Гончарук смахнул с лица соленые брызги и облегченно вздохнул:

– Отбой!

Только теперь моряки почувствовали усталость, мокрая одежда, как холодный компресс, прилипла к телу. Из люка вылезли мотористы, к которым не попадали волны, но они были мокры от собственного пота и масла.

– Ну, здорово ваши «ноги» работали! – похвалил их Андруцкий. А «ноги» – это машина корабля. Они действительно сегодня потру­дились!

– И ваши пушки крепко всыпали скорострельным автоматиче­ским! – отозвались мотористы.

Отважный экипаж прибыл на Ханко. На всех судах бригады торпед­ных катеров приспустили флаги.

Дверь командирской каюты открыта. На стене молчит гитара... Нет больше командира Терещенко, с которым пройдено столько суровых походов...

А младший лейтенант Гончарук снова тих и незаметен, но команда теперь с уважением прислушивалась к каждому его слову!

Торпедным катерам было неуютно у скалистых берегов Ханко. Все время донимали обстрелы. Приходилось то и дело прятаться и пере­двигаться с места на место. Им, как и подводным лодкам, требовалась плавучая база, где бы могли размещаться матросы, мастерские, бое­припасы и необходимые материалы.

Однажды я только вернулся с Хорсэна в редакцию газеты «Крас­ный Гангут», как вдруг вызывают в БТК. Говорят: «Водолаза требуют». Значит, кто-то им сказал о моей морской профессии. Может быть, Гранин. «Неужели, – думаю, – опять насчет организации подводного десанта? Но ведь в порту я все обыскал и не обнаружил никакого водо­лазного снаряжения! Возможно, хотят создать в мастерских, как делают самодельные минометы? Но кислородный аппарат куда сложнее мино­мета и нужен готовый образец, а на Ханко нет даже чертежа».

Прихожу. Штаб бригады располагался в землянке. Начальник БТК, посмотрев на мои плечи, воскликнул: «Ого, сразу видно водолаза!» И потащил на берег.

Из воды торчал борт затонувшего судна, довольно вместительного.

– Выручай! Срочно надо поднять вот эту плавбазу. Без нее про­падем.

– А тяжелое водолазное снаряжение где?

– Есть один комплект, лишь спускаться в нем некому.

– Хорошо, но вентилируемый скафандр я не могу надеть сам, это же не рейдовая маска!

Начальник заволновался:

– Ты единственный у нас на Ханко специалист, вроде как марсиан­ский бог. Проси, чего захочешь, но выручи! Все гангутцы тебе помогут.

Я призадумался. Много месяцев уже не спускался под воду, да и в водолазной практике еще не было случая, чтобы один водолаз под­нимал судно. Однако согласился.

На другой день снаряжение уже лежало за большим камнем возле берега. Там суетились мои помощники. Они высыпали из своих наспех сколоченных деревянных домиков. Удивительно, как только оставались целыми эти спичечные коробки под постоянным неприятельским об­стрелом?

– Бригада торпедных катеров в сборе! – браво рапортовал мне старшина Щербаковский. Он сидел верхом на водолазной помпе, в сби­той на затылок бескозырке, лихо насвистывал и оглядывал свою команду. Ребята наперебой примеряли водолазные галоши, навеши­вали друг на друга свинцовые грузы и под их тяжестью сразу при­седали.

С веселым повизгиванием носился по берегу любимец катерников трехногий Жук. Четвертая у него была деревянная – протез, который смастерили матросы, когда Жук получил ранение при бомбежке. Он не прятался во время воздушных налетов, а до изнеможения лаял на вражеские «фокке-вульфы». Моряки с гордостью говорили, что он самый храбрый из всех ханковских собак.

Я проверил снаряжение, проинструктировал боцмана, который ни­когда не одевал водолаза, и сделал пробную репетицию. Одни подавали мне галоши, другие растягивали рубаху, подносили шерстяное белье. Отмахивали комаров от моего лица, курили поодаль, чтобы дым не попал внутрь шлема, и по первому моему знаку молнией кидались вы­полнять поручение.

– Когда же колпак-то надевать будешь? – кричали катерники.

– Не колпак, а шлем! – строго поправил боцман.

Я был полностью одет и, будто чугунный робот, сделал несколько шагов по плоскому скалистому берегу, еле переставляя огромные ноги. А за мной волочился шланг и сигнал.

