Только осенью, пройдя еще примерно десяток метров, мы подсекли наконец первую орудийную башню и пристегнули к ней круглые понтоны. И вот мы стоим на берегу поздним вечером. Клокотала и вздувалась вода, окрашенная ярким светом прожекторов, направленных со всех кораблей севастопольской бухты. На поверхности, в ожерелье железных понтонов, вынырнула трехсоттонная чугунная махина. Она поднимала на себе огромный кумачовый лозунг: «Нет такой крепости, которую бы не взяли большевики!»
* * *
ЭПРОН прославился на весь мир. Когда-то маленькая экспедиция под Севастополем и Одессой, она превратилась в мощную организацию. На всех морях, реках и озерах Советского Союза эпроновцы уже строили порты, гидростанции, мосты, прокладывали кабеля и трубы. Мчались на сигнал «SOS», спасали терпящие бедствия корабли; и в южных морях и в ледяных широтах Арктики поднимали давно затонувшие суда, упорно завоевывая новые глубины морей и океанов.
О ЭПРОНе писали газеты, журналы; выпускались специальные почтовые марки, спичечные коробки с изображением водолазов, и был даже сорт папирос «ЭПРОН».
А поэт А. Чивилихин посвятил ему свои стихи:
«И волны, что ветром клубимы,
Осилить его не смогли.
Входил он в немые глубины,
Со дна поднимал корабли.
И жгло его ветром суровым,
Над ним пролетела заря
Его называли ЭПРОНом,
Что значит «входящий в моря».
«Девятка»
Спасательное судно ЭПРОНа бороздило воды Финского залива, разыскивая подводную лодку номер девять.
«Девятка» шла в очень густом тумане и столкнулась со встречным кораблем. Удар был смертельным, и она затонула. Точное место ее гибели не удалось установить.
Лето 1932 года уже было на исходе. Казалось, найти лодку так и не удастся. Но вот... трал вздрогнул и туго натянулся. Судно остановилось.
Что это могло быть? «Девятка», просто скала на дне или подводная лодка «Единорог», которая покоится на дне залива еще с дореволюционного времени?
Эхолот спасательного судна показал семьдесят семь метров. На такую глубину не спускался в те годы ни один водолаз. Предел в вентилируемых костюмах был сорок пять метров, а в Финском заливе из-за плохой видимости – только двадцать один. Бывалый эпроновец, доктор Павловский, призадумался. Сколько времени водолаз может пробыть без вреда для себя на этой глубине? С какими остановками поднимать смельчака на поверхность, чтобы не наступила внезапная смерть от разрыва кровеносных сосудов?
Таблиц[16] для такой глубины еще не существовало.
– Товарищи, глубина не изучена, – сказал командир и испытующе посмотрел на водолазов. – Кто первым осмелится?
– Есть! – одновременно отозвались два молодых друга комсомольца: широкоплечий, кряжистый Разуваев и худощавый стремительный Гутов. Разуваев первым вышел вперед.
Уже одетый в водолазный костюм, он перевалился с кормы на ступеньки железного трапа и тихонько шепнул своему другу:
– Ваня, чтобы я не сдрейфил, обмани по телефону, сообщай мне глубину поменьше, чем на самом деле.
– Ладно, уважу, – улыбнулся Гутов и надел на Разуваева шлем.
Сквозь зеркально чистое стекло иллюминатора водолаз шевелил губами, как немая рыба: «Помни, о чем я просил!»
Гутов дал Разуваеву в руку подводную лампочку и легонько шлепнул ладонью по макушке медного шлема: «Отправляйся».
Водолаз сошел с трапа. Вода как бы расступилась перед ним, и он, раскинув руки, ушел в темную неизведанную глубину. Мощные компрессоры подавали водолазу воздух. Обычные помпы уже здесь не справлялись.
Вскоре загремел громоподобный бас Разуваева. Даже ушам нестерпимо стало. Гутов поморщился.
– Ваня, рыбы кругом знакомятся со мной!
– Отлично!
