Тупая Кирка помолчал, раскуривая свою короткую старую трубочку, и глаза его весело блеснули.

— В воскресенье утром я проходил мимо их домика и был, признаться, не в своей тарелке, — продолжал он, — Накануне мы с Дэлли хватили лишнего, а утро выдалось такое мерзкое, холодное, сырое, и на душе было как-то скверно. Рози Энн у себя во дворе пыхтела над большущим поленом, пытаясь его расколоть, и когда я проходил мимо ограды, окликнула меня.

«Эй, ты. Старая Кирка, — сказала Рози Энн, — поди-ка сюда, помоги мне расколоть это полено».

Ну, я пошел и помог ей, наколол немного дров.

«Как живешь. Тупая Кирка? — спрашивает меня Рози Энн. — Ты что-то неважно выглядишь, вроде меня, грешной. Заходи в дом, у меня там суп варится».

«Ну что ж, — сказал я. — Зайду».

Мы пошли на кухню, и Рози Энн подкинула дров в печь.

«А где же твои подружки?» — спрашиваю я.

«Да, признаться, Тупая Кирка, их вчера забрали в участок, — говорит Рози Энн. — Мы были на Призе. Ну, выпили немножко и возвращались домой, прихватив с собой пару бутылочек. Тут к нам привязался полицейский. А ты знаешь Эмили? Когда она под хмельком, никому не даст спуску. Представляешь, как она взбеленилась, когда полицейский начал читать ей мораль на счет «появления в нетрезвом виде» и всякое такое прочее? Слово за слово, Эмили схватила бутылку да на него. Лили тоже ввязалась, хотела помешать ему арестовать Мили. Ну, полицейский засвистел, и их обеих потащили в участок».

Рози Энн крепко расстроилась из-за своих подружек.

«Раньше нас с Мили, бывало, водой не разольешь, — сказала она. — А теперь между нами встряла Лили, видишь, их даже вместе забрали. Да, Тупая Кирка, теперь всегда так получается: они вдвоем, а я в стороне, я уже не нужна Мили».

Ну, я, конечно, старался ее подбодрить. Когда суп сварился, она налила две полных-преполных тарелки. Горячий он был, как кипяток, пар столбом стоит, а Рози Энн, должно быть, порядком замерзла или уж минута такая подошла, только смотрю, а у нее на кончик носа капля набегает, того и гляди в тарелку шлепнется. А она знай только шмыгает носом да глотает суп ложку за ложкой. Я даже есть позабыл — все глядел, как она расправляется с супом да с этими каплями — не дает им упасть.

«Держись, держись, Рози, не сдавайся!» — крикнул я, когда одна большущая капля чуть не плюхнулась в тарелку.

Вот тут, пожалуй, все и решилось. Рози Энн высморкалась в какую-то тряпку, которая оказалась у нее под рукой, доела свой суп и говорит:

«Тупая Кирка, — говорит Рози Энн. — Я такого добряка, как ты, еще отродясь не видела. Не была бы я дурой, так давным-давно вышла бы за тебя замуж. Да, я сделала плохой выбор и всю жизнь корила себя за это. Вот что мне пришло в голову — не пожениться ли нам теперь?»

Я только рот разинул — так она это ловко подвела — и начал что-то мямлить. Я, дескать, уже давно и думать забыл о женитьбе… Но Рози Энн крепко ухватилась за эту мысль: она, видите ли, рассудила так, что нам скорее хватит наших пенсий, если мы будем вести хозяйство сообща, да и не так будет одиноко — выпивку тогда можно и побоку. Ну словом… — Тупая Кирка перевел дыхание, ухмыльнулся во весь рот и окинул взглядом своих слушателей, — словом, нас с ней окрутят через две недели, после чего Рози Энн переберется ко мне, в мою хибарку возле ипподрома.

— Ну ни пуха тебе, ни пера, дружище! — весело воскликнул Динни.

— Я устрою вечер в вашу честь. Тупая Кирка, — сказала Салли со смехом. — После венчания приходите прямо ко мне. Это будет совсем как в старые времена — все наши и миссис Грин с Лили.

— Черт побери, это было бы шикарно, мэм! — радостно осклабился Тупая Кирка. — Рози Энн будет просто на седьмом небе. Я, правду сказать, и запамятовал совсем, что был когда-то от нее без ума, — это уж она мне напомнила. Зато теперь чувствую — нежданно-негаданно сбылась моя давнишняя мечта. Так, словно напал на хорошую жилу на самом никудышном участке.

