Задумчивое молчание стало ему ответом. Наконец выдохнул Колесников.

— Мне нравится идея младшего лейтенанта. Штурмовой отряд для выполнения задач за линией соприкосновения. Сколько раз нам придется заходить в гражданский сектор для выполнения задач? Да, Потапов показал себя эксцентричным молодым офицером, немало полагающимся на удачу и авось. А может, мы попросту чего-то о нем не знаем?

Удача и авось? О чем это он? Прищурился, но спорить не спешил.

Берсеркин затарабанил пальцами по крышке стола — последнее слово за ним. Колесников не унимался.

— В конце концов, детей богов находили в канавах, а не в златокаменных дворцах. А перед нами — последний ружемант.

— Доверить нечто подобное ружеманту — что развязать руки новой войне. Я был против замысла товарища Бейки. — У Варламова оказались яйца. Или язык, чтобы исторгнуть очередную глупость. — Мало нам того, что случилось много лет назад? Забыли, кто создал ружейную чуму?

Кулак Берсеркина тяжко опустился на стол, опрокинулась чашка кофе, обильно заливая пол.

— Довольно. Мы не на политических дебатах. А вам, товарищ Варламов, напомню, что младший лейтенант Потапов — в первую очередь офицер Российской Империи. Все остальное — класс, ментальная наследственность — уже после. Не оскорбляйте его честь пустыми обвинениями. На этом предлагаю доклад Потапова считать завершенным. Что же до предложения — мне нужно подумать. Свободны.

Они спали, словно дети.

Бейка поймала за руку у входа в казарму, зашипела, приставила палец к губам.

— Не спится, рядовой? Что думаешь о двух нарядах вне очереди?

Лейтенант, которого отправили чистить сортиры. Так бывает? На моей памяти — нет.

— Команда «отбой» дается для всех.

— Даже для младших офицеров?

— В особенности для младших офицеров. Ты бы видел, что здесь было с утра. Уверена, многие спрашивают, как остались живы.

Спрашивал себя о том же.

Командующая тащила за руку — куда? Я не знал. Будто прочитав мысли, ответила:

— Раз уж сон не идет, почему бы не скрасить этот дивный вечер общением?

Дивным я не назвал бы его даже в страшном сне. Болела голова. Взлетающие и заходящие на посадку вертолеты, рев реактивных турбин. Самолеты мчались на боевые задания, вдалеке грохотали разрывы. Артиллерия, словно по часам, выдавала канонаду.

Знатно подготовились. Сколько ж в этой операции задействовано техники?

— Есть таблетка анальгина? — спросил, едва оказались под тентом.

— Под язык. Рассасывать, — пояснила, выудив из нарукавной сумки мятый, битый жизнью и временем блистер.

Бутылка минеральной воды, два стакана, россыпь истерзанных рисунками бумаг. Бейке повезло: личный походной шатер, как у всех офицеров.

— Интересную, говорят, ты выдал Берсеркину идею.

— Утвердили?

Кивнула в ответ, рукой указала на стул. Грузно сел, сна ни в одном глазу, но усталость вцепилась похлеще немецких гончих.

— Молодец. Мне нравится. Все с теми же девчатами?

— Нет. Ротировать состав, давать возможность применять свои навыки на практике. Подбирать группу по цели: имеет смысл взять пару штурмовиков на взятие укрепрайона и медиков на случай вызволения пленных или раненого.

— Хорошо мыслишь, рядовой.

— Берсеркину понравилось?

— Моя идея? Да.

Меня взяло справедливое возмущение — почему ее? Ответ не заставил долго ждать.

— Я предлагала ему то же самое задолго до твоего появления. Думала, будет больше возможностей подобраться к особняку Скарлуччи, выудить из него сердце.

— Тогда почему утвердил сейчас? Не тогда?

— Тогда он мне ответил, что девицам не место там, где мужчины проливают пот и кровь. Конечно, он сказал грубее. Не со зла, ты бы, — указала в прорезь окна на тентовую казарму, — не хотел их уберечь?

Кивнул. Берсеркин — большой души человек.

— Сейчас поменялось. Ты доказал, что сборная солянка слабых, но хорошо подготовленных бойцов может действовать эффектно и эффективно.