И снова донесся голос Разуваева, но уже глухой, как из подземелья. Его сдавила плотная толща воды.
– Темно, будто в сундуке. Взгляни-ка, пожалуйста, сколько на манометре?
Стрелка показывала пятьдесят метров.
– Тридцать, – убавил Гутов.
– А я думал, больше, – усомнился Разуваев. – Уже в голове шумит и в ушах будто осы гнездо свили.
На манометре – семьдесят метров.
– Как себя чувствуешь? – спросил Гутов.
– Хорошо. – Теперь голос Разуваева походил на мышиный писк.
– Травить шланг дальше?
– Давай!
Семьдесят семь метров.
– Я на грунте, – доложил водолаз. – Осматриваюсь. Судно. Лежит торчком на высокой скале.
– «Девятка»?
– Нет.
– «Единорог»?
– Нет. Броненосец! С пушками! Совершенно целый. Смешно сделан. Такого утюга никогда не видывал. Ах, чертов светлячок, а не лампочка! Сейчас прочитаю медные буквы.
Командир, стоя рядом с Гутовым, насторожился.
– «Русалка», – сообщил Разуваев.
Командир приказал поднимать Разуваева с грунта и, волнуясь, рассказал столпившимся вокруг него водолазам о том, как в конце прошлого столетия был построен низкобортный броненосец «Русалка».
Этот неуклюжий корабль в сентябре 1893 года возвращался в Кронштадт после практических плаваний под командой адмирала Бурачека. От сравнительно небольшого шторма зачерпнул бортами волну и всей броневой тяжестью пошел на дно. Ни одному человеку из команды спастись не удалось. Весть о гибели совсем нового броненосца удивила страны мира. Царское правительство постаралось заглушить разговоры о нелепой гибели корабля. Было предпринято несколько попыток разыскать «Русалку». Даже с воздушного шара просматривали глубину. Шар взяли из воздухоплавательного парка армии и пристроили к барже. Но найти броненосец не удалось. Так и лежала «Русалка» на дне морском, пока впервые с ней не встретился Разуваев.
* * *
Подъем Разуваева продолжался. Доктор Павловский не отходил от телефонной трубки и беспрерывно справлялся у водолаза о самочувствии. Медленно тянулось время. Команда волновалась. Уже третий час поднимали. Спешить нельзя. Организм водолаза должен постепенно привыкать к перемене давления, а кровь освобождаться от азота.
Вдруг доктор побледнел. Несколько минут он не слышал Разуваева. Кажется, с водолазом несчастье. Все на палубе притихли. Гутов схватил водолазную рубаху, готовый ринуться на спасение друга. Павловский, не оставляя трубки, напряженно вслушивался. Наконец облегченно вздохнул:
– Здоров!
Разуваев взошел на трап. Доктор взял обе его руки, тревожно спрашивая, нет ли зуда – признак оставшегося азота. Вместо ответа, Разуваев как гаркнет свою любимую песню:
«Эх вы, кони мои вороные!..»
Доктор так и отшатнулся. Все засмеялись. Павловский сосчитал у Разуваева пульс и удивленно воскликнул:
– Батенька! У вас не сердце, а бронзовый колокол!
Разуваева за этот первый рекордный спуск наградили золотыми часами с надписью: «Отважному водолазу, первым в СССР достигшему 44-саженной[17] глубины».
* * *
Влажный скафандр Разуваева повис на корабельных вантах, раскинув зеленые руки и ноги. Легкий ветер чуть-чуть колыхал его, и он шевелился, как живой. Над Балтикой сияло солнце и небо было необычно голубым. Эпроновское судно шло дальше – на поиски «Девятки».
13 августа трал вновь зацепил за что-то.
– Лиха беда начало, – улыбнулся Гутов. – Посмотрим, кого мы подцепили?
Он взялся уже за водолазную рубаху, но желающих теперь оказалось много. И командир назначил водолаза Василия Никифорова, наиболее опытного из молодой команды и старшего по возрасту.
