— Спасибо, Виктор, отправляйся к себе.

В душе я продолжал размышлять о своей роли в будущем Карфагена. Лишь в юности я по диагонали читал Основы — надо ведь знать врага в лицо. Но толком ничего не запомнил, нужно освежить знания в памяти, прочесть Основы внимательно — вдруг там есть подсказки, какие-то пророчества.

Книга нашлась в восточном углу первого этажа, над столом, за которым собирались гости, там, где ей и положено быть. Похоже, спать придется мало, потому что в вопросе нужно разобраться досконально.

Потратив четыре часа, ничего нового из «Основ» я не узнал: наш мир создали Ваал и Танит, он и, соответственно, мы — их плоть и кровь. Сначала мир был газообразным, потом — жидким, затем затвердел, и люди научились мыслить, но потеряли связь с богом, в то время как раньше бог жил в каждом. Белый Судья — своего рода пуповина, связывающая божественный план и земной, если ее перерезать, мир погибнет, потому что человек несамостоятелен и не может жить без помощи божьей.

Взяло зло, даже сон пропал. Я тоже видел пуповины, но другие — черные щупальца-присоски, тянущиеся от каждого человека к Ваалу. И понимал, что люди для него — не дети, а питательная среда, что еще раз доказывается комком черноты, который отхаркивается при отречении. Единственные свободные — трикстеры, зороастрийцы и иные верующие, если, конечно, они пережили тысячелетние гонения. Ну и те, кто отрекся с помощью моего ритуала.

Засыпаю я лишь под утро, но едва смыкаю глаза — пищит коммуникатор. Отвечать не хочется, но я заставляю себя подняться и принять вызов — тем более, это сам Эйзер Гискон. Глаза его мечут молнии, челюсти плотно сжаты.

— Что случилось, Эйзер, — хрипло спрашиваю, протирая глаза.

Посреди спальни материализуется его голограмма в полный рост.

— Положение усугубляется. Нефтяные вышки охраняют наемники, ЧВК Магона, а Сабанский полуостров полыхает. Поступили сведения, что командир магонского корпуса ведет подрывную деятельность вместо того, чтобы защищать мои интересы, а я ничего не могу сделать.

— Так и я пока не могу, — развожу руками. — Я только день как вступил в должность, штат еще не сформирован. А поскольку каждого надо проверить лично, уйдет не одна неделя.

Эйзер скрещивает руки на груди, меряет шагами комнату, потирая гладко выбритый подбородок. Лицо его оплыло, глаза ввалились и покраснели от недосыпа.

— Еще раз предлагаю набрать корпус из выбракованных гемодов…

— Нет! — рявкает он, но смягчается и объясняет: — В правилах строго-настрого прописано: гемодов запрещается использовать во время ведения боевых действий и в качестве наемников. Это жестко контролируется, нарушителей наказывают, могут даже гражданства лишить. И здесь все пунийцы будут единодушны.

Усмехаюсь.

— Ясно. Боитесь собственных созданий.

— Это не все, — мрачно продолжает он и оскаливается в злой улыбке, — это, можно сказать, только начало. Атаки на вышки продолжаются, сперва захват, потом преступные группировки ведут пропаганду, затем вышки взрывают вместе с сотрудниками. За этим стоит известное тебе братство Топора, которое негласно курируют Филины, а они в последнее время лояльны Боэтарху. — Ноздри Эйзера раздуваются, на щеках горит нездоровый румянец, взяв десятиминутную паузу, он заканчивает. — Моя жена при смерти, инфаркт, я хочу, чтобы ты посмотрел ее и при необходимости принял меры. Я знаю, какое задание ты поручил Ра, он собрал сведения о подозрительных смертях вокруг Боэтарха и… Ты прав. Слишком много странных смертей. Ра будет через пятнадцать минут, доставит тебя, и поговорим подробнее.

— Хреново, — восклицаю я, — потому что в обычных условиях лечить могу не чаще, чем раз в пять дней. На Полигоне мог чаще, потому что условия приравниваются к боевым действиям, и способность активируется. Сегодня четвертый день, действовать я смогу лишь послезавтра.

Охватывает бессильная злость. Такими темпами Боэтарх мне всех союзников перебьет, а кого не перебьет, шантажом склонит на свою сторону.

