— Надеюсь, — отрезала Салли.

— Возможно, те кто был при этом, подумают, что Стив неравнодушен к Дафне, — продолжал Билл. — Но в конце концов ни для кого не секрет, что у Стива был роман с Дафной еще до того, как она стала интересоваться Уолли. А знаешь, бабушка, что мне сказал в тот вечер Стив?

— Откуда же мне знать?

— Почему ты сердишься, дорогая, — упрекнул ее Билл. — Ведь я же тебе все как есть выкладываю, правда? Ну, так вот, Стив мне сказал: «Я бы очень хотел, Билл, чтобы Дафна вышла за меня замуж. Я сумею заткнуть рот всякому, кто будет болтать об ее отношениях с Уолли, а мне лично неважно, что там между ними было. Я знаю, Дафна сейчас о нем и думать не хочет, а я готов подождать пока… пока она не согласится по всем правилам выйти за меня замуж».

— Ну, что ж, — начала было Салли и умолкла, обдумывая то, что сообщил ей внук. — Стив мне всегда нравился, но я не предполагала, что он такой.

— Только Дафна не пойдет за него, — продолжал Билл. — Она сказала, что не хочет злоупотреблять его великодушием.

— Я рада, что она так смотрит на это, — заметила Салли. — У девочки, несмотря ни на что, есть характер! Мы всегда считали ее ветреной, а смотри, каким молодцом она держится!

— Вот уж в самом деле Америку открыла! — Слова бабушки в защиту Дафны пробудили в Билле мальчишеский задор. Мысль, что бабушка выступает в роли его сообщницы, приводила его в восторг. — А как ты думаешь, ведь Дафна выкарабкается из этой истории, правда? — уже совсем другим, деловитым тоном спросил он. — Эта злосчастная ошибка не испортит ей жизнь?

— Мы не допустим этого, — твердо сказала Салли. — Конечно, незамужней матерью быть не шутка. Многие считают такую женщину падшим созданием, порченым добром. Но я не позволю издеваться над Дафной. Ребенка можно усыновить — или…

— А все же рано или поздно Стив добьется своего, — рассмеялся Билл. — Дафне он на самом деле очень нравится; и уж кто-кто, а он вряд ли станет относиться к ней когда-нибудь как к падшей женщине.

Салли рассмеялась вместе с ним, и веселые искорки заплясали в ее карих глазах, все еще таивших в своей глубине столько живости и огня.

— А знаешь, Билл, послушать сплетников, так ведь и я — падшая женщина, — сказала она, как сказал бы какой-нибудь мальчишка своему приятелю, уверенный, что тот отлично его поймет. — Ну и что ж. Меня это нимало не смущает, надеюсь, и тебя тоже.

Билл вспомнил, что отношения его с бабушкой с полковником де Морфэ до сих пор служили темой оживленных пересудов и не давали покоя любителям совать нос в чужие дела. Билл терпеть не мог Фриско, как не любил его в свое время и Том, но ему приятно было, что Салли так хорошо сохранилась и радуется жизни.

— О, ты совсем другое дело! — мягко сказал он. — Ты, дорогая, могла бы убить человека, и никто не осудил бы тебя за это!

Мари с Дафной уехали на побережье, и настроение у Салли упало, она бродила по дому мрачная и встревоженная.

С тех пор как Фриско открыл в городе небольшую контору, они уже не выходили вместе в сад послушать пение птиц и поворковать вдвоем точно молодые влюбленные. Сначала Салли была рада, что Фриско нашел себе какое-то занятие, которое позволит ему не так остро ощущать свою слепоту. Но в последнее время она стала опасаться, не слишком ли он увлекается биржевой игрой.

Тревожилась она и за Дэна. Он сильно сдал за эти годы — постарел и выглядел измученным. Салли знала, что он очень много работает, да и с деньгами у него туго. Когда умерли Фанни и Филлис, старшие сестры Салли потребовали свою долю наследства. Дэн заложил Ворринап, чтобы отдать им причитающуюся сумму, но падение цен на масло и молочные продукты, а также низкие цены на скот поставили его в чрезвычайно затруднительное положение, и ему неоткуда было брать денег.

