не становиться навязчивым.

Итак, в семь вечера я был в Юстиновске, столице Союза. Здесь, на десяток параллелей ближе к экватору, уже полным ходом наступала весна. Снег весь растаял, зацветали альпийские лужайки, люди ходили в лёгких куртках, и я наконец-то первый раз за три недели прошёлся по улице без шапки и уселся в вездесущем кафетерии «Гюнтер» с видом на площадь, рядом с отелем, где решил заселиться.

Лёгкая надежда была, что письма от Нинели Кирилловны придут хотя бы сюда, в столицу — но пусто. Зато навалилось писем от знакомых и друзей, в том числе от Сида — снова отчёты по хозяйству, переписка про строительство: предложения по плану бункерных этажей, которые я проглядел и быстро отписал, выбрав наиболее подходящий вариант.

Письмо от Искандера про доходы фабрики свистулек и про крепостных. Несколько неожиданное письмо от Евгения недельной давности:

«Что ж, ты меня не обманул, зараза, я обналичил всю сумму, вернул кредит и теперь в плюсе на половину лимона. Ну, спасибо и на том. Когда вторая партия?»

Я хотел было сказать: «Никогда», но не стал делать поспешных заявлений. Вдруг будет новая встреча с Андроном?

Наконец, позвонила Алла:

— Еду! Как я рада слышать твой голос!

— Тоже рад, Алла. Первый знакомый голос за три недели.

— Всё, полчаса — Ирку сейчас закину в отель и к тебе приеду повидаться. Ты где остановился?

— Ещё нигде, но, видимо, скоро заселюсь. На площади имени Ульянова. Погоди! Мне поручено вас обоих встретить и проверить, как у вас дела.

— Кем поручено?

— Анемподистом… Аккордеоном Патефоновичем, в общем. Моим начальником. Думает, что вы ревизоры и после к нам поедете.

— Ха, да какие мы ревизоры! Везли доставку для супруги посла, набор дорогих безделушек. Всё, жди, буду.