– А что с ним могло случиться? – насторожился Лунащук.

– Ну, не знаю. Приходит чиновник для поручений из сыскной полиции и задаёт странные вопросы. Что бы вы сами подумали?

– Когда вы видели Николая Ивановича в последний раз?

– Вы скажите, в чём дело?

– Господина Власова и его служанку убили неделю тому, сейчас мы занимаемся дознанием по этому трагическому делу.

– Как убили? Не может такого быть!

– Так когда вы видели его в последний раз?

– Двадцать… – архивариус задумался, – четвёртого августа, – с уверенностью в голосе сказал Варламеев.

– Значит, двадцать четвёртого. И в котором часу?

– Вечером, а вот время… Да не следили мы за часами. Я его покинул, наверное, в полночь или чуть раньше. Засиделись мы.

– Вы были вдвоём?

– Да.

– У вас сложилось в обычае только вдвоём проводить вечера?

– Отчего же? В тот день мы засиделись допоздна с Николаем, а обычно к нам присоединяется Карл.

– Прапорщик лейб-гвардии Сапёрного батальона? – уточнил Лунащук.

– Совершенно верно, прапорщик фон Линдсберг.

– Вы не знаете, почему его в тот раз не было?

– Так служба, – усмехнулся Варламеев, и тут же на его лице появилось серьёзное выражение, лоб собрался в складки. – Какая утрата! Вы сказали, Николай убит?.. Мне не верится – только недавно мы сидели за столом, и…

– Его уже не вернёшь, – отозвался Михаил Александрович.

– Когда его убили?

– Скорее всего, двадцать пятого вечером.

– Надо же, – тяжело вздохнул Александр Андреевич. – А я хотел его навестить вечером, но не сложилось, – словно бы оправдываясь, быстро сказал архивариус, – может быть, тогда… – и умолк, потом торопливо добавил: – Если двадцать пятого, то я не на службе был, а ездил в Царское Село к сестре и вернулся только утром двадцать шестого.

– Об этом горевать не стоит – если убийца хотел лишить жизни господина Власова, то непременно свой план воплотил бы в жизнь. Если не двадцать пятого, то в последующие дни, – сказал Лунащук, но отметил последнюю реплику Александра Андреевича.

– Не могу вообразить, что Николая уже нет в живых.

– Все мы смертны, – философски заметил Михаил Александрович. – Что вы можете сказать про фон Линдсберга?

– С ним тоже произошло несчастье? – вопросом на вопрос ответил Варламеев.

– Слава богу, нет. Но что вы можете рассказать о нём?

– Дружны были мы втроём, частенько собирались на квартире то у Николая, то у Карла. А три года тому, когда у нашего товарища наступила чёрная полоса в жизни, он некоторое время жил у Власова на квартире.

– Долго жил?

Александр Андреевич задумался и провёл рукой по лбу.

– С год, наверное, а может быть, чуть меньше.

– Господин Варламеев, ваш приятель Власов делился, видимо, с вами многим?

– Не без этого.

– Не говорил ли он о назойливых господах или о врагах своих?

– Николай не из таких, чтобы, хотя бы и близким приятелям, жаловаться. Он все свои дела решал сам.

– Но, может…

– Нет, ничего я от него не слышал.

– Что вы можете сказать о фон Линдсберге?

– Он-то жив? – у Александра Андреевича дёрнулся глаз.

– Надеюсь, с ним всё хорошо. Но что о нём скажете?

– Что вас интересует?

Общение с госпожой Щепиной Николай Семёнович оставил напоследок. Те купцы, фамилии которых ранее назвал управляющий городской аукционной камерой Георг, толком ничего не рассказали. Повторяли почти одно и то же, только разными словами. Из всего сказанного Власков сделал однозначный вывод, что Власов сослуживцев не жаловал и в свободное от службы время с ними не общался. Некоторые намекали, вроде бы, на отношения Власова с Ольгой Николаевной, но отводили при этом в сторону глаза, то ли от стыда, то ли от ехидства.

