Но пока мне предстояло освоить курс занятий Жан-Поля, после чего он определится насчет мастер-класса. Первое занятие было посвящено подготовке ингредиентов и оборудования, затем предстояло приступить непосредственно к процессу приготовления пищи.

— Следует тщательно подготовить свое рабочее место: все эти кастрюли, сковороды, сотейники должны быть под рукой. Не забывайте также про чистые полотенца, приправы и специи — соль, перец, масло подсолнечное и сливочное, вино, томатная паста, зелень… Все должно быть на своих местах, у вас под рукой, чтобы вы точно знали, где это лежит, когда понадобится. Почему? Да потому что, когда все усядутся за столы и начнут выбирать свое меню, вам потребуется сразу двадцать-тридцать вещей! Одновременно! А теперь мы приступим к первой заготовке для соуса.

Когда мы дружно принялись нарезать овощи, я стала разглядывать Тома Карпентера. Он резал лук. У него было спокойное и серьезное лицо, а глаза слезились, и казалось, что он чем-то огорчен. Он перестал резать и вытер глаза тыльной стороной ладони. Снова порезал. Опять вытер глаза. Потом осмотрелся и увидел, что я за ним наблюдаю. Он потряс головой, смущенный, что его глаза так сильно слезились. Плакать было совсем не по-мужски, тем более от какого-то лука. Я сочувственно кивнула ему, показывая, что все в порядке. Он улыбнулся и кивнул в ответ. Я тоже улыбнулась и продолжила резать морковь, а он — лук.

— Как вы думаете, что важнее, — спросил Жан-Поль, — вкус блюда или способ его подачи?

Был конец дня. Мы вновь собрались вокруг стола для разделки мяса и озадаченно смотрели на него. Когда его палец указал на меня, мне захотелось спрятаться за стоящим поблизости холодильником.

— Что вы думаете?

Я вспомнила одно из высказываний своей мамочки: «Ты можешь заработать на жизнь, демонстрируя свое обнаженное тело, но многого тебе не дадут, пока ты сама не заставишь их прийти к тебе».

— Вкус?

Жан-Поль взглянул на меня, как на прокисшие сливки:

— Это почему же?

— Потому что надо готовить еду так, чтобы людям она понравилась.

Руку подняла Тара, и он спросил ее.

— То, как подается еда, — сказала она.

— И почему же, мисс Гласс, так важна презентабельность?

— Потому, — ответила Тара, — что сперва блюдо оценивают глазами. — И кокетливо улыбнулась Тому Карпентеру.

— Правильно! Сперва — видишь, а потом уже — пробуешь! Первое впечатление — самое важное. — Он снова обратился ко мне: — И кто, скажите мне, станет есть вашу еду, если она отвратительно выглядит?

Я хотела ответить, что никто не станет есть твою еду, если она паршивая на вкус. Но я уже поняла, что Жан-Поль всегда прав, потому что в четырнадцать лет он уже учился готовить в отеле «Монте-Карло», в то время, как мы зря просиживали штаны в школе. Когда я уходила из кухни, Жан-Поль бросил мне в след, что мое призвание мыть полы или, в лучшем случае, посуду в каком-нибудь второсортном заведении.

Я стояла в холле, переваривая его слова.

— То, что он сейчас сделал, — послышатся позади меня мужской голос, — было несправедливо.

Я обернулась. Это оказачся не Том Карпентер, а парень, чем-то похожий на Пиллсбери Добойя. Светловолосый, статный, щеки с ямочками.

— Разве он задал не риторический вопрос? — спросила я.

— Да, обе вещи очень важны. Нельзя выбрать что-то одно.

— И не важно, что я бы ответила. Это все равно оказалось бы неправильным.

— Он просто хотел выставить ее во всей красе.

— Или меня во всем безобразии.

— Он же о тебе ничего не знает, правда?

— Нет. Но уже может все обо мне сказать.

— Что?

— Я — неудачница. Обречена на провал!

— О боже! — Он взял меня за руки. — Я тоже это чувствую. Жан-Поль — опасный человек.

— Ты тоже так считаешь?

— Я просто в панике!

Том Карпентер проходил мимо. Увидев нас, он улыбнулся и опустил глаза. Мы с Добойем провожали его взглядами, пока Том не скрылся в раздевалке.

— Я бы остался и поболтал с тобой, — сказал Добой, — но не хочу пропустить шоу.