Прищурился, к слову, обо всем этом. Кажется, пришло время собирать камни.

— Бейка, против кого воевали Восемь?

Стоявшая ко мне спиной командующая нехотя, вполоборота развернулась. Взгляд из-под уставших, опущенных век.

— Против ружемантов, ты же знаешь.

Да. Знаю то, что рассказывали. А хотелось бы правду.

Бейка молчала, как плеть, ожидая будущего вопроса.

— Я видел в видениях… В этих, что заложены в руж-волнах, все совершенно иначе.

— Почему думаешь, что врут другие?

Глянул на собственные руки. Наступай на Восемь не абстрактные враги, а истинные ружеманты, не оставили бы от них даже воспоминания.

Командующая догадалась, о чем думаю, по взгляду, выдохнула.

— Разве у ружемантов не могло быть сподвижников? Наемников, приспешников?

— Целая армия с танками? А зачем? Они обладали возможностью заражать оружейной чумой, обращая почти любое оружие… не знаю, во что угодно.

— Ты уже получил погоны, рядовой? Говорят, они идут на плюс к интеллекту. Начинаешь соображать как офицер.

— И все-таки? — вместо шуток желал истину.

— Восемь оказались на заслоне между поселениями и бандитами.

— Странные какие-то бандиты.

— Какие были, Потапов. Боевики, террористы, грабители. Можно называть как угодно. Ружейная чума выкосила немало людей. От огнестрельного хотели отказаться, но что делать с мастерами, достигшими высокого уровня? Могли перочинный нож при помощи мутагена разложить в пулемет. Ты и сам, вижу, преуспеваешь.

Посмотрела на «Арес» у моих ног. Завидный ствол, такого во всем Царенате не сыскать.

— Ну, допустим. На Восемь напали не ружеманты? Просто шайка-лейка? С тяжелой техникой, боевыми техническими костюмами?

— Что помнишь про историю Царената?

А он-то тут при чем? Озвучить не успел, Ириска спешно подсказала про смутные, кровавые времена.

— Эти бандиты — войсковые подразделения Варшавии.

Глянул на карту, кажется, там должна была быть Польша…

— Входили в Царенат. Долго сидели на дотациях. Как только сытые времена закончились, затянули потуже пояса. Поднимать экономику почти с нуля трудно, если не невозможно. Для них оказался последний вариант. Когда пришли ружеманты, их бедность вышла на новый виток. Царенат оставил им оружие, технику, при творящихся внутри политических штормах стало не до разбирательств.

— Значит, там власть захватила военная хунта? Но почему в этой Варшавии никто не был обращен в шавов и серво, как сейчас?

— Царенат и до этого держался на рабах, верно. Но тогда был новый технический рывок, облегчивший труд в десятки раз. Станки, производство, заигрывание с первыми на тот момент беспилотными технологиями. Еще никто не знал, что это выльется в нынешний режим. Режим, собравший Царенат вновь и воедино. Варшавия же, как понимаешь, осталась не у дел. До этого они совершали… набеги на деревни, пригородные села. Сложно доказать причастность, когда войска без опознавательных знаков. Трудно выставить претензии ничего не решающим беднякам. В тот год о ружемантов разбилась не одна армия.

Кивнул, информация, что заботливо выдала Ириска, только подтверждала. Цифры были пугающими.

— Девчонки, эти самые Восемь — последний заслон. Почему девчонки? Добровольческий батальон. У каждой из них была жизнь, у каждой из них был выбор, и они его сделали. Заградительные отряды пошли ведь с них. Мой батальон — дань памяти им. Как и я сама.

— Я слышал передачи. Им обещали подмогу.

Бейка кивнула.

— Обещали и прислали. Но иногда бывает слишком поздно.

— Почему солдаты Варшавии просто не обошли их стороной?

— Там ущелье и гористая местность. Они знали о том, что идет подкрепление, выбрали момент, когда местная армия была разбита. Обходить — тратить время.

— Значит, они отдали свои жизни, чтобы никто не разграбил город? Просто из-за… денег?

— Ты плохо слушал, рядовой? Чтобы разграбить город, не нужно военной техники, хватит людей. Земли хотели захватить. Слышал про Панасенково?