Начало конца

20-й корпус устремился в наступление 13 марта. Однако продвижение его оказалось не столь быстрым, как ожидалось, главным образом из-за труднопроходимой местности на пути следования 94-й и 26-й пехотных дивизий. 12-й корпус был приведен в полную готовность к броску в предместьях Трейса в 02.00 в ночь на 14 марта. Начавшему наступление силами 5-й пехотной дивизии на левом фланге и 90-й на правом 12-му корпусу, саперы которого к полудню успели навести через реку Мозель четыре моста, к исходу дня удалось перевести на южный берег четырнадцать батальонов.

Тут мы наблюдали случай крайнего везения или же божественного вмешательства, поскольку но второй половине дня 12-го по меньшей мере половина частей 2-й немецкой горнострелковой дивизии находилась как раз напротив места предстоящей переправы. Они, как можно предположить, оказались сбиты с толку атакой 20-го корпуса и поспешили навстречу ему, благодаря чему позволили 12-му корпусу форсировать водную преграду практически без проблем. Вот доказательство того, что правильно начинать атаку не одновременно.

В Трир я отправился через Вассервилиг. Римские легионы шагали к Триру из Люксембурга той же самой дорогой; здесь еще словно бы не выветрился терпкий запах их пота и не осела пыль, поднятая этими непревзойденными вояками. Точно памятником их героическим деяниям, высились сохранившиеся с тех древних времен ворота римского амфитеатра, – наверное, менее всего пострадавшее в эту войну сооружение. Остальная часть центра города и все мосты, кроме того, который мы успели захватить целым, сильно пострадала.

Я нанес визит в 10-ю бронетанковую, а также в 80, 94 и 26-ю пехотные дивизии. Меня очень беспокоило, как бы Седьмая армия, которая должна была начать наступление утром 15-го, не обскакала нас в Майнце. Умей я предвидеть будущее, я бы не беспокоился.

15 марта я полетел в Майен, где встретился с командиром 12-го корпуса генералом Эдди и командиром 8-го корпуса генералом Мидлтоном. Когда я объявил Мидлтону, что отберу у него все части кроме 87-й дивизии, но, как только будет возможно, дам ему 76-ю, он не возражал, но, напротив, вышел с прекрасным предложением немедленно ударить на Кобленц и овладеть им силами 87-й. С Мидлтоном всегда было приятно иметь дело, он не только понимал меня с полуслова, но и умел действовать с максимальной отдачей. [223]

В остальном армия большими успехами похвастаться не могла, если не считать участка фронта, контролируемого 80-й и 94-й пехотными дивизиями, где нашим ребятам удалось продвинуться примерно на десять километров.

Возвращаясь обратно к себе в штаб-квартиру, я велел пилоту сделать крюк, чтобы насладиться видом Вьяндана и Клерво, двух превосходных замков. Они принадлежат к двум разным типам крепостей, одна из которых речная, а другая – горная.

В 11.00 16 марта позвонил Брэдли и сказал, что генерал Эйзенхауэр, по всей видимости, полетел ко мне, так как не смог приземлиться в городе, где находился Брэдли. Я поспешил на летное поле, где около двух часов и встретил Эйзенхауэра, которого сопровождал генерал Смит. Мы тотчас же отправились ко мне и обсудили положение у карты; главнокомандующий не скупился на похвалы в мой адрес. Смит заявил, что после успеха, достигнутого 10-й бронетанковой, я могу брать любую дивизию. Во второй половине дня мы выставили в честь Смита почетный караул; как я полагаю, первый в его жизни.

Затем мы с генералом Эйзенхауэром на двух джипах отправились в Трир на командный пункт штурмовой бригады «А» 10-й бронетанковой дивизии, где мы нашли генерала Морриса и заместителя командира дивизии генерала Пилберна. Части 10-й бронетанковой и 90-й дивизий достигли реки Наге и обеспечили переправу через нее. 11-я бронетанковая дивизия вошла в состав 12-го корпуса и дислоцировалась в окрестностях Буле, готовясь последовать через реку за 89-й дивизией. 87-я дивизия перешла Мозель северо-восточнее 90-й и достигла предместий Кобленца, в то время как 28-я дивизия, временно переданная мне из состава Первой армии, влилась в 8-й корпус и заняла позиции по берегу к югу от Первой армии, но не доходя до Кобленца.

