Холидей слушал, как мужчина на заднем сиденье автомобиля разглагольствовал о ваучерах, о молитве в школе и о своем желании оказывать влияние на культуру нации, ведь чего стоят деньги, если они не используются на благое дело? Его сентенции были приправлены упоминаниями Господа и Иисуса. Холидей услужливо переключил радио на христианскую станцию «Созвездие Рыб», которая передавала современную музыку для взрослых, но после одной песни О'Брайен попросил его найти новости.

Таким был его день. Он возил богатого человека с одной деловой встречи на другую и в конце концов отвез в аэропорт. Приятный звон мелочи, но нуль в графе достижений. Именно поэтому по утрам его глаза никогда не раскрывались с сознанием абсолютной готовности, как это было, когда он служил в полиции. В те времена он с нетерпением ждал каждого нового рабочего дня. Нельзя сказать, что он ненавидел свою нынешнюю работу; но она была поездкой без места назначения, по сути, пустой тратой времени.

Холидей взял стакан, захватил пачку сигарет и вышел на балкон. Открылся вид на автомобильную стоянку и дальше, на заднюю стену магазина «Хектс». Где-то ругались мужчина и женщина. Пофыркивая двигателями, одни машины заезжали на стоянку, другие проезжали мимо, слышались писклявые трели мобильных телефонов, которые порой заглушали звуки популярных мелодий и басовитую скороговорку рэпперов.

Холидей слышал эту какофонию, но она не мешала ему, и он продолжал сосредоточенно думать о человеке, который мог бы выслушать рассказ об убитом на Огелторпе подростке. Холидей потягивал напиток, размышляя о том, жив ли еще этот человек.

За ужином Реймон и Регина выпили бутылку вина, а потом открыли и вторую, чего обычно не делали. Они много говорили о смерти приятеля своего сына, и в какой-то момент Регина всплакнула, не только жалея Асу и его родителей, с которыми она была не очень близко знакома, но и жалея саму себя, потому что представила, каким бы страшным и сокрушительным ударом была бы для нее подобная потеря.

— Бог накажет меня за эгоизм, — сказала Регина, вытирая слезы с лица и смущенно улыбаясь. — Вот чего я боюсь.

— Это совершенно естественное чувство, — ответил Реймон, так и не сказав ей, что сам постоянно испытывает страх за своих детей.

В постели они целовали и обнимали друг друга, но не делали попытки заняться любовью. Для Джуза страстный поцелуй всегда был прелюдией к чему-то большему, но только не в эту ночь.

— Бог плачет, — сказал Реймон.

— Что?

— Так сказал Терранс Джонсон. Мы стояли на заднем дворе, когда пошел дождь. Представляешь?

— Вполне естественно, что он подумал о Боге.

— Мне кажется, когда твой ребенок умирает таким образом, ты или полностью утрачиваешь веру, или в гневе отворачиваешься от него.

— Терранс теперь будет чаще обращаться к Богу, и вера его только укрепится. Вот что такое настоящая вера.

— Ты говоришь, как Ронда.

— Мы, черные женщины, довольно религиозны.

— Регина…

— Что?

— Ты знаешь, Аса, его имя… оно пишется и читается одинаково вперед и назад. Это палиндром.

— Ну да.

— Ты ведь тогда уже служила в полиции, когда в Саут-Исте случились убийства подростков.

— Я тогда еще была стажером. Но да, я помню.

— Тех детей тоже нашли в общественном саду. Все они были застрелены в голову.

— Думаешь, здесь есть связь?

— Об этом надо подумать на свежую голову. Думаю пойти завтра в архив.

— Это завтра. А сейчас не думай об этом.

Через некоторое время Реймон сказал:

— Диего вроде бы в порядке. Он никогда этого не забудет, но справляется с чувствами неплохо.

— У него вообще был тяжелый день сегодня. Они снова отправили его домой.

— Из-за того, что он смеялся во время пожарных учений. Интересно, сколько смеялось белых ребят.

— Ладно, Джуз, не позволяй себе ожесточаться против белых.

— Пропади она пропадом, эта школа, — в сердцах проворчал Реймон. — Я еще разберусь с этим дерьмом.

— Полегче, солдат, — прошептала Регина, отводя прядь волос с его лба и целуя его за ухом. — Сейчас разволнуешься и не сможешь заснуть.