— Несправедливо, что раздевалки раздельные.

— Как тебя зовут?

— Джинджер.

— Джинджер? Как одну из «Спайс Герлз». Мне это нравится.

— А тебя как?

— Ральф. Ну, я пойду, иначе пропущу все веселье.

Отца я всегда побаивалась. Красивый мужчина. Высокий. Широкоплечий. Коротко стриженные черные волосы, очень модный. Любил дорогую одежду. Дорогие рестораны. Мне было страшно.

Симпатичный мужчина да еще и с деньгами мог получить в этой жизни практически все. Конечно, он не заслуживал такого отношения. Ему нужна была душевная теплота. Но мне трудно было себя перебороть. Рядом с ним я держалась пай-девочкой. Вежливая. Мечтающая об отцовской похвале. Готовая растаять от малейшего внимания с его стороны, вроде вопроса «как дела?». И мне было не важно, станет ли он слушать, что я отвечу. И не важно, будут ли еще вопросы. Мне было достаточно единственного взгляда в мою сторону. Я знала, что не стоило рассказывать ему о своих чувствах. Он хотел думать, что у меня все отлично, и я позволяла ему так думать. Так что истинной подоплекой этого вопроса являлось подтверждение того, что у меня нет к нему никаких требований. И все-таки, он этот вопрос задавал.

Мой отец не был особенно разговорчив. Но считал себя экспертом во всех делах. Вино, еда, кино, театр, литература. Его звали Бэн, но давным-давно Коко дала ему кличку Шериф.

Мы сидели за столиком в дорогом ресторане в нескольких кварталах от его таунхауса в Верхнем Ист-Сайде. И я чувствовала себя счастливой. Блюда были из французской, итальянской и средиземноморской кухни. Мы обсуждали фрески на стенах и огромную духовку для пиццы, выложенную мозаикой. Вокруг было очень оживленно, казалось, все отлично проводили время.

Моя сводная сестра Эмма не была приглашена, поскольку это было «лично мое время». А она жила с отцом всю свою жизнь. Какая-то часть меня хотела, чтобы она была с нами, чтобы хоть как-то поддержать разговор. Его вторая жена Ли умела поддержать беседу, но и ее тут не было.

Чувство тревоги нарастало. Казалось, я схожу с ума. Такое бывает, когда редко видишься с человеком и скрываешь от него свои истинные чувства. Возможно, я испытывала такие ощущения, потому что никогда не жила с ним под одной крышей. В детстве я вообще с ним практически не виделась, хотя он жил на Манхэттене, всего через автобусную остановку от нашего дома. Но он ушел от матери, когда мне был лишь год. И никогда не пытался поддерживать отношений, долгое время они и вовсе не разговаривали. Только когда я уже училась в средней школе, после смерти моей бабушки, Ли практически заставила его общаться со мной. Именно она организовывала наши совместные обеды раз в месяц, чтобы помочь нам выстроить хоть какие-то взаимоотношения. Мне всегда было приятно видеть Ли на этих обедах, и радовало, что он обращал на меня хоть какое-то внимание.

Именно Ли заставила меня забыть о гордости, пойти к отцу и попросить его оплатить мою учебу в кулинарной школе. Он всегда оплачивал мою учебу, когда я была ребенком, но это было совсем другое. Я словно говорила ему, что не держу на него зла за все те годы, что он не воспитывал меня. «Ты хороший отец, я признаю это и принимаю твою помощь, надеясь, что мы станем ближе друг другу».

Он тоже чувствовал себя неуютно в моем обществе. На подсознательном уровне я всегда ощущала, что мысленно он отвергает сам факт моего существования.

— Как твои дела? — спросил он, после того как официант разлил в наши бокалы «Пуили Фьюис».

— Хорошо. А твои?

Он был в традиционной, сшитой на заказ, белой рубашке из египетского хлопка за три сотни долларов и синем шелковом галстуке. Я тоже была при параде (хотя он вряд ли мог оценить это) — в черных брюках-стрейтч, застегнутой наглухо цветастой блузке и новых блестящих яркорозовых кроссовках. Я ждала, когда он выразит сожаление, что совсем меня не воспитывал, скажет, что переехать снова к Коко было бы, конечно, забавным, но почему бы мне не переехать к нему, чтобы мы наверстали упущенное?