– Да, да, – прошептал он.

Помедлив секунду, она выбежала из конюшни. Его можно было оставить здесь. Сюда никто не заходит. Ей нужно было вывести лошадей в поле, пока не появился отец. Слава Богу, ни Исаак, ни ее отец не любили рано вставать. Ее мать, конечно, уже поднялась, но она не пойдет в конюшню.

Бэнни не могла возвратиться домой. Все равно нельзя было ничего вынести из дому, чтобы мать не заметила. Она пошла к мастерской Брэндана, надеясь, что тут найдет все, что нужно. К счастью, никто не встретился ей по дороге. Она засунула в мешок все, что могло пригодиться, и вышла.

– Бэнни!

Голос отца раздался, когда она уже почти миновала «Дансинг Эль». О, Господи, этого только не хватало. Элизабет замерла, закрыв глаза, и глубоко вздохнула.

Спокойно. Она должна быть абсолютно спокойной. Дочь повернулась лицом к отцу.

– Где ты была? Я заметил, что Паффи все еще рядом с конюшней… Я думал, что ты поведешь их всех в поле.

– Да. Просто у меня не было времени.

Он показал головой в том направлении, откуда она шла.

– А, ты была…

– У Брэндана в мастерской.

– В мастерской? – Отец вопросительно посмотрел на нее: – А что тебе нужно было там так рано?

«Спокойно», – приказала она себе:

– Я забыла там кое-что, когда в последний раз наводила порядок.

– Вот это, в мешке?

– Да, – Бэнни облегченно вздохнула.

– Что же ты там забыла?

Рано было радоваться.

– Так, тряпье. И мне нужно было лекарство.

– А, что-нибудь женское?

– Да.

Он прищурился и внимательно глянул на нее:

– Ты что-то совсем расклеилась и на себя не похожа, а ведь никогда не была такой, как все эти слабые неженки.

– Я думаю, что это жара, папа.

– Да. Сегодня будет еще хуже.

– О, черт!

«Джону от этой духоты станет совсем плохо», – чуть не вслух подумала она.

– Может быть, тебе лучше отдохнуть, Бэн? Ты слишком много работаешь.

– Да, наверное.

– Поиграй, если хочешь, на скрипке. У тебя, наверное, не было уже давно времени на это.

– Да, хотелось бы, – никто не мешал ей, когда она играла. И можно будет целый день провести с Джоном.

– Я скажу Исааку, чтобы он вывел лошадей.

– Нет, – слишком поспешно возразила Бэнни.

Отец снова посмотрел на нее.

– Я имею в виду… Я хотела бы сделать это сама. А все остальное время я буду отдыхать, обещаю.

– Обещаешь?

– Да, – не дожидаясь еще вопросов, она быстро пошла прочь.

Элизабет положила мешок у двери конюшни и направилась к колодцу.

Бэнни вернулась с полным ведром, из которого то и дело выплескивалась ей на ноги вода. Она вошла в конюшню и остановилась. Он был там, по-прежнему без движений лежал на соломе. Абсолютно неподвижный и бледный. Ей вдруг стало страшно, что она пришла слишком поздно.

Осторожно, заранее боясь, что она может обнаружить, Бесс положила руку ему на грудь. Через тонкую, в клочья изорванную ткань рубашки Бэнни ощутила тепло и облегченно вздохнула. Потом она увидела, что его грудь слабо поднимается и опускается.

– Слава Богу!

– Ты здесь, – прошептал он, не открывая глаз.

– Да.

Его лицо было мертвенно-бледным, и ни один его мускул не двигался. Кого она пытается обмануть? Она не лекарь, и знает только, как перевязывать раны. И если он никогда больше не откроет свои чудесные глаза, она не вынесет, что невольно стала тому причиной.

– Джон. Неужели никого нельзя позвать? Может быть, я отвезу тебя куда-нибудь? Я не уверена, что могу тебе помочь.

– Я… больше… – он пытался дотронуться до нее рукой, но не смог, поморщился от боли и бессильно уронил руку, – никому не доверяю.

Бэнни глубоко вздохнула.

– Ну, хорошо. Что мне нужно делать?

– Просто… вытащи пулю.

– Где она?

– В спине.

В спине? О, Боже! Если бы у него была ранена рука или нога… Спина… Это так сложно. Но она сумеет сделать все для него. Должна суметь. Взяв ведро и все принадлежности, Бэнни обошла раненого, стараясь ни в коем случае ничем не задеть, и опустилась на колени.

