— Бриджет, я только одно скажу тебе, — ровным голосом начал Ричард, — я люблю тебя всем сердцем и всей душой, но таких слов от тебя не потерплю. Это не твоя драгоценная Ирландия. Ты не можешь требовать от меня, чтобы я был прямым ирландским парнем для того, чтобы ты могла остаться прежней. Ты уже начала меняться. Нам надо решить, сможем ли мы продолжать наши отношения в изменившейся ситуации. Но не сваливай все на мои плечи, Бриджет. В конце концов, все сводится к тому, что твое присутствие в жизни моей семьи одновременно и делает нас богаче и отторгает друг от друга. Так обстоят дела. Ты можешь подождать, чтобы страсти улеглись и мы смогли снова встречаться, и боль не разделяла бы нас. Или можешь пойти своим путем. Но я скажу тебе только одно. Мне нечего скрывать от тебя. Я не оставлю свою мать и не дам тебе удовольствия довести меня до безумия, чтобы потом выхаживать меня, словно Флоренс Найнтингейл.

Бриджет застыла. Взгляд ее стал жестче, когда она посмотрела в его глаза, по-новому осознав происходящее. Она заговорила снова, и голос ее звучал холодно и безжизненно.

— Я вижу. Теперь я очень хорошо вижу, что я для тебя значу. Твои прекрасные слова могут заставить меня поверить в то или другое. Но в душе ты знаешь, в чем суть дела. Ты цепляешься за страдания своей матери, потому что сам не в силах в своей жизни лицом к лицу встретить горе.

Он в сомнении покачал головой.

— Ты не можешь знать, что я думаю обо всем этом.

Бриджет подняла руку.

— Было время, когда я знала, потому что ты был честен и правдив со мной и тебе нравилось, какими мы были. Теперь ты не знаешь ни себя, ни меня, а я не хочу больше ничего знать о вашей семье. Меня поражает, как такая искренняя любящая женщина, как твоя бабушка, могла жить в окружении лживых актеров! Сколько бы твоя мать ни говорила, что это из-за любви, все дело в деньгах!

— Ты несешь чушь, — запротестовал было Ричард, но Бриджет громко, хрипло рассмеялась.

— Да неужели? Будь это чушью, ты по-прежнему бы верно и горячо любил меня. Ты запомнил бы все слова завещания своей бабушки, а не только те, что касались меня. Или ты забыл, как и твоя мать? Ты забыл, что она говорила о твоей матери в своем завещании? Она назвала Кэти драгоценнейшей частью души своей. Она говорила о том, как ее дочь любима и счастлива. Разве твоя бабушка не подумала о том, как бы твоей матери получить от жизни еще больше, получить то, чего у нее еще нет?

Ричард опустил голову — в его памяти вновь ясно прозвучали те слова, с которыми не могло смириться его сердце.

— И ты, Ричард… — Она произнесла его имя, словно оно было противно ей. — У меня слов нет! Я не могу говорить так логично, как ты. Я только надеюсь, что когда-нибудь у тебя хватит храбрости честно заглянуть себе в душу.

— А у тебя, Бриджет? — спросил он, жестко глядя на нее исподлобья. — Ты когда-нибудь поймешь, что не тебе одной больно? Ты окажешь моей матери такую же помощь, как и всякому, кто страдает? Пожалуйста, дай времени залечить ее рану! Ты не можешь прочесть всего в наших сердцах. Твоя честность оборачивается жестокостью. Ты слишком веришь себе, думая, что рассматривать ситуацию можно только по-твоему.

Плечи Бриджет поникли. В его словах было много правды. Но она не могла вынести только одного страдания, только одной жестокой боли — Ричард, всегда такой справедливый, способный рассмотреть обе стороны вопроса, сейчас не мог этого сделать. Она отвернулась от него, услышав на дороге гудок такси. Пора было идти. Бриджет не стала медлить, хотя ей страшно хотелось, чтобы он остановил ее, чтобы произнес волшебные слова, которые вмиг уняли бы боль, оставив только все еще жившую в ее душе глубокую, бесконечную любовь к нему. Она повернулась на каблуках и пошла прямо к желтой машине. Каждый раз, делая шаг, она ждала, что он догонит ее, но он стоял на месте, уверенный в своей правоте. Она открыла дверь и села в машину. Заработал мотор, машина тронулась с места. Бриджет опустила голову и уткнулась лицом в ладони. Радость любви к Ричарду стала теперь только воспоминанием. Теперь в ее душе была только боль былой любви.

