– Стало быть, на восток.

– Так точно, надо же японцам жару дать.

– Как бы зубы о них не обломать. Но не будем об этом. Не хватало нам старых разногласий, чтобы приплюсовывать к ним новые.

– Вера знает о твоих планах? – спросил Михаил Александрович, имея в виду мать Бруно.

– Догадывается. Но, дядя, – в словах племянника послышались былые нотки, словно у прежнего юноши Бруно, – я же военный, и моё место на поле брани, а не в тылу под крылом у матушки.

– Не подумай, что я тебя отговариваю от такого шага, упаси господь. Ты уже взрослый человек и вправе сам решать, каким путём идти. Но, прошу, не делай Вере больно, поступай со всей присущей тебе деликатностью. Ведь одно и то же можно сказать по-разному.

– Дядя, неужели ты думаешь, что я не понимаю, как надо поступить?

– Я думаю, что ты давно вырос, – усмехнулся Лунащук, – и поэтому поступишь правильно.

С минуту помолчали. Половой принёс котлеты из рябчиков, бараний бок с гречневой кашей и новый графин.

Михаил Александрович не чувствовал опьянения, словно бы водка была простой ключевой водой. Налили снова по рюмке. Глаза Бруно тоже не слишком блестели от выпитого. Видимо, не до конца исчезнувшее между ними напряжение давало о себе знать.

– Дядя, – наконец набрался смелости племянник и первым перешел к теме, интересующей чиновника для поручений, – ты же не просто так меня позвал? Видимо, есть веская причина?

– Как не прискорбно мне признавать, но есть, – и Лунащук закусил губу.

– Я слушаю, – и Бруно торопливо добавил: – не подумай ничего худого, но я рад, что мы встретились, пусть даже причиной тому стала твоя служба.

– Да, ты прав. Куда ж мы без службы.

– Так я слушаю.

– Не пойми меня превратно, – начал Михаил Александрович, облизнув губы, – но у меня есть вопросы по Сапёрному батальону.

– Надеюсь, ты не служишь в германской разведке? – усмехнулся Бруно.

– А почему германской?

– Они проявляют большую активность, чем англичане и французы.

– Неужели…

– Только давай, дядя, поговорим о другом, более насущном и земном.

– Хорошо. Ты давно служишь в батальоне?

– Давно, с первого дня выпуска из училища.

– Значит, знаешь всех офицеров?

– Более или менее, – уклонился племянник от прямого ответа.

– Тебе знаком Карл фон Линдсберг?

– Карл? – подпоручик вскинул брови. – Что он натворил по преступной части?

– Есть повод для беспокойства?

– Это я так, к слову.

– Только между нами.

– Дядя, – Бруно картинно приложил правую руку к левой стороне груди, – могила. – Последнее слово прозвучало как-то по-кадетски.

Мечислав Николаевич обрадовался, когда Лунащук сообщил, что первым знакомым убиенного числился архивариус Военно-медицинского управления коллежский советник Варламеев с именем-отчеством Александр Андреевич, а вторым – прапорщик фон Линдсберг из лейб-гвардии Сапёрного батальона, точнее, Карл фон Линдсберг.

Только одному человеку Власов то ли суживал, то ли дарил деньги, но эти суммы, уходящие таинственному незнакомцу, всегда заносились в статью «расходы». Некий М. Д. С.

И ещё один господин был скрыт под инициалами К. Л. Уж не Карл ли это любезный фон Линдсберг?

A. А., А. В. или В. А. – не скрывается ли за этой аббревиатурой господин Варламеев Александр Андреевич? Если первый с регулярностью брал деньги, но и так же регулярно возвращал, то последний задолжал немалую сумму. Если быть точным, то девять тысяч восемьсот рублей, а время возврата денег стремительно приближалось.

B. А. Здесь стоит посоветоваться с Филипповым и не пороть горячку.

Кроме того, согласно амбарной книге, ещё два господина задолжали Власову. Это некие Г. Р. и С. П.

За несколько дней до убийства Власов ссудил (точнее, подарил или отдал) три тысячи рублей – во всяком случае, в книге сумма числилась в графе «без возврата» – тому же самому М. Д. С.

– Итак, у вас в батальоне есть прапорщик Линдсберг…

– Карл фон Линдсберг, – перебил Лунащука племянник, – правильнее будет «прапорщик фон Линдсберг».

