Вооружившись Сабанеевым, Бергом, Бремом, Аксаковым и рядом других не менее авторитетных авторитетов, группа проверки обнаружила в Окуне, или, вернее, в бренных его останках ряд изъянов. В соответствии с укоренившейся традицией Окуня еще и еще раз перекромсали, чтобы он ни на йоту не отличался от того экземпляра, который где-то и когда-то был пойман и описан классиками мормышки и блесны.
Затем начался длительный и изнуряющий процесс правки. Все, кто имел какое-либо касательство к выпуску текущего номера газеты, оставили на Окуне свои отметки. Оттиск Окуня возвратился в типографию, разрисованный карандашами всех цветов и оттенков. На нем буквально живого места не оставалось. Тяжело израненный Окунь лишь конвульсивно вздрагивал и, казалось, вот-вот испустит дух…
Наконец полоса с Окунем твердо встала на вал ротационной машины. Окунь увидел свет…
Но, увы, он совсем не походил на то чудесное и неповторимое творение природы, которое однажды в тихий, ясный, морозный день явилось Петру Алексеевичу Доброхотову во всей своей первозданной красоте…
Сатирические миниатюры
Весны приметы
Есть что-то общее в профессиях сатирика и фенолога.
По едва заметным признакам и приметам фенолог отмечает сезонные изменения в природе.
Если вы хотите узнать, действительно ли наступила весна, спросите об этом фенолога. Да, ответит он, наступила. И приведет в подтверждение своих слов кучу фактов: под застрехой пожарной вышки в Сокольниках старая воробьиха отложила первое яйцо, луковица тюльпана на цветочной клумбе у здания оперного театра в Одессе уже выбросила зеленую стрелку, а границы Волго-Вятского экономического района пересекла первая ласточка.
Так же действует и сатирик. Если он узнает, что в повестке заседания исполкома появился вопрос о подготовке коммунального хозяйства к зиме, то, не глядя на термометр, может сказать: на дворе собачий холод, и водопроводные трубы давно полопались. А если сатирику становится известно, что в продаже появился наконец плакат «Задерживайте талые воды!», то он смело говорит: наступил купальный сезон, опасайтесь ожогов и солнечных ударов!
Действуя рука об руку, фенолог и сатирик помогают хозяйственнику определить тот решающий момент, когда следует начинать очередной аврал или, наоборот, объявлять большой перекур, потому что до составления очередного квартального отчета впереди еще целых три месяца.
Итак, наступила ли весна? Судите сами.
* * *
Один из служебных кабинетов Энского совнархоза. Двое сидят за столом.
— Идет она, Николай Иванович, идет!
— А это точно?
— Сам видел. «Челябинцы» по самую макушку в воду уходят. Оборудование, которое в декабре с платформ сгрузили, не вывезти. А в конце мая — пуск. И путепровод, что осенью к бетонному заводу в грубых чертах проложили, тоже того… тю-тю…
— Что значит «тю-тю»?..
— Смыло то есть. В одну ночь. Стихия! С бетоном зарез будет.
— А на штапельном как? С сырьем как?
— Нормально. Сырое сырье. Не дадут программу.
— Как это не дадут программу?
— Да ведь весна, Николай Иванович. Усиленный теплообмен: к вечеру замерзает, днем тает. А складское хозяйство какое у них? Сами знаете. Течет. Сорвут программу, как пить дать, сорвут!
— Ну, вы хоть сигнализировали? В Госплан, что ли… Пусть перенесут календарные сроки.
— Сигнализировал, Николай Иванович. Не могут перенести. Они тоже, оказывается, указание насчет весны получили…
— Указание, говоришь? Откуда же?
— Сверху, конечно.
И собеседник Николая Ивановича выразительным жестом показывает на потолок…
* * *
— Алло, база! Как у вас с товарами?
— Порядочек, имеем полный ассортимент!
— Когда поступят легкие ткани?
— Сани? А вам какие требуются: розвальни, городские или обыкновенные дровни? Имеем любые, полный набор!
— Да не сани, а ткани! Послушайте, покупательницы уже требуют от нас летние юбки…
— Полушубки? Имеем — романовские и цигейковые.