Когда такси по мосту Золотые Ворота въехало в город, Бриджет поняла, куда ей нужно отправиться, и это был не ее дом. Она рассмеялась, криво улыбнувшись. Дом — это слово казалось невероятно смешным с тех пор, как ей назначили срок убраться из особняка миссис Килберн. Надо было спросить Ричарда — не в этом ли их справедливость? Ей дали неделю, чтобы забрать свои вещи! Она была бы очень обязана, если бы ей сняли квартиру, куда бы она могла переехать. Кэти не заботило, сколько времени понадобится Бриджет, чтобы собраться и унести свое сердце из единственного дома, который она знала в этой стране. Не в воле Кэти Хадсон было дать ей достаточно времени для этого.

— О Боже!.. — пробормотала она, измученная несправедливостью, раздавленная тем, что Кэти и Ричард отказались от нее, огорченная тем, что день, который должен был бы стать для нее самым счастливым в жизни, обернулся долгой чередой часов страданий и сомнений в себе.

Расправив плечи и слегка фыркнув, Бриджет сказала таксисту, куда ехать. И вскоре он повез ее к человеку, который, как она знала, примет ее с распростертыми объятиями. Майкл Пэйн вернет ей смех. Он заставит ее почувствовать себя счастливейшей женщиной в мире. А разве не так? Она была счастлива во всем — кроме любви.

— По-моему, великолепно, Бриджет! Ты просто должна привыкнуть. Давай, вникай в суть вещей.

— Не знаю, Майкл, — сказала, надув губы, Бриджет. Она, уперев руки в бедра, вертелась перед зеркалом.

Теперь, думала Бриджет, она выглядит совсем по-другому, словно с обложки журнала. За одну неделю все вокруг изменилось. Майкл, спасибо ему, очень деликатно помог ей. Сначала она противилась, не желая менять свой образ жизни, затем наконец взбунтовалась и поступила именно так, как настаивал Майкл. Во многом Бриджет была счастлива, как и он. Перемены давали ей возможность что-то делать, нравиться себе самой, хотя вряд ли для этого были причины. Что было в ней хорошего, если Ричард так легко оставил ее?

— Ничто так не улучшает настроения женщины, как новая прическа, — сообщил ей Майкл, еще раз отвлекая от приступа жалости к себе самой.

— Но, Майкл, мне нравится моя прическа, — взмолилась она, зажав в руках доходившие до плеч пряди, словно так она могла противиться его коварному плану.

Не помогло. Ей пришлось отправиться в самую дорогую парикмахерскую города. Когда с прической покончили, Майкл завопил от восторга. Хотя стилист, казалось, только коснулся ножницами ее волос тут и там, Бриджет, посмотрев в зеркало, ощутила разницу. Ее по-прежнему длинные волосы казались пышнее. Они как будто жили своей собственной жизнью, осеняя лицо, словно крыльями, и задорно топорщась завитками на темени.

— В этом и состоит разница между десяти- и семидесятидолларовой прической, — сказал ей Майкл с такой серьезностью, что все ее сомнения отпали. — Такая же разница, как между платьем от кутюрье или с вешалки магазина Мэйси. Идем, я тебе покажу.

И показал. Он повел ее прямо к Нойману-Маркусу. Бриджет шла за ним, и ее по-новому уложенные волосы соблазнительно покачивались на плечах. Майкл перебрал висевшие на вешалках наряды и передал целый ворох выбранного в руки довольной продавщице, которая послушно отнесла их в примерочную и развесила там. Когда Бриджет попыталась взять туда же то, что выбрала сама, Майкл выхватил у нее платья, подержал их на вытянутых руках и, щелкая вешалками, отверг одно за другим.

— Бриджет, нет, нет и нет! Ты только посмотри сюда — мелкий цветочек, высокий ворот, длинные рукава… Это вовсе не соответствует твоему новому положению в жизни и не подчеркивает твою до неприличия красивую фигуру, которую ты все пытаешься скрыть. Смотри. — Он подошел сзади и приложил к ней платье. Его губы были в дюйме от ее уха. Она ощущала тепло его дыхания, когда он шептал: — Посмотри на свое лицо в обрамлении великолепных волос, уложенных в новую прическу. Твоя красота неординарна, и так было всегда. И — мелкий цветочек и белые воротнички? Никогда больше!