— Это одни разговоры, что в деревне сладко живется, — полушутя сказал он однажды Динни. — Я и то подумываю, не бросить ли мне эту волынку да не отправиться ли за золотом, авось повезет.

Уже одно то, что Дэну пришло в голову покинуть Ворринап, где, как казалось Салли, жизнь его была застрахована от тех случайностей, которым подвержено существование на приисках, приводило ее в ужас, хотя она и не верила, что он когда-либо отважится на такой шаг.

Во время кризиса в Австралии насчитывалось четыреста тысяч безработных; правда, часть из них была занята на общественных работах, получая за это лишь мизерную подачку в виде единовременного пособия. Двадцать пять тысяч фермеров вконец разорились, а у тех тридцати тысяч, которые еще продолжали обрабатывать свои участки, земля была заложена и перезаложена под убийственные проценты.

С началом кризиса жизнь на рудниках Запада почти замерла, но как только были введены премии за добычу золота, на многих рудниках, дотоле бездействовавших возобновились работы. За четыре года, прошедшие со времени введения премий, число рабочих на рудниках возросло с четырех до тридцати тысяч. Обездоленные фермеры и молодежь, не имеющая профессии, стекались на прииски со всех концов страны, но так и не находили спроса на свой труд. Они жили в ужасающих условиях, оборванные, полуголодные; ночлегом им служили карьеры на Маритане или лачуги из мешковины и валежника в Долине Нищеты. Когда безработные обратились к властям за помощью, ссылаясь на то, что они совсем обносились и им нечего есть, какой-то шутник, корреспондент «Горняка», посоветовал им подбирать мешки из-под соломы — чем не одежда; а за едой обратиться на бойни, к мясникам — те, наверно, согласятся выделить им частицу требухи, которую они обычно жертвуют владельцам гончих. Безработным давали и другие советы: подбирать черенки сельдерея и капустные кочерыжки, которые выбрасывают зеленщики, да корки хлеба и объедки у ресторанов — из этого, мол, можно сварить весьма питательный суп.

Мысль о том, что и Дэну, быть может, придется уехать из Ворринапа и присоединиться к этим вконец отчаявшимся людям, готовым взяться за любую работу, приводила его мать в ужас. Дэн говорил, что владельцы молочных ферм в юго-западной части страны находятся в лучшем положении, чем земледельцы засушливого пшеничного пояса, которых дочиста разорили засухи и проценты по закладным. Но даже и на Юго-Западе сотни мелких фермеров бросают землю и бегут, так как у них нет никакой возможности погашать высокие проценты по закладным и ссудам, установленным правительством на подъем целины.

Безработная молодежь тысячами стекалась на Юг, где в качестве меры борьбы с безработицей были организованы лесоразработки; но платы, которую они там получали, едва хватало на пропитание. Целые семьи с малыми детьми ютились в палатках и лачугах из мешковины и ржавой жести близ какого-нибудь государственного строительства, затеянного, чтобы дать беднякам хотя бы временную работу. Говорили, что кризис пошел на убыль, однако на приисках, да и вообще по всему Западу безработица не уменьшалась; людям по-прежнему не давала покоя мысль о том, что они могут лишиться места и средств к жизни. Стоило человеку оступиться в его повседневной борьбе за существование, и тяжело ему было снова стать на ноги, найти возможность заработать себе на хлеб.

Заслышав утром гудки рудников или увидев ветхие вагончики трамвая, с грохотом и лязгом мчащиеся мимо, унося свой груз — изможденных, плохо одетых людей, Салли неизменно вспоминала о Томе и о Билле, которому частенько приходилось работать под землей. Жуткий протяжный вопль сирены, возвещавшей о приближении кареты скорой помощи, заставлял ее бросать все и опрометью бежать к садовой калитке. Поделившись своими опасениями с соседкой, тоже подбегавшей к забору, она возвращалась к обычным делам или принималась возиться в саду, жалея, что нет Мари, — с какой радостью она сбегала бы к ней через дорогу, чтобы перекинуться словцом.

Вот уже сколько лет они с Мари заходили друг к другу поболтать всякий раз, как им хотелось излить душу. Они обсуждали мельчайшие события своей жизни, словно нечто необычайно важное. Конечно, ей недостает Мари, признавалась себе Салли, хотя главное — это знать, что Дафна в надежных руках.