К смерти бывшего сослуживца отнеслись с нарочитым безразличием. Ну, был такой Власов на свете, а сейчас не стало. Ну, и что изменилось? Солнце стало меньше тепла земле давать, или луна с неба исчезла? Смысл был один: умер человек, а жизнь всё равно продолжается, и проблемы, которые ежечасно и ежедневно возникают, никуда не делись. Так что…

Ольга Николаевна при известии о насильственной смерти Власова ослабела ногами и присела. Хорошо, что рядом оказался стул. Красивое лицо с умными глазами вмиг побледнело, даже яркие губы вдруг стали бледно-розоватого оттенка.

– Убили? – переспросила она и поправила прядь чёрных волос.

– Да.

– Он страдал от боли?

– Нет, смерть наступила практически мгновенно… Вы же с ним служили несколько лет? – уточнил Власков.

– Четыре года.

Спрашивать об отношениях Николаю Семёновичу не давала природная застенчивость, но долг всегда брал верх, и тогда, отводя в сторону глаза, сыскной агент расспрашивал о самом сокровенном.

– Ольга Николаевна – разрешите вас так называть?

– Будьте любезны.

– Простите меня за некоторые личные вопросы, – на лице Власкова выступили тёмно-алые пятна.

– Спрашивайте, – тихо сказала Щепина. – Он всё равно мёртв, а правду, как я понимаю, вам необходимо знать, чтобы найти убийц.

– Вы правы. Не припомните, не упоминал ли Николай Иванович о назойливых врагах, которые могли переступить черту и от злобы и ненависти лишить его жизни?

– Нет, ему повезло, что он не встречал таких людей, или ему казалось, что не встречал. Нет, недруги, конечно, у Коли, – это «Коля» резануло по ушам Власкова, – были, но чтобы дойти до такой степени озверения… не думаю.

– Когда вы видели его в последний раз?

– Третьего марта девятьсот первого года.

– Вы так хорошо запомнили дату?

– Да, – сказала Ольга Николаевна и прикусила губу, потом посмотрела на Николая Семёновича. Её глаза застилала пелена слёз. – Именно в тот день мы разорвали наши отношения.

– По какой причине?

– Это столь важно для расследования его убийства?

– Не могу сказать, но иногда события и десятилетней давности играют существенную роль в уличении преступника.

– Коля слишком любил женщин, – Ольга Николаевна горько улыбнулась, – но поверьте, я не была очередной его пассией. У нас дело шло к венчанию, но так уж получилось.

– Почему Николай Иванович ушёл из аукционной камеры?

– Получил некоторое наследство, и необходимость в службе отпала сама собой. Не надо было думать о хлебе насущном.

– Именно тогда вы и расстались?

– Через месяц после его ухода из камеры.

– Вы так и не сказали о врагах.

Женщина улыбнулась уголками губ.

– Вы знаете…

– Николай Семёнович, – подсказал Власков.

– Вы знаете, Николай Семёнович, Коля относился к настоящим мужчинам. Он никогда не выказывал боли, никогда не жаловался на жизненные обстоятельства. Так что в этом вопросе я помочь вам не смогу.

– Но, может быть, приходили ему какие-то странные письма, или кто-то ему угрожал?

– Господи, да у нас каждый продавец недоволен тем, как прошли торги. Да и каждый покупатель после совершения сделки, хотя перед аукционом они чуть ли не пробуют на зуб продаваемое.

– Только лишь получение наследства подвигло Николая Ивановича уйти из камеры, или иные обстоятельства?

– Нет, только наследство.

– Благодарю, Ольга Николаевна. И простите меня за назойливость, – Власков развёл руками, – служба. Но если возникнут ещё вопросы, могу ли я вас побеспокоить?

– Пожалуйста, только найдите преступника.

– Карл гораздо моложе нас с Николаем Ивановичем. И господин Власов относился к нему, как к сыну.

– Фон Линдсберг не являлся ли родственником Николая Ивановича?

Варламеев с удивлением посмотрел на собеседника.

– Я об этом никогда не думал.

– Может быть, слышали, но не придали значения такому факту?

– Простите, Михаил Александрович, но вам стоит самому поинтересоваться у Карла.

– Непременно, – пообещал Лунащук. – Скажите, как вы познакомились с Власовым?