Они обняли друг друга, и она почувствовала, как выровнялось его дыхание. Держа ее в объятиях, вдыхая ее неповторимый запах и ощущая мягкую кожу ее щеки, Реймон понимал, почему он женат именно на этой женщине. Потому что такого у него не будет ни с кем.

В утреннем выпуске «Вашингтон пост» смерти Асы Джонсона была посвящена вся вторая страница. Этому событию было уделено больше внимания, чем обычным жертвам преступлений — черным, которым, как правило, посвящали один-два абзаца в разделах «Преступления» или «Коротко». Местные жители называли эти разделы «Убийства негров». Смерть Джонсона не вписывалась в эти рамки. Он был из семьи со средним достатком и к тому же совсем молодым парнем. Но убийство получило столь широкую прессу, потому что смерть еще одного ребенка свидетельствовала о вызывающей тревогу тенденции.

В середине лета в квартире на Конгресс-Хайтс нашли 6-летнего Дона-Мигеля Уилсона. Мальчик был связан, во рту у него был кляп, он лежал ничком в ванне и был мертв уже несколько часов. «Пост» посвятила этому всю первую страницу. Еще раньше, весной, столь же пристальное внимание прессы вызвала смерть 9-летнего Донте Маннинга, погибшего от случайной пули возле своего дома на Колумбия-Хайтс. В среднем количество убийств за год снизилось, но резко возросло количество детских криминальных смертей.

Эта статистика угнетала и мэра города, и конечно же, начальника полиции округа Колумбия. Их тревожила не плохая пресса, хотя, конечно, и журналисты доставляли им немало головной боли. Все, даже самые черствые люди, не могли оставаться равнодушными к смерти ребенка, который погибал только потому, что он родился и вырос в «неправильном» районе города. Каждый раз, когда такое случалось, полиции, чиновникам и власть предержащим общество напоминало, что все они живут в мире, устроенном ужасно неправильно.

И все же смерть Асы Джонсона, которую официально еще не классифицировали как убийство, не привлекла того внимания и не стала делом первостепенной важности, как смерти белых или гибель совсем маленьких чернокожих детей. Для полицейских, которым необходимо было расследовать и другие убийства, это дело стало частью обычной работы. Ведь за последние пару дней в округе произошло еще несколько убийств.

Ронда Уиллис занималась одним из подобных дел. В парке Форт-Слокум, в нескольких кварталах восточнее общественного сада на Огелторпе-стрит, была найдена очередная жертва смертельного огнестрельного ранения.

— Хочешь поехать туда вместе со мной? — предложила Ронда, сидевшая за своим столом в отделе ОТП. Было раннее утро, еще не было девяти. В течение следующих двух недель Джуз Реймон и Ронда Уиллис дежурили с восьми до четырех.

— Конечно, — ответил Реймон. — Но сначала мне нужно поговорить с Гарлу.

— Давай. Моего погибшего уже опознали. Я пропущу его имя через базу данных и постараюсь что-нибудь раскопать.

— А я переговорю с Гарлу и буду готов.

Гарлу Уилкинс сидел в своей кабине и рылся в Интернете. Как только к нему подошел Реймон, он свернул окно. Наверняка Гарлу просматривал очередной порно- или спортивный сайт. Он отдавал предпочтение бейсболу и зрелым женщинам с большими задницами.

На столе у Уилкинса был порядок, все его папки аккуратно стояли сбоку в стальном вертикальном держателе. Не было никаких изображений святых, семейных снимков или других фотографий, за исключением взятого из архива полароидного снимка клавишника местной дискотеки, подозреваемого в убийстве, который на снимке трахал молодую женщину сзади, улыбаясь прямо в камеру. Музыканта допросили, но не предъявили ему обвинения в связи с отсутствием улик и свидетелей. Гарлу не занимался этим делом, но весь отдел был взбешен тем, что алиби позволило подозреваемому избежать ареста, и фотография служила напоминанием, что он все еще находится на свободе и продолжает развлекаться в свое удовольствие. Еще на столе Гарлу на пачке «Винстона» лежала зажигалка с картой Вьетнама. Уилкинс служил в армии, но был слишком молод, чтобы принимать участие в той войне.