– Я могу до пенсии, конечно, подождать, – несколько обиженно отвечает Наина, да только я знаю, что почти вся пенсия уйдет на еду, лекарства и оплату квартиры. Я до сих пор не могу смириться, что ее не хватает на самое насущное, просто не понимаю, как мы докатились до такого.

– Ад-а-а, – снова голосит бабушка, на боевой дух которой не повлиял частичный паралич правой стороны тела.

– Сейчас-сейчас! – откликаюсь и иду в свою комнату, где горой навалена одежда и даже не заправлена кровать.

Становится стыдно, и я чуть прикрываю дверь, доставая из шкафа заветную шкатулку. Глажу рифленую, мерцающую золотом крышку и поднимаю ее, любуясь переливающимися драгоценностями. Остатки былой роскоши на черный день. Вот он и настал. Эти сережки папа подарил на совершеннолетие. Тогда во дворе устроили огромный праздник, салют взлетал до небес, а я была влюблена в охранника. Глупая наивная девчонка, которая ничуть не повзрослела с прожитыми годами.

– Держите сережки, – говорю с надрывом, кладя изумрудные капельки в мозолистую руку этой доброй женщины. Она заслужила их больше, чем я.

– Это слишком, они дорогие, – рассматривает серьги и чуть ли не на зубок пробует, – я завтра тогда приду, да и вообще, могу ухаживать за Антониной Тимофеевной, мне несложно.

– Языками чешете по полдня, – ворчит бабуля, когда я вхожу в узкую длинную комнату, погруженную в полумрак, сразу хватаясь за пульт. Бабушка ненавидит рекламу, необходимо нажимать на «беззвучно», иначе всем несдобровать. – Бабка от давления помрет, а вы не заметите, пока лясы точите. Блохастого покормила? – интересуется будто без интереса, а сама уже тянет руку с низкой кровати, чтобы потрепать по холке проходящее мимо животное.

Мурзик мурчит, а бабушка смотрит на меня с укором.

– Не забрала я Сашку пока, – начинаю юлить в ответ на вопросы бабушки, которыми она меня начинает закидывать, едва приняв таблетку.

– А глаза чего прячешь, Ада? Я не слепая. Условия у нас неподходящие, поэтому мальчонку не отдают? Да разве в детдоме лучше ему? Ей-ей, что ж это делается?

– С документами неразбериха, сложно всё, до суда Сашок побудет там. Я его видела, привет тебе передает, – вынужденно вру, не в силах рассказать бабушке правду. Не переживет же. – Кушает хорошо, за двоих.

– Прямо и кушает? И кашу казенную? Ну, если так, я спокойна. Но коли мне врешь, Адка, провалишься под землю.

Всегда меня пугали бабушкины угрозы, что-то ведьмовское проглядывало в ее темных глазах, внимательно наблюдавших за мной.

– Кушает-кушает, – киваю уверенно, а сама на кухню кошусь. – И тебе надо покушать.

А мне – доступ к интернету найти, понять, что за человек Артур Багримов. Как к нему подобраться.

Артур

Откидываюсь на спинку кресла и прикрываю глаза, тру переносицу. От усталости ломит виски, так что привстаю и иду к шкафу, чтобы достать обезболивающее. Заметно прихрамываю, злясь на свою немощь. Перед дождем привычно ломит кости в ноге, где ниже колена поставлен железный штифт.

В блистере осталась лишь одна таблетка. Я и не заметил, как выпил целую пачку, пытаясь унять головную боль. Спазмирующие боли сразу в двух точках сведут меня с ума. А нужна ясная голова. Сейчас – как никогда.

Уже собираюсь пойти за стаканом воды к столику, как отвлекает стук в дверь.

– Проходите! – выдыхаю басом, а после внутрь заходит моя личная помощница Ольга, блондинка без возраста, затянутая в черное строгое платье, как в футляр, а следом за ней – пиар-директор моей предвыборной кампании, Илья Саврасов, неусыпно бдящий за моими рейтингами.

Они оба прикрывают за собой дверь, присаживаются на привычные места и переглядываются, заметно мнутся. Натянутая атмосфера нервирует.

– Как пацан? Разместили его? Не истерит? – загружаю вопросами Ольгу, совмещающую обязанности секретаря и функции личного помощника. В первую очередь нужно понять, что происходит с ребенком, который поселился в отведенных ему комнатах.

