Живое ли это странное существо? И съедобное ли? Большой розовый язык высунулся, чтобы лизнуть левую заднюю ногу Десвендапура. Не удовлетворенный результатом, ягуар решил пустить в ход единственное средство исследования, которое оставалось у него в запасе. Он открыл массивные челюсти и сомкнул их на ноге поэта чуть повыше среднего сочленения.

Десвендапур дернулся от боли и ударил зверя резаком. Однако отпугнула ягуара не столько неглубокая рана, сколько рефлекторное стрекотание, издаваемое надкрыльями транкса. Пронзительный и непривычный звук больно резанул чувствительные уши большой кошки. Она отлетела в сторону, приземлилась на все четыре лапы, развернулась и исчезла в чаще.

Задыхающийся Десвендапур, не выпуская из иструки резак, потянулся свободной иструкой и стопорукой, чтобы проверить, насколько глубока рана. Рана оказалась неглубокой, несмотря на то, что из нее сочились кровь и телесные жидкости. Распаковав свою наспех собранную аптечку, Дес продезинфицировал рану, а затем заделал дыру быстро схватывающимся синтетическим хитином. По счастью, ягуар укусил его не в полную силу. Иначе дело могло бы кончиться переломом. Перелом стал бы действительно серьезной проблемой, хотя для шестиногого транкса он не так опасен, как для двуногого человека. Дес мог бы, наложив на сломанную конечность шину, двинуться дальше. И все же ему повезло, что ничего подобного не случилось.

Это даже нельзя было назвать нападением. Ягуар вцепился в него просто для того, чтобы попробовать на вкус. Однако Десвендапур решил, что для пущей драматичности следует представить события в несколько ином свете. Преувеличение для поэта — такой же инструмент, как размер или ритм. Встреча с земным хищником, как и все остальное, пережитое и увиденное им со времени ухода из улья, будет обращена на пользу творчеству. Но, в отличие от всего остального, это событие ему бы не хотелось заново пережить.

Ведь следующий крупный хищник может попробовать восьминогого пришельца на вкус, вцепившись уже не в ногу, а в голову!

Теперь Монтойя был практически уверен, что сумеет не попасться в лапы тем, кто охраняет этот участок джунглей — кто бы там его ни охранял. Чило покончил с ужином и принялся располагаться на ночлег. Обычный горожанин с немалым трудом забрался бы на толстенный сук, отходящий от ствола дидерокарпуса, но Чило в свое время пришлось немало полазить по деревьям, крышам и заборам, чтобы избежать встреч с охранниками, жандармерией или ограбленными торговцами. Так что залезть на ветку было для него сущим пустяком.

Очутившись на дереве, он запихал свой рюкзак поглубже в развилку, образованную двумя расходящимися ветками, и расстелил тонкое одеяло на относительно плоском куске громадного сука. Теперь он находился в относительной безопасности от тех обитателей леса, которые предпочитают охотиться ночью. Чило уселся и принялся за трапезу, состоящую из плодов с добавкой витаминных таблеток и сублимированных продуктов. Если добавить немножко воды и приготовить умеючи, кушанье получалось совсем неплохим.

Солнце не столько садилось, сколько безмолвно таяло меж облаков и деревьев, и Чило не видел, как оно приближалось к туманному горизонту. Но, сидя в своем временном гнездышке, он мог наблюдать за попугаями, обезьянами, ящерицами и слышать непрекращающееся гудение непоседливых насекомых. Компанию ему составляли несколько черно-желтых лягушек, каждая не больше мизинца. Да, тропический лес — это нескончаемый, круглосуточный карнавал, и никогда не знаешь, что увидишь в следующую минуту.

Но все же к появлению огромного жука в полметра высотой Чило оказался не готов. Жук вышел из леса и направился к его дереву.

Поначалу Чило решил: у него начинаются галлюцинации. Такое часто бывает в чаще тропического леса. Однако все, кроме гигантского насекомого, выглядело на удивление реальным. Галлюцинации редко затрагивают только один орган чувств. А сейчас все звуки, запахи, ощущения — вплоть до облаков и буйной зеленой растительности — остались самыми обычными. Кроме этого сверхъестественного явления.