— Еще нужна ярких, весенних цветов губная помада!
— Что? Значит, полушубков не надо?
— Нужна помада. Понимаете, помада, которой красят губы!
— Ах, шубы… Так бы и сказали, будут вам шубы!
— Еще хорошо бы получить пляжные зонтики. Знаете, такие маленькие…
— Валенки?..
Впрочем, продолжать разговор по этому испорченному телефону бессмысленно: одни говорят, другие не слышат.
В широко открытые двери магазинов уже ворвалось дерзкое дыхание весны, а здесь, на торговых базах, еще царит январская стужа…
* * *
Строительный трест. Начальник треста стоит у окна и мечтательно декламирует:
— Весна! Открывается первая рама!..
— Не открывается, Сидор Кузьмич. Во всем доме ни одна рама не поддалась.
Начальник испуганно оборачивается. На пороге его кабинета стоит прораб.
— Как это не поддается? Почему это?
— Так ведь столярку, Сидор Кузьмич, ставили сырую, мерзлую… А сейчас она оттаяла, разбухла и ни туда ни сюда. Котельную опять же захлестнуло…
— А котельная при чем?
— Она же под уклоном, Сидор Кузьмич. Говорил я Митькину, чтобы двор как следует спланировал. Да разве он меня послушается! Пока снег лежал, ничего было. А как стаял — так всемирный потоп. Качают сейчас, правда, пожарники. Но что толку? Дожди пойдут, опять беда.
— А могут пойти?
— Само собой, весна ведь.
— Ну да, а цемент у нас на шестом участке под открытым небом. Непорядок!
— Вот и я говорю, что непорядок. Потому и пришел, чтобы доложить…
* * *
Весна — особа ветреная. И потому некоторые люди строят свои расчеты на том, что она либо опоздает на свидание, либо не явится вовсе.
Но весна идет! И оставляет всюду свои приметы. В том числе и те, которые по своей профессиональной привычке и видит сатирик в первую очередь.
Конечно, сатирик — тоже человек. И в его сердце находят отзвук уверенные, веселые шаги пробуждающейся природы. И в его жилах быстрее струится кровь при виде зазеленевшего уже пригорка, набухшей яблоневой почки, милого личика, тронутого первым весенним загаром…
В поле зрения сатирика попадают не только худые, но и добрые приметы весны. Последних значительно, неизмеримо больше!
Но это уже не его область. Сатира умолкает, вступает лирика. Во все свои звонкие голоса приветствуют поэты-лирики желанную гостью с юга. И славят героев на редкость дружной советской весны, делающих широкий, уверенный шаг к не столь уже далекой цели — коммунизму.
Сила привычки
Ваня Косыхин спешил по служебным делам. Неторопливое движение эскалатора явно не устраивало его. Расталкивая пассажиров, он начал быстро подниматься вверх по лестнице. В быстром темпе пробежал переход и направился к другому эскалатору. Но у самого спуска вниз вышла заминка. Здесь около висевшего на стене объявления собралась толпа. Пробираясь сквозь гущу людей, Ваня успел прочитать первые слова объявления: «Граждане, предупреждаем…»
— Чего глазеют, бездельники! — ворчал Косыхин. — И объявление-то какое-нибудь пустяковое, а они стоят, рабочее время транжирят…
Однако по мере того, как ступеньки движущейся лестницы опускались вниз, настроение Вани Косыхина менялось. «Граждане, предупреждаем..» — повторял про себя Косыхин.
О чем это они предупреждают? Может быть, важное что-нибудь?
Косыхин уже представлял себе, как вытянутся от удивления физиономии сотрудников отдела, когда он будет им рассказывать о сенсационном объявлении, как они сначала не поверят ему, а потом будут хвалить за то, что он первый сообщил им сногсшибательную новость.
«…Но ведь ты же, Ваня, деловой человек, — говорил ему внутренний голос. — Неужели ты позволишь себе уподобиться праздным людям, которых только что сам осуждал?» И Косыхин твердо решил направиться прямо к поезду, но… повернул к лестнице, поднимающей пассажиров метро наверх.