Взрывы добродушного смеха и веселые поддразнивания старых друзей еще долго звучали на веранде среди сгущающегося мрака.

Женитьба Тупой Кирки была событием, которое дало пищу для нескончаемых веселых пересудов.

Динни не сразу узнал человека, который скользнул по веранде, неслышно ступая босыми ногами, и осторожно постучал в стену рядом с распахнутой настежь дверью в его комнату.

Ночь была безветренная, душная. Луна проливала неясный свет сквозь мглистую дымку, скрывавшую от глаз звезды; неподвижный воздух был пропитан пылью и испарениями с рудников. Темная, костлявая фигура, возникшая на пороге, казалась призрачной и зловещей, словно видение тяжелого кошмара или выходец с того света. Динни беспокойно зашевелился, весь еще во власти сна, и глаза его невольно снова устремились к двери.

Голос, достигший его слуха, звучал настойчиво и моляще.

— Калгурла конец, — хрипло говорил старик. — Идем скорей, Динни. Нужно взять, копать яму, хоронить. Чтоб собаки не нашли… Полиция не нашла…

— Что? Что такое? — Динни еще не совсем пробудился. Стараясь стряхнуть с себя оцепенение сна, он понял только, что в дверях стоит Бардок и толкует ему что-то насчет Калгурлы.

— Калгурла конец, — повторил Бардок. — Шел долго, долго, оставил в зарослях близко Большой Боулдер. Надо хоронить. Собаки, динго… Полиция придет. Найдут. Наши люди все больны, сильно больны. Скоро смерть, конец скоро.

Динни уже слышал, что среди кочевников свирепствует очень тяжелая форма инфлуэнцы. Стойбище у Рилл-Стейшн, по-видимому, особенно пострадало от этой эпидемии. Впрочем, от многочисленных представителей различных бродячих племен, нашедших себе здесь когда-то пристанище, теперь оставалось всего два-три старика, несколько женщин и кучка детей. Во время войны вся молодежь покинула стойбище и работала на оборонных объектах, а потом перебралась дальше на север, где было больше спроса на рабочие руки. Динни хорошо знал местные племена и не сомневался, что Бардок только в крайнем случае мог обратиться к нему за помощью. Вероятно, Бардок остановил на нем свой выбор потому, что он был одним из немногих белых, знавших племенные обычаи, да еще, быть может, потому, что он всегда отлично ладил с Калгурлой.

— Иду! — сказал Динни, натягивая штаны и зевая. — Сейчас, Бардок, поглядим, что можно сделать.

Бардок присел на веранде на корточках. Он дышал тяжело, с натугой, его трясло, словно в лихорадке. «Верно, у него самого инфлуэнца, — подумал Динни, — после такой прогулки он, небось, еле на ногах держится».

Из невнятного бормотания Бардока Динни понял, что Калгурла несколько дней назад ушла из стойбища. Бардок долго рыскал по зарослям и наконец нашел ее тело на дне высохшего ручья, за Боулдерским кряжем. Туземцы все так больны, что никто не может помочь Бардоку похоронить Калгурлу, а хозяин фермы куда-то уехал. Бардок хотел, чтобы Динни пошел с ним и помог.

Динни раздумывал, как быть: сумеет ли он пробраться сквозь кустарники на своей «Попрыгунье Джейн» или придется ковылять за Бардоком пешком? В это время в окошке у Салли мелькнул огонек, и она в капоте вышла на веранду.

— Что случилось? — встревоженно спросила она, переводя взгляд с Динни на Бардока, который при ее появлении с трудом поднялся на ноги. Заметив мрачное выражение его лица, Салли поняла, что произошло какое-то несчастье. — Ты болен, Бардок?

— Уайа! Нет! — пробормотал Бардок.

Динни подумал, что туземец никогда, конечно, в этом не признается. Он объяснил Салли, зачем пришел Бардок.

— Как видно, в стойбище не осталось ни одного человека, который держался бы на ногах. Все лежат в инфлуэнце. Так что мне придется помочь ему.

— Я поеду с вами, — тотчас заявила Салли. — Я же вижу — Бардок совсем болен. Вскипятите воду, Динни, и напоите его чаем, пока я буду одеваться.

Динни знал, что спорить с ней бесполезно. В трудную минуту миссис Салли всегда разговаривала таким тоном. К тому же, если она сядет за руль, это значительно упростит дело. Динни уже не раз замечал, что зрение у него начало сдавать. Сам он не взялся бы вести машину при таком мглистом лунном свете — это могло бы кончиться плохо и для него и для Бардока.