Явление подошло ближе, и Чило понял, что ужасное создание — не насекомое, а только похоже на него. У твари было восемь ног вместо обычных шести… Но и на паука она не походила. Каждая из передних четырех ног оканчивалась не крючьями или коготками, а четырьмя подвижными пальцами. Ну да, пальцами — иначе не назовешь! Тем более что в одной из конечностей существо бережно несло какой-то приборчик, а в другой — дубинку.

Чило смотрел на чудище, как завороженный. А сине-зеленое видение остановилось, посмотрело на свой приборчик, окинуло взглядом окрестности, снова покосилось на приборчик и потянулось назад, чтобы запихнутьего в карман на сумке, переброшенной через спину. Сумка была изготовлена из какого-то синтетического материала, незнакомого Чило. Достать до кармана передней, более короткой конечностью существо не смогло, поэтому переложило приборчик в одну из второй пары рук.

Потом оно приподнялось на четырех задних ногах, осмотрелось и зашагало дальше, в сторону дерева Чило. Монтойя понял, что если оно никуда не свернет, то пройдет как раз под суком, на котором он лежит. Чило распластался на ветке и полез в рюкзак за пистолетом.

И тут он вспомнил, где видел такое существо! В памяти смутно всплыла передача по трехмерке. Своей смутностью воспоминания были обязаны не столько расплывчатости изображения, сколько тому, что Чило был здорово не в себе, когда ее смотрел. Он тогда сильно надрался и пребывал в жуткой депрессии, что с ним частенько случалось. Но если он ничего не перепутал, эта тварь — представитель одной из нескольких разумных рас, с которыми человечество встретилось в космосе после того, как изобрело позигравитронный двигатель и стало совершать путешествия со сверхсветовой скоростью. Как же их звать-то? То ли дранксы, то ли дринксы… А-а, нет, транксы! Монтойя никогда особо не интересовался общепланетными, а тем более галактическими новостями, поэтому информация об инопланетянах хранилась в том дальнем уголке его памяти, куда он сваливал сведения, лично к нему не имеющие никакого отношения.

Пусть исследователи обнаружат еще хоть десяток новых разумных рас, даже сотню. Для Монтойи это не имело никакого значения, если он не мог извлечь из упомянутых рас непосредственной выгоды. Впрочем, в таком подходе к вещам он был не одинок. Большинство представителей человеческого рода считали, что вся материя, бытие и вселенная крутятся вокруг них самих, а потому не обращали особого внимания на все, не задевающее их интересы. Дальновидность, свойственная расе в целом, при ближайшем рассмотрении рассыпалась на миллиарды эгоцентричных составляющих, занятых исключительно мелкими повседневными заботами.

Впрочем, теперь вопрос инопланетных рас как раз непосредственно касался Чило. Он напряженно наблюдал за приближением инопланетянина, удивляясь плавным и в то же время каким-то судорожным движениям четырех задних ног, на которых тот передвигался. Какого черта один из этих тараканов шляется тут, в безлюдной чаще величайшего заповедника на Земле? Разве ему не полагается сидеть в каком-нибудь карантине, или на орбитальной станции, или, по крайней мере, в каком-нибудь месте вроде Женевы или Ломбока, где всегда тусуются дипломатические представительства?

Чило с беспокойством вглядывался в чащу, откуда вышел транкс, но там вроде никого больше не было. Конечно, рано было окончательно решать, но, насколько Монтойя мог судить, опираясь на свидетельство своих органов чувств, инопланетянин присутствовал здесь в одном экземпляре.

Пока Чило глазел на невиданную тварь, она вновь остановилась, чтобы оглядеться. Сердцевидная голова пришельца, такого же размера, как голова самого Чило, развернулась чуть ли не на сто восемьдесят градусов, в ту сторону, откуда урод появился. На фоне сине-зеленого экзоскелета сияли огромные тускло-золотые фасетчатые глаза, пронизанные алыми полосками. Усики, похожие на лишнюю пару пальцев, двигались туда-сюда, иногда вместе, а иногда в противоположных направлениях, исследуя окружающую обстановку.