— Я все равно тебя жду.

— Тогда собери всех родственников, кто тебе дорог, в одном месте, просмотрю, угрожает ли им опасность.

Хочется возразить, что у меня запланирован допрос — в общем-то ответственное мероприятие, но понимаю, что для Гискона это не аргумент. Похоже, майорам, вызванным на к девяти утра, придется подождать.

Ее зовут Ариолла Гискон, в девичестве Барка.

Ей пятьдесят, но больше тридцати пяти не дашь, даже несмотря на бледность кожи и синюшность губ. Она обладает изысканной, утонченной красотой и природным благородством.

Да, у нее тоже воздействие: программа показывает дымное темное копье, пронзившее сердце. Прогноз неблагоприятный: смерть в течение суток — я ничего не успею сделать.

Посылаю запрос программе, есть ли способ отсрочить смерть женщины, и приходит знание, что ритуал отречения и молитвы Танит, а еще лучше — пребывание в месте силы, могут продлить жизнь Ариоллы до трех дней. А могут и не продлить.

Осматриваю больничную палату в поисках следящих устройств, но все камеры предусмотрительно отключены. Спрашиваю у Гискона, подготовил ли он супругу морально и, получив утвердительный ответ, озвучиваю проблему и пути ее решения, которые ничего не гарантируют.

— Я только послезавтра могу попытаться сделать что-то конкретное. Излечиться вряд ли получится сразу, но улучшить состояние и отсрочить… неблагоприятный исход — вполне.

— Спасибо вам за Дариэллу, — шепчет женщина. — Она ожила. Пусть недолго, но больше всего на свете я хочу побыть с ней, запомнить ее такой. Давайте же приступим к отречению.

Процесс протекает как обычно, с разницей лишь в том, что Ариолла посинела, когда откашливала частицу Ваала, и чуть не задохнулась, но обошлось.

Все время поглядываю на часы: восемь пятнадцать. Возможно, успею на допрос к девяти. По пути в резиденцию Гисконов, где раньше бывать не доводилось, даю Лексу задание составить анкеты для майоров — пусть заполняют, пока меня нет, предупреждаю, что задержусь.

Резиденция располагается в стене четвертой ступени пятого уровня и захватывает огромный кусок открытого пространства, превращенный в неописуемой красоты сад, охраняемый дронами и дроидами, каких я раньше не видел. Здесь все напичкано следящими устройствами, скрытыми пулеметными турелями — настоящая крепость.

Флаер снижается на стартовой площадке возле бассейна с лазурной водой, окруженного голограммами гор и тропического леса.

— Зимой это все накрывается куполом из пуленепробиваемого стекла, — с вдохновением рассказывает Ра, а я жадно гляжу на живые деревья и кусты с диковинными цветами, на бамбуковою рощу, на свободно гуляющего тигра. — Зверь дрессированный, запрограммированный на подчинение, тоже гемод.

Эйзер молчит всю дорогу, стараясь держать лицо, но это ему удается с трудом, он серьезно обеспокоен происходящим. Похоже, до него только дошло, что с ним не играют в великосветские интриги, а ведется война на уничтожение.

К ступени не идем, направляемся к белому двухэтажному зданию посреди парка. Голова кружится от обилия ароматов, ветер треплет волосы. Бросаю взгляд на часы: 8.20.

— Я собрал в одном месте мать, двоих сыновей, старших брата и сестру. Мне интересно, почему Боэтарх ничего не делает мне? По-моему, эффективнее решить все проблемы, обезглавив клан.

Знания приходят как что-то само собой разумеющееся, но прежде задаю встречный вопрос:

— Я прочел отчет Ра, пока мы летели. У Магонов тоже молодежь болеет и умирает, мало того, умерла жена Боэтарха, в девичестве Филин. Ты ведь тоже ознакомился с отчетом?

— Да, — роняет Гискон.

— И Ульпиан Магон жив, как и ты. Очевидно, у вас какая-то защита, и дистанционно ее не пробить.

— Как мне защитить близких? — Или кажется, или Эйзер и правда близок к отчаянью.

— Сперва я взгляну на них, а потом пусть уезжают и молятся, а мне придется поднажать, развиваться, и тогда я смогу их лечить, а возможно, и смогу ставить защиту.