— Спасибо, — крикнул он в трубку с заметным облегчением, хотя милиционер его уже не слышал.

Ну да, уже половина девятого. В поликлинике сейчас только дежурный врач. Надо раздобыть телефонную книгу. Возможно, в ней найдутся и телефоны родственников.

Обходя сидевшую в кресле тетю Алму, он зачем-то ступал осторожно, словно боялся ее разбудить.

Дверь в соседнюю комнату отворилась с таким же мерзким скрипом, как и предыдущие. В закатных сумерках на него уставились своими бесстрастными лицами три призрака — три оголенных манекена с витрины.

Возможность вечером отправиться в гости, разумеется, привела Мелиту в восторг.

— Колоссально! Я готова бежать со всех ног. — Мелита, как всегда, была в отличном настроении и тут же, смеясь, поправила себя: — К сожалению, на одну прихрамывая. Но это пустяки. Поглядеть, как живут люди, — что может быть интереснее. Кажется, я тебе рассказывала, как однажды побывала в гостях в Ташкенте?

— Да разве я упомню все, что ты когда-то рассказывала, — отозвалась Ася, силясь выбраться из платья; обгоревшие плечи ныли, разогретое полотно пропиталось потом. Слова ее прозвучали неожиданно резко. Сняв браслет, Ася вошла в ванную, хлопнув за собой дверью. Пока умывалась, в ушах стоял шум захлопнувшейся двери. Когда она вернулась в комнату, ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы взглянуть Мелите в глаза.

— Сквозит как будто, — сказала Ася, — надо закрыть окно.

— А я не чувствую. Так вот, в Кишиневе проводился симпозиум звероводов. Точнее тех, кто разводит белых мышей и крыс для лабораторных исследований. В общем — неважно. Что ты на меня так смотришь, может, лоб у меня грязный? Нет?.. С белыми мышами положение просто отчаянное. Самый настоящий дефицит. Многие опыты приходится откладывать лишь потому, что не хватает мышей. В Кишиневе я познакомилась с одной узбечкой, элегантная женщина, профессор, доктор наук. Она говорит мне... Ася! Да иди же сюда, сядь, расслабься, нагрузка снимается разгрузкой. Да, и как это водится в таких случаях, она говорит мне: если вам доведется быть в Ташкенте, непременно позвоните, приходите в гости, не будьте гордячкой! Чем-чем, а уж этим я нисколько не страдаю. В прошлом году возвращались домой из Индии, в Ташкенте на самолет наш наехал грузовик. На земле, конечно, не в воздухе. Одно крыло пиши пропало. Со стороны вроде незаметно, но сказали, что он отлетался. Словом, пока доставали другой самолет, пока готовили его к полету, времени хоть отбавляй. Сажусь в такси — и к своей профессорше. Звоню у калитки. Ах да, дело было в воскресенье. Открывает мне этакая мамка-кормилица, в платке, в халате. Спрашиваю, профессор тут живет? Женщина всплеснула руками и мне на шею. Я онемела, слышу только, как у меня от удивления сережки позвякивают. Представляешь, у нее восемь детей. Муж чего-то там председатель. У них, понимаешь ли, мужа за мужчину не считают, если нет у него целой оравы детей. Полуевнух, мол, председателем не может быть. В доме шик и модерн. На кухне громадная печь. По случаю моего приезда тут же начинают печь лепешки, готовить плов. Из каких-то особых продолговатых рисинок, что не слипаются, зернышко к зернышку. Разговорились о детях. Выясняется, все пять дочерей пойдут в медицину, это решено. Спрашиваю: почему же так? А потому, что медики работают шесть часов в день, для женщины у нас это очень важно, ведь к приходу мужа нужно успеть обед приготовить. Забавно, не правда ли? Можешь себя представить с восьмью детьми?

— Никогда об этом не думала.

— Атрофировались мы, милая, атрофировались.

— Слушаю и удивляюсь: как это ты при твоем образе жизни даже одного сумела воспитать.

— У меня, как ты знаешь, есть мама. О, еще очень энергичная дама. На исходе шестого десятка, например, фундаментально изучила латышскую грамматику, чтобы следить за тем, не засоряет ли Варис свою речь жаргонизмами. Она в гимназии училась при царе, латышскую грамматику тогда не проходили.

