И вот прошел слух, что остатки разбитых шестой и седьмой дивизий, сражавшихся в Греции и в Ливии, возвращаются на родину. Они грозили свести счеты с янки!

Салли понимала, что эта вражда между австралийскими и американскими солдатами не сулит добра.

— Что делают разные там вертихвостки или женщины, которые добывают себе этим пропитание, мне наплевать, — заявил Динни. — Но как тут не взбеситься, когда видишь, что жена парня, который только что вернулся из Ливии или из Греции, сбежала с янки!

— Американцев тоже иной раз нельзя не пожалеть, — задумчиво сказала Салли. — Особенно их жен и возлюбленных. Есть ведь вполне порядочные юноши, которые попали в лапы к форменным девкам.

— Попали — значит, дураки, — проворчал Динни.

У Салли теплилась надежда, что Билл вернется домой с шестой дивизией. И она думала о Пэт и о майоре Джефферсоне Дэккере и спрашивала себя: неужели Биллу тоже придется сводить счеты с янки?

Как-то под вечер, производя сбор в пользу Красного Креста, Салли забрела в конец Брукмен-стрит, по обеим сторонам которой тянулись дома терпимости, обнесенные колючей проволокой. В тот день через город снова проходили войска, и из всех окон этих унылых, обветшалых зданий рвался на улицу визг патефонов и радиоприемников, хриплый пьяный смех, нестройное пение. Медно-красное солнце бросало вдоль широкой пыльной улицы ослепительный сноп косых лучей, и Салли торопливо шагала по тротуару, испытывая, как всегда, стыд и боль при виде этих высоких заборов и оград из колючей проволоки. Вдруг до ее слуха долетел знакомый печальный напев:

На покривившемся крыльце одного из самых ветхих домишек полулежала старая пьяная женщина в розовом капоте. Ее дряблые руки были обнажены, увядшее лицо ярко нарумянено, седые, крашеные пергидролем волосы висели грязно-желтыми патлами. Это было жалкое и трагическое зрелище. Салли поспешила прочь.

— Бедняжка Лили, — сказал Динни, когда Салли спросила его, почему эта женщина так опустилась. — Круто ей пришлось последнее время. Она и Бэлл жили сначала в довольстве, прямо как настоящие леди. Но когда Балл умерла, какой-то тип, по имени Гуарес, забрал себе дом, который содержала Бэлл, и заставил Лили работать на него. Говорят, первое время она скандалила, не подчинялась ему. А теперь она больна. Никто из местных не хочет с ней знаться. Но женщины-то ведь сейчас нарасхват. И вот эта скотина Гуарес — хозяин дома — подбирает на улице пьяных солдат и матросов и тащит их к Лили, уверяя, что она — шикарная французская кокотка. Тэсси говорит, что этот негодяй заработал на ней кучу денег.

— Какая гадость! — воскликнула Салли, содрогаясь от ужаса и возмущения. — Это же чудовищно! Мы должна что-то предпринять, Динни, чтобы положить этому конец. И ради солдат и ради Лили.

— Верно, верно, — согласился Динни. Но ему все же не хотелось, чтобы миссис Салли приютила Лили у себя. — Военный комендант должен прекратить это безобразие. Я поговорю с Тэсси и еще кое с кем из стариков. Может, нам удастся собрать деньжат и устроить Лили — подыскать ей какую-нибудь комнатенку.

Динни взялся за дело. Владельцу публичного дома пригрозили судом, если он будет держать у себя Лили, и Динни с товарищами взяли ее под свое покровительство. Они поместили Лили вместе с ее старыми приятельницами миссис Рози Энн Плэш и миссис Эмили Грин. Рози Энн и миссис Эмили очень гордились тем, что они «порядочные»; впрочем, когда им случалось хватить лишнего, у них бывали стычки с полицией.

— Это славные бабы, — заметил Динни, — и не такие уж они порядочные, чтобы задирать нос перед бедной Лили.

Словом, Лили плакала навзрыд и целовала Динни и всех его друзей-приятелей, когда они, водворив ее к Рози Энн и миссис Эмили, стали прощаться.