Она молчит, по лицу видно, что нервничает, ее что-то беспокоит. Поправляет очки и косится на пиарщика.

– Служба клининга наводит порядок после ремонта, – рапортует Ольга, а потом переходит к действительно важному моменту: – Мальчик смурной и немного заторможенный, – говорит с тревогой, заставляя меня хмуриться. Не привык я, когда что-то неподвластно моему контролю. – Если бы истерил или кричал, то…

– Что говорят психологи? – спрашиваю о нанятой команде, которая должна поработать с пацаном, чтобы не отвлекал меня от забот, поглотивших с головой. Еще не хватало слухов и скандалов в преддверии выборов.

– Они обеспокоены. Предлагают не ограничивать общение с семьей, – говорит помощница, глядя на меня с опаской, и не зря, знает, чем это чревато.

– Исключено. Они ему не семья, – говорю резко, чертыхаясь из-за этого проявления неуместных эмоций.

Стискиваю челюсть, когда вспоминаю семейство, которое так не вовремя начало создавать мне проблемы. Начиная с покойного Селиверстова, который снюхался в свое время с моей женой, и так попортив мне кровь, заканчивая неугомонной сестрой Александра, чьим биологическим отцом я вдруг оказался.

– У меня есть предложение по этому поводу, – вдруг восклицает Илья, пиар-директор. – Сейчас-сейчас.

Утыкается носом в неизменный планшет, который не выпускает из рук. Что-то вбивает туда, а затем показывает нам.

– Слухи уже разошлись, – указывает пальцем на новостные заголовки в СМИ, а затем глядит на нас серьезным взглядом. – Нужно нивелировать потери. Официальное заявление о том, что у вас появился сын, как мы уже обговаривали, создаст нам понижение рейтинга на насколько пунктов, а штаб Разумовского обязательно использует вашу ситуацию в свою пользу. Можно, конечно, попробовать извернуться и что-то придумать… Но вряд ли удастся скрыть наличие мальчика полностью…

– Шила в мешке не утаить, – мрачным тоном добавляю, вставая за креслом и впиваясь пальцами в спинку. Довольная ухмылка на роже соперника представляется как наяву. Не сомневаюсь, что он рад тому, в какое дерьмо я вляпался.

– Но если вы женитесь на его сестре, то можно будет повернуть ситуацию на сто восемьдесят градусов, в нашу пользу, – говорит пиарщик с осторожностью, но при этом не сбавляя напора, полностью уверенный в своих словах.

– Каким образом? – задаю вопрос, чувствуя, как на лбу образуются складки от вороха возможных вариантов, крутящихся в голове. Тяжело дышу, ощущая, будто меня планомерно загоняют в ловушку. А еще эта давящая боль, которая не намерена меня выпускать из своих железных тисков.

Если бы не предвыборная кампания и слухи, грозящие разнести в пух и прах мою репутацию, я бы и не помыслил о новом браке. Никогда. Ни за что. Даже под дулом пистолета. С лихвой хватило одного. Я волк-одиночка, и никакой статус этого не изменит.

– На данный момент семейство Селиверстовых находится в тяжелой ситуации, а вы, как супруг Аделаиды, сестры Александра, усыновляете мальчика и забираете его из детского дома на правах благородного опекуна, а не…

– Непутевого отца и неблагонадежного кандидата, – заканчиваю мысль вслух.

Прокручиваю всю полученную информацию о семействе Селиверстовых в голове и, проклиная всё на свете, нахожу этот вариант максимально приемлемым. Надо признать, что пиар-директор не зря получает свои деньги. Это возможность выйти из шаткого положения с наименьшими потерями. В противном случае кресла мэра мне не видать.

Киваю, давая добро, ведь брак с сестрой пацана – это действительно идеальный выход из сложившейся ситуации.

– Брак будет фиктивным, – озвучиваю свои мысли, хотя все присутствующие в кабинете прекрасно понимают и так.

– Я всё подготовлю для пресс-конференции, – подрывается пиар-директор с радостной улыбкой на лице и уходит из кабинета, стуча каблуками по ламинату.

– Договорюсь о церемонии бракосочетания, но… – вдруг начинает о чем-то переживать секретарша. – Что делать с Истоминой? Брачный контракт с ней уже подписан, стоит ли мне переговорить с юристами?