Асина угрюмость наконец растаяла.

— К тому же я каждый день пишу ему письма. А он пишет мне.

Мелита раскрыла сумочку, в ней запестрели красно-синие авиаконверты.

— Тогда, конечно...

— По-твоему, этого мало? Но мы не пишем о том, что у нас было на обед или как мы крепко друг друга любим. Мы пишем о своих раздумьях.

— И это заменяет воспитание?

— Что ты понимаешь под словом «воспитание»?

— Общение с матерью, отцом.

Перед тем как произнести слово «отец», она помедлила. И все же произнесла, хотя это было низко с ее стороны.

В глазах Мелиты добродушие не угасло. Если она играла, то, надо признать, играла превосходно.

— Во все решающие моменты жизни мы все равно стоять с ними рядом не сможем. Главное, на мой взгляд, научить детей разумно приблизиться к миру. Я не исключаю возможность, что Варис способен сделать что-то недоброе. Но мне было бы больно, если бы он это сделал с тупым безразличием человека, не сознающего своей вины и возможных последствий.

Ася слушала краем уха. Перед глазами все время стояла давняя встреча с Мелитой. Это было вскоре после свадьбы. Кажется, в кондитерской на углу улицы Вальню, да, и на обеих были эстонские плащи. Эстонская продукция считалась в ту пору верхом элегантности. Ее поразили и смутили необъятные размеры Мелиты. Да нет же, быть не может, ни в коем случае, должно быть плащ великоват, но почему ж тогда Мелита не повяжет пояс? Поразительно, что и тот давнишний разговор ей запомнился хорошо. «Ты одна, а где же Гунар?» — спросила Мелита. «Ах, Гунар меня бросил, — отвечала Ася, — укатил вчера в... (Ася назвала какой-то район), завтра утром вернется, а после обеда опять уезжает в...» (названия городов она, разумеется, забыла). Да, так она тогда сказала. Но Мелита, казалось бы, не замечая ее зардевшихся щек, стала угощать ее клюквой в сахаре — только что купила! — и сказала примерно следующее: не горюй, поверь мне, любить можно и на расстоянии.

— Кстати, я до сих пор не знаю, что твой Варис изучает?

Это ее в самом деле интересовало. О Варисе почему-то хотелось разузнать поподробнее.

— Да физику с математикой изучает. Шальной парень. Я до последней минуты не верила.

— Разве он у тебя не учился в математической спецшколе?

— Как же, учился, потому и получал дипломы на олимпиадах. А потом увлекся дельфинами. К чему искать контакты с цивилизациями далеких планет, говорит, когда рядом с нами живут разумные существа и мы их не понимаем. Летом на свой страх и риск махнул в Батуми и два месяца пробыл подсобным рабочим в дельфинарии.

— В таком случае ему бы следовало изучать биологию.

— Я думаю, несчастье его в том, что у него слишком живая фантазия. Недаром бабушка ворчит: никак с детством не расстанется, все-то ему кажется таким удивительным, таким захватывающим. А я его защищаю. Человек, неспособный увидеть в мире парадоксы, безнадежно стар. Помнишь, что сказал Аксель Мунте: мир без гномиков был бы попросту жалок.

Варис в самом деле пошел в мать, подумала Ася, а вслух сказала:

— В математике этих гномиков все же меньше, чем в других науках.

— Не скажи. У него на все свои теории, я их даже и не упомню. И остановится ли он на математике, это еще вопрос. Пишет, стал посещать семинары по астрономии. Он, например, считает, что человек — это материализованная форма еще неоткрытой энергии. По мысли Вариса, — Мелита достала из сумки письмо и принялась читать: — «Жизнь объемлет земной шар, подобно магнитному полю, относительно которого сейчас, к слову сказать, тоже много неясностей. Когда-то человек все это знал, но древние катаклизмы выветрили знания из памяти людей, сохранив лишь легенды. Не потому ли в народных сказках говорится, что души умерших отлетают на небо. Энергия, именуемая жизнью, сосредоточивается в поясе, окружающем планету на высоте примерно восьмидесяти — девяноста километров. Иногда, перед магнитными бурями, эту сферу можно даже увидеть. Это так называемые серебристые облака, о которых мы ничего не знаем».