Она быстро прикрыла рот рукой, чтобы подавить испуганный возглас – не хотела, чтобы он понял, как ей страшно. На спине странного камзола, в который Джон почему-то был одет, зияла огромная рваная дыра. Причем она находилась слева. И если пуля прошла глубоко, то сейчас она была очень близко от сердца.

Но если бы пуля задела сердце, Джон не смог бы добраться сюда. Поэтому, скорее всего, пуля где-то близко. Камзол вокруг раны был пропитан темной засохшей кровью. Так много крови! Но Бэнни показалось, что кровотечение, если и не прекратилось, то значительно уменьшилось.

Начнем с самого начала. Чтобы добраться до раны, нужно снять с него камзол и рубашку, – сказала она себе и потянулась за ножницами.

Бесс надрезала плотную вышитую ткань и стянула с него камзол. У нее вырвался вздох облегчения. Первый шаг сделан. За все это время он даже не шевельнулся.

– Джон?

– Да?

– Просто проверяю, не потерял ли ты сознание.

Вокруг его талии был обмотан какой-то странной толщины пояс. Сначала она подумала, что Джон ранен и в живот, но потом поняла, что это не повязка. Ладно, об этом можно подумать и потом.

Теперь рубашка. Разрезать тонкое полотно было не трудно, но вот снять оказалось невозможно. Кровь засохла, и поэтому ткань прилипла к ране. Если Бэнни просто дернет ее, боль будет невыносимой. Но что еще хуже, снова откроется кровотечение, и было даже страшно подумать, сколько еще крови он может потерять.

Она несколько секунд размышляла над этой неожиданно возникшей проблемой, потом вытащила чистую тряпку из своей сумки и намочила ее в воде. Когда Бэнни набирала воду в колодце, та была ледяной, но из-за жары нагрелась почти до температуры тела.

– Сейчас я положу на рану мокрую тряпку. Тебе не будет больно.

Как будто ее руки могут причинить ему боль. Он знал, что находится где-то на грани реальности. Его мир был сейчас расплывчатым, постоянно меняющим форму, и большая часть происходящего не достигала его сознания. Он едва вспомнил эту конюшню, когда добрался сюда глубокой ночью. У него не оставалось сил даже на то, чтобы пойти и позвать Бесс. Он просто свалился на сено и, уже не сопротивляясь, позволил темноте поглотить его.

Эта темнота и сейчас еще окружала его, но он ясно мог различить одно – лицо Бесс. Нежные, успокаивающие прикосновения ее пальцев, мягкий, переполненный тревогой о нем голос. Сейчас она делала с его раной что-то такое, что уменьшало, как бы остужало, жгучую боль, которую он чувствовал с… неужели, это было всего лишь прошедшей ночью?

– Ну вот. А теперь я попробую оторвать прилипшую к ране ткань. Чтобы она не мешала мне.

Очень медленно, очень осторожно, Бэнни оторвала рубашку от его израненного тела.

«Ну, давай же, давай», – повторяла она, как будто могла заставить боль уйти вместе с остатками ткани.

– Ну, вот.

При виде этой жуткой раны, Бэнни почувствовала тошноту. Не то, чтобы у нее был слабый желудок – ее братья излечили ее от этого еще в очень раннем возрасте. Но ведь это был Джон! Ее нежный великан не способен был никого обидеть, и он не заслуживал такой боли.

Бэнни снова намочила в воде тряпку и начала аккуратно промывать рану, очищая ее от мелких остатков ткани и запекшейся крови. Она надеялась, что рана окажется неглубокой, и она скоро увидит пулю. Нет, зря надеялась. Она уже очистила рану насколько могла, но не обнаружила никаких признаков того, что пуля ушла неглубоко. Ей ничего не оставалось делать, кроме как искать ее.

– У меня есть настойка опия. Выпьешь?

Джону едва хватило сил отрицательно покачать головой.

– Осторожно, постарайся не шевелиться. У меня не так много сил, чтобы тебя удержать, и я могу нечаянно причинить боль.

– Нет, – прошептал он.

Джон действительно не думал, что почувствует боль, ведь то, что делала до сих пор Бэнни, не вызывало у него никаких ощущений. Его спина просто онемела.