– Значит, ты с ним знаком?

– Не так, чтобы близко мы с ним сошлись, но батальон невелик, поэтому мы знаем друг о друге все новости.

Бруно замолчал. Михаил Александрович не торопил, а терпеливо ждал продолжения.

– Знаю, что у фон Линдсберга хороший покровитель, всегда снабжал его деньгами. Ведь на наше жалование, – подпоручик усмехнулся, – не проживёшь. А мы, как ты видишь, молоды и полны сил. Ресторации, клубы, ну и, конечно же, дамы. На всё это требуются, увы, денежные знаки. Хорошо, если твоя семья богата, а если нет? Но я не строил догадок, почему некий господин снабжает прапорщика фон Линдсберга деньгами. Это, в сущности, не моё дело.

– Значит, прапорщик в деньгах не нуждался?

– Я бы так не сказал, – Бруно на миг остановился, стал серьёзным, потом добавил: – Дядя, ты же понимаешь, что я не вправе рассказывать о том, что происходит в батальоне.

– Бруно, убит человек, и вполне возможно – благодетель прапорщика. Нам надо найти и наказать преступника. Для этой цели нам необходимо допросить всех, в том числе и фон Линдсберга.

– Я понимаю, но…

– Да, дело чести превыше всего, но ты представь, что убийца будет ходить по земле и сорить похищенными у убитого деньгами. Разве это справедливо?

Подпоручик молчал, только играл желваками.

– Но ведь…

– Бруно, ты не сделаешь ничего противоречащего чести. Мы рано или поздно добудем сведения, но иногда бывает именно что поздно. Преступник может ускользнуть или уничтожить то, что связывает его с преступлением.

– Хорошо, – тяжело вздохнул подпоручик, – спрашивай.

– Так нуждался прапорщик в деньгах или нет?

– Лунащук нахмурил лоб.

– В последнее время Карл пристрастился к игре в карты, а там, как ты знаешь, всё зависит от фортуны. Порадует она тебя или в геенну огненную ввергнет.

– Стало быть, он имел нужду, как ты говоришь, в денежных знаках?

– Имел.

– Ты уверен?

Бруно опять усмехнулся.

– Знаю доподлинно, даже знаю, кому он проиграл немалую сумму и должен был в конце прошлого месяца карточный долг вернуть.

– Любопытно, – сказал чиновник для поручений и потёр подбородок.

– Дядя, ты прости, но я не должен был бы тебе этого говорить. Я не хочу прослыть пособником полиции, – глаз племянника дёрнулся.

– Бруно, – вполне серьёзным голосом произнёс сыскной агент, – то, о чём мы беседуем, не выйдет за стены трактира. Я даю слово чести.

– Хорошо, – подпоручик налил из графина по рюмке. – Он задолжал три тысячи штабс-капитану Зеленскому.

– Теперь скажи – вы же, военные, отдельная каста, не пускающая в свои ряды посторонних – к кому я могу обратиться, чтобы мне разрешили побеседовать с фон Линдсбергом и Зеленским?

– Наш командир генерал Иванов ныне находится в отпуску, за него исполняет должность полковник Тарасевич. Мих-Мих по-нашему, Михаил Михайлович. Грамотный, думающий, но я бы посоветовал, чтобы начальник сыскной полиции… кто там у тебя начальник?

– Филиппов Владимир Гаврилович.

– Вот, чтобы этот самый Филиппов телефонировал полковнику. Он щепетилен в этих вопросах. Если явишься сам, то получишь от ворот поворот. А ещё лучше, если сам начальник твой явится в канцелярию батальона.

– Когда можно прибыть в батальон?

– С часов девяти утра Мих-Мих на службе.

– Таким образом, возможно, это был Карл фон Линдсберг, – докладывал Кунцевич Владимиру Гавриловичу после доклада Лунащука, – для которого Власов являлся благодетелем, и он же снабжал прапорщика деньгами.

– Вы тоже придерживаетесь такого мнения? – обратился Филиппов к Михаилу Александровичу.

– Да, – ответил последний.

– Допустим, вы, господа сыскные агенты, правы. Допустим, – задумчиво сказал начальник сыскной полиции, – завтра мы с вами, Михаил Александрович, уточним нужные сведения в батальоне и у самого прапорщика фон Линдсберга. Чем, Мечислав Николаевич, душу согреете?