— Он был скверный, злой человек, ce cochon de Guarez,[13] — говорила она сквозь слезы. — И очень жестоко обращался с бедной Лили.

Вскоре после этого Салли отправилась навестить ее. Здоровье Лили было подорвано, но она все еще сохранила остатки прежней жизнерадостности и была, как видно, очень довольна тем, что живет с миссис Плэш и миссис Грин. Рози Энн в тот день как раз повезло на скачках, и она пригласила их в бар на Призе отпраздновать это событие. Последний раз Салли была здесь с Мари. «Дамский зал», в котором они с Мари после своих походов по магазинам выпивали по заведенному обычаю вместе с другими старожилами кружку пива, выглядел еще более грязным и обшарпанным, чем прежде. Сара-Господи Помилуй уже не сидела, как всегда, в темном углу. А Лили, наверно, сразу почувствовала здесь отсутствие Бэлл, подумала Салли.

Рози Энн и миссис Грин весело болтали, рассказывая официантке, разливавшей пиво, как им повезло, когда они поставили на «темную лошадку», а Лили, подняв над столом тяжелую кружку, прошептала:

— Aux amies parties.[14]

Салли не поняла слов Лили, но чокнулась с ней, зная, что обе они думают о Бэлл и Мари.

«Шпарю домой во весь дух!»

Телеграмма Билла привела Салли в неописуемое волнение. Уже несколько месяцев о ее внуке не было ни слуху ни духу. В сущности, с тех пор как его батальон был эвакуирован из Северной Африки, от него не приходило никаких вестей. Билл никогда не писал о том, куда их отправляют. Затем австралийские части были эвакуированы из Греции прежде даже, чем Салли догадалась, что Билл мог быть там. Вне себя от страха и тревоги они с Эйли просматривали списки убитых, раненых и пропавших без вести.

В этих списках им встречались имена других юношей призванных в армию с приисков, и они понимали что, батальон Билла понес тяжелые потери. Но больше им ничего узнать не удалось. Их преследовала мысль, что Билла уже нет в живых, хотя они и продолжали твердить друг другу, что он, быть может, ранен или взят в плен. И вдруг пришла эта ликующая весть и сразу рассеяла все их страхи. Салли чуть с ума не сошла от радости. К тому же телеграмма была отправлена из Перта — значит, Билла можно было ждать домой с минуты на минуту.

Динни довольно ухмылялся, читая и перечитывая телеграмму. Как это похоже на мальчика — он, конечно, не упустил случая напомнить им старую приисковую шутку.

Как-то раз Карр Бойд, один из пионеров-старателей, большой любитель рассказывать всевозможные невероятные истории, расписывал, вернувшись в город, свое очередное приключение, от которого, по его расчетам, у слушателей должны были встать волосы дыбом, и вдруг до его ушей долетел вкрадчивый вопрос одной дамы:

— Скажите, мистер Бойд, а если бы перед вами неожиданно вырос разъяренный туземец с нулла-нулла в одной руке и копьем в другой, что бы вы сделали?

— Припустился бы домой… и шпарил бы во весь дух, — ответил Карр Бойд, проглотив более энергичное выражение, дабы не оскорбить слуха дамы.

Салли вывела из гаража «Попрыгунью Джейн» и поспешила к Эйли с радостной вестью. Потом вместе с Динни она отправилась на вокзал узнать насчет прибытия поездов. Приедет Билл с экспрессом, который ежедневно прибывал с побережья, или с одним из воинских эшелонов, то и дело пересекавших Калгурли на своем пути в восточные штаты, — они не знали. Железнодорожные чиновники не давали никаких справок относительно движения воинских поездов, но Динни поговорил с носильщиком и выведал у него, что ожидаются два состава. Когда они прибудут, носильщик не знал, но посоветовал Динни не ждать их на вокзале.

— Воинские эшелоны подают теперь на запасный путь в стороне от Калгурли, — сказал он. — Подальше от винных лавчонок и пивных.

Когда экспресс с грохотом подкатил к платформе, они стояли за решеткой у выхода на перрон, внимательно вглядываясь в каждого пассажира в военной форме, но почти ничего не видели от волнения. Пассажиры один за другим проходили мимо и исчезали вдали. Билла среди них не было.