— Охотно. А пойдет ли он на разговор с нами?

Шук Ва ответила мне с деланной улыбкой:

— По-моему, мне удастся уговорить его рассказать вам об этом.

Мы назначили встречу в ресторане. Мистеру Хангу — назовем его так — было под тридцать; он нервничал и был явно смущен очарованием Шук Ва. Она представила меня как режиссера коммерческого фильма и убедила его заговорить.

То, что он собирался сказать, выглядело до крайности интересным. По его словам, он работал некоторое время в Дубае у семейства Пун. Он с партнером снабжал фабрики в Джебель-Али рабочей силой и оборудованием. В обязанности же Джорджа Пуна входило оплачивать аренду фабрики, ладить с дубайскими властями и добывать для фабрик кость-сырец. Всё сказанное точно совпадало с тем, что мне уже было известно. Он подтвердил, что в Дубае четыре-пять косторезных фабрик, в том числе две — в собственности Джорджа Пуна в Джебель-Али.

Что же касается работы Ханга непосредственно с костью, то, как он сам сказал, степень его участия много меньше, чем у Пуна. Хотя он не имел непосредственного отношения к браконