С ногтями у меня все было хорошо– ненавязчивый френч, который я неплохо делала себе сама. Но вот к волосам та сегодня могла прикопаться, конечно. Только сейчас об этом подумала. Дело в том, что я никогда не закалывала волосы. Просто патологически не могла терпеть все эти крабы и резинки–  они стягивали мне голову, заставляли ее сжиматься в болезненных конвульсиях, просто лишали возможности думать. Всегда просто вымытые распущенные длинные волосы. Ничего преступного и зазорного для девочки девятнадцати лет, не считаете? Но вдруг сейчас осенило, что и это могло сегодня выбесить Круеллу.

– Ты где шаришься, Май? –  шипит на меня подруга Ирка с курса, поставленная распределять беджи, –  так, все крупные страны уже распределены. К заливникам (жарг.– представители стран Арабского Залива)– эмиратчикам и саудам–  поставили парней. Ирак, Сирия и Ливан тоже ушли у тебя из-под носа, пока ты тупила. Я печально вздыхаю. На самом деле арабский язык не один–  диалектов ровно столько, сколько стран в регионе, а иногда и по несколько на страну. Есть литературный арабский–  фусха–  который мы учим в институте, универсальный язык, на котором общаются деловые круги, но его сходство с разговорными формами примерно такое, как между русским и языками других славянских народов. Все страны, чьи диалекты были более-менее понятны, конечно же, быстро разобрали.

– И что же мне остается?

– Киренаика, –  говорит Ирка, кривя рот, –  могу предложить еще Судан и Мавританию, но там вообще ничего не поймешь. В прошлом году ребята, работавшие с ними, жаловались.

Черт… Вот же везунчик, Майя… Ничего и не скажешь… Киренаика. Небольшая страна на Севере Африки, всегда держащаяся в гордом отстранении от всего арабского мира, считая себя скорее уникальной нацией– миксом между африканской и арабской культурами. Зато очень богатая по запасам газа и нефти, что и позволяло сохранять независимость на международной арене. Ну, что поделаешь. Что есть, то есть. С этими точно супер– прогресса в плане языковой практики не будет…

Ирка протягивает мне бедж, предварительно нацарапав на нем маркером название страны. Как и Круелла, косится на мои сапоги.

– Капец, ты словно с совхоза.

Я уже плакать хочу, как все достали. Все сегодня против меня.

Однокурсница, видимо, чувствует мое состояние, раздраженно, но понимающе выдыхает.

– Ладно, только не зарыдай сейчас. У меня сменные туфли есть. Взяла, а потом поняла, что прогадала с высотой каблука. Мне весь день бегать с этими протокольными вопросами–  тут и в лаптях без ног под вечер останешься. Возьми в пакете у меня на вешалке. Телефоны брать с собой запрещено, оставь прямо в куртке или сумке. Здесь чужих нет, не сопрут.

– А как связь держать?

– Май, ориентируют. Ладно, мне бежать надо. Не тупи!

Забегаю в раздевалку для служебного персонала, выделенную под нас, наспех стаскиваю с себя пуховик с шапкой, на скорости света переобуваюсь в любезно предоставленные подругой туфли. Встаю и… кровь резко отливает от лица.

Я никогда в жизни не надевала такого… Даже представить не могла, что такое возможно носить. Сколько сантиметров этот каблук? Десять? Двенадцать? Как вообще женщины на таком ходят? Как на ходулях?

Крик завкаф не дает мне придумать экстренный выход из ситуации и найти себе другую обувь.

– Быстрее, все за мной! По рации сообщили, что протокольные машины уже на подъезде. Каждый ждет своих делегатов, ориентируется на личных помощников, которые будут выходить из кортежей справа от главы. Вежливо здороваетесь и тут же ведете их в конференц– зал. Больше от вас ничего не требуется. Потом эти же протокольщики сориентируют вас по дальнейшей программе.

Я подбегаю, цокая каблуками, к нашей толпе в числе последних. Собираю удивленные взгляды парней с курса, никогда не видевших меня на таких шпильках, и яростный–  Круеллы.

Но и у нее сейчас нет времени, чтобы опять разнести в пух и прах мой прикид.

Только когда мы ступаем на слепящий идеальной гладкостью и блеском мрамор холла центрального входа башни, и мы с ней ровняемся, она раздраженно цедит сквозь зубы.

– Ты что творишь? Не думала, что ты такая дура, вроде бы была толковой студенткой, хоть и в облаках витала…

Она не успевает договорить. А может я не успеваю дослушать.

Потому что первой, как торжественно сообщают, к центральному входу подъезжает делегация Киренаики.

Шикарный кортеж из четырех автомобилей представительского класса останавливается у распашных дверей. Звук сирен и сигналов, свет проблесковых маячков, гордо развивающийся флаг государства-гостя на флагштоке… Мое сердце бьется, как сумасшедшее. Вот она, взрослая жизнь, а не монотонная зубрежка за партой…

Мужчины в черных строгих костюмах вылетают из автомобилей и на ходу формируют полукруг– полу шеренгу, создавая пояс безопасности вокруг главного гостя.

Ему открывают дверь. Первое, что я вижу–  золотистая кандура (прим.– традиционное арабское одеяние мужчин), развивающаяся от ветра, куфия с темным уккаль–  мужской платок и специальный жгут, крепящий его вокруг головы. Мужчина выпрямляется в полный рост–  а он явно не менее двух метров–  и под взволнованные перешептывания журналистов, которым был отведен уголок для съемок, заходит внутрь в сопровождении не менее трех– четырех помощников. И на кого мне ориентироваться? Все совсем не так, как инструктировала Круелла…

Но в этот момент мои мысли останавливаются совсем на другом. Сердце замирает. Я приоткрываю рот, понимая, что дыхания не хватает. Миг тянется как вечность. Все как на замедленной съемке. Не знаю, как так получается, но наши с ним глаза пересекаются. Он сморит именно на меня, хотя еще не знает, что я работаю на него. Из всех собравшихся сейчас в фойе людей–  сопровождающих, дипломатов, организаторов, обслуги–  ОН СМОТРИТ НА МЕНЯ!!!

От дефицита кислорода меня пошатывает. Стоящий рядом сокурсник Димка шипит что– то вроде «сделай шаг вперед», подсказывая, чтобы я не тупила. Я молча следую его экспресс-совету, натягивая на губы вежливую улыбку. Мне почему– то жутко стыдно сейчас. И неловко. И куда себя деть. На этих нелепых каблуках… В этой дурацкой юбке и кофте, как у официантки…

Он идет по центру, не сворачивая, и я, чисто по наитию, тоже энергично двигаюсь в направлении его делегации. Возможно, мне кажется, но его взгляд так и не отрывается от меня, небрежно пробегает по лицу, туловищу, бедрам и ногам… Может это все происходит только в моем воображении? Или все снится… Может будильник только должен прозвенеть?

– Ахлян ва сахлян или муатамар Муску, самахату аш– шейх (араб. –  добро пожаловать на Московскую конференцию, господин шейх), –  говорю я на литературном арабском, чувствуя, как язык заплетается. Идиотка, зачем я обращаюсь к нему! Мне же было велено только поздороваться и держаться помощника, которого, к слову, я так и не смогла идентифицировать… Он немного тормозит, словно бы удивлен тому, что я умею говорить. Не отвечает, но насмешливо окидывает меня еще одним взглядом. На этот раз совершенно очевидно обращенным ко мне. А потом так же энергично продолжает движение вперед. Ему моя помощь, судя по всему, не нужна…

– Добрый день, –  сухо раздается сбоку на сносном русском, –  нет нужды что– то говорить Его Высочеству. Меня зовут Амр. Я сотрудник Посольства Киренаики в Москве и личный помощник Шейха. Ты, как я понимаю, наш сопровождающий волонтер.

Господи, какой стыд… Я была так ослеплена видом этого молодого мужчины в абайе, что не сразу обратила внимание на скользящую перед ним тень в черном.

В его тоне ни капли вежливости или политеса. Надменность в буквальном смысле сочится в каждом слове.

– Возьми, по этому телефону будем держать связь, если что– то понадобится, –  протягивает мне совершенно новую последнюю модель айфона, и я замираю. Постойте. Телефоны ведь нельзя…

Он читает в моем взгляде скрытый вопрос.

– Это специальный телефон, одобренный службой безопасности его высочества. У нас у всех такие в делегации. С местным секьюрити все согласовано. Пока ты свободна. Жди под дверью окончания вступительной части. Я сориентирую по дальнейшим маневрам руководителя…