Генерал Эйзенхауэр велел Смиту изъять 12-ю бронетанковую дивизию из состава Седьмой армии и передать в состав 20-го корпуса моей армии, который выступал 17 марта.

Утром 17 марта генерал Эйзенхауэр провел короткое совещание, где вновь не скупился на похвалы в мой адрес. Он заявил, что мы, как ветераны, не осознаем собственного величия и не демонстрируем его окружающим, и сказал, чтобы мы не сомневались – остальные народы сознают мощь Америки. Как пример занижения успехов американских солдат он привел одну из газетных статей. Ту, где содержался намек на то, что 4-й бронетанковой дивизии удалось добиться успехов только потому, что на ее участке противник оказался в меньшинстве, однако ни слова не говорилось о том, что своим стремительным продвижением 4-я бронетанковая лишила немцев возможности выдвинуть против нее большие по численности подразделения.

Мы полетели в Луневилль навестить генералов Пэтча и Диверса. Возникла «блистательная» идея поместить нас с Пэтчем на один [224] командный пункт, однако после того, как мы объяснили, что предпочитаем держать связь по телефону и, кроме того, наши задачи заметно различаются, идея благополучно увяла.

По возвращении из Люксембурга я дал пресс-конференцию, где поднял тему, затронутую генералом Эйзенхауэром. Я также заявил, что три дивизии морских пехотинцев на Тихоокеанском фронте стяжали себе славу из-за громадных потерь, понесенных ими в сражениях с японцами, в то время как двенадцать или даже тринадцать дивизий нашей армии остаются безвестными, поскольку не несут таких потерь. Я попросил газетчиков отметить данный факт в своих статьях, а затем велел вручить им для опубликования сводку потерь, понесенных Третьей армией и сражающимися с ней частями противника.

Мне задали вопрос относительно способности наших танков противостоять немецким, и я ответил, что на данном этапе дела обстоят таким образом, что на каждый подбитый американский танк мы имеем два подбитых танка противника{209}. Я также заявил, что наша техника, наше снаряжение, оборудование и даже обмундирование превосходят аналогичные образцы, имеющиеся у союзников или немцев.

Поразмыслив в результате дискуссии с военными корреспондентами над вопросами критики нашей бронетехники, я написал письмо генералу Хэнди, где повторил то, о чем говорил с журналистами. Письмо получило широкую огласку и оказало определенное воздействие на умы, позволив остановить волну дурацкой критики, не имевшей под собой почвы, но оказывавшей скверное влияние на настроения среди личного состава.

Около 18.00 явился Уокер с просьбой снять с должности командира одной из дивизий его корпуса. Я сказал, что, если он сможет найти взамен лучшего, я не возражаю. Уокер так и не назвал подходящей кандидатуры. Затем я позвонил Эдди и устроил ему разнос [225] за то, что 11-я бронетанковая ни черта не сделала за день. Дабы улучшить собственное настроение, я позвонил Мидлтону и, поздравив его с взятием Кобленца, поблагодарил за то, что хоть он не подвел.

Что до 18-го числа, то его не назовешь ни особенно хорошим, ни плохим днем. 4-ю бронетанковую сдерживала яростная контратака двух гренадерских полков 2-й танковой дивизии противника под началом генерал-лейтенанта фон Лютвица и генерал-майора фон Лаухерта{210}. Успехи прочих частей 8, 12 и 20-го корпусов можно было назвать заметными, но незначительными.

19 марта ситуация заметно улучшилась. 8-й корпус завершил зачистку Кобленца. 4-я бронетанковая 12-го корпуса находилась в десяти километрах от Вормса и пятнадцати от Майнца. 90-я и 5-я пехотные дивизии переправились через реку Наге. Часть 11-й бронетанковой дивизии достигла Нейсенгейма и вошла в соприкосновение с 12-й бронетанковой 20-го корпуса, дислоцировавшейся в Лаутерекене. 10-я и часть 12-й бронетанковой находились километрах в двадцати от Кайзерслаутерна, а 80-я и 94-я наступали им на пятки на правом фланге.