Ребята подхватили меня под руки и с криком «ура!» всей оравой перетащили через валуны. Конечно, никакого трапа не было и в помине.

Вошел в воду. Сразу обжало ноги и точно гора с плеч свалилась. Надели шлем, я погрузился до плеч и махнул рукой.

Боцман скомандовал: «Качать воздух!». Человек восемь одновре­менно схватились за помпу, ручки чугунных маховиков так и замель­кали. «Ну, – думаю, – сейчас меня вознесут на небо!» Погрозил кула­ком, и боцман утихомирил ретивых качальщиков.

Вода прозрачная, грунт – чистый желтый песок. Почувствовал себя легко и привычно. Возле большого валуна кольцом вилась стайка крошечных рыбок. Когда я приблизился, цепочка разорвалась, и хоровод закружился около другого камня...

Судно бортом навалилось на валуны. Надо было заткнуть выбитые иллюминаторы, найти пробоину и заделать ее, как мы уже договорились с боцманом. Затем поставить судно на ровный киль, чтобы выкачать из него воду, и поднять на плаву.

Работали днем и ночью. Я не раздевался, ел и отдыхал прямо в снаряжении. Во время обстрела не показывался из воды и строго предупредил ребят, чтобы берегли помпу, из которой ко мне поступает воздух. Больше всех в такие минуты переживал мой верный помощник – боцман.

Катерники, как на гранинском совещании, давали всевозможные советы и предложения по подъему. Энтузиазм их был неистощим. Капи­тан Гранин даже пошутил: «Вся морская пехота перебежала к водо­лазу, и мне придется сдаваться в плен!»

Иллюминаторы я быстро заделал и разыскал пробоину в борту судна. Подрывники осторожно убрали валуны, мешавшие подлезть к поврежденному месту. Боцман уже заводил за камни толстые тросы с блоками...

– Ну, с плавбазой мы и вдарим же на море по врагу! – радостно говорил начальник БТК.

Наконец судно всплыло. Я в последний раз осмотрел его корпус. И только показался из воды, как десятки рук поймали меня, словно морского краба, и вытащили на сушу. Боцман едва успел отдраить иллюминатор, а меня уже взвалили на плечи и так, вытянутого, десятипудового, торжественно понесли по берегу. Впереди, гордо размахивая бескозыркой, насвистывал марш старшина Щербаковский.

Пять месяцев держали оборону Ханко наши моряки, а в конце ноября им было сказано, что Ленинград в блокаде, плотно смыкается вражеское кольцо и надо торопиться к нему на помощь.

Переход морем представлял большие трудности – неприятель густо забросал фарватер минами и готовился обрушиться на ханковцев всей авиацией, дальнобойной береговой артиллерией и подстерегающими караван подводными лодками.

Гарнизон крепости Ханко пошел к Ленинграду морем. План пере­хода разработал вице-адмирал Дрозд. Сам он погиб после и покоится на ленинградском кладбище в Александро-Невской лавре. Возле его могилы лежат два больших чугунных якоря.

Когда корабли отважных ханковцев ушли, шюцкоровцы трое суток еще не смели сунуться на полуостров, подозревали под каждым камнем минную ловушку, спрятанную страшными для них гангутцами.

Захватив с собой морскую артиллерию, последним покинул полу­остров Ханко капитан Гранин.

Суда передвигались километрах в сорока от берега. Почти все по­бережье было занято врагами. И, как нарочно, луна – да такая яркая, что освещает все, как на картинке. А мин неприятель столько расставил! Тральщики, идущие впереди эсминцев, срезают их своими «усами» – параванами, но разве все подцепишь!

Я шел на быстроходном номерном тральщике. Нервы напряжены, не до сна. Поднялся на палубу. Внизу послышался глухой удар. Думаю: машинист дурит, кувалдой ударил. Вдруг раздался треск – огонь на носу судна! Бочки покатились, люди бегут. Палуба начала ускользать из-под ног. И тут, как по волшебству, судно затрещало и раскололось пополам. Все мы полетели в воду. На мне шинель, десантные сапоги, противогаз, а в нем банка с консервами и сушки, как камни. Сразу потянуло на дно. Вынырнул: опять эта проклятая луна... Накатил водяной вал. Хотел глотнуть воздуху и захлебнулся. Потащило в водо­ворот... И тут промелькнула дурацкая мысль: «Хорошо бы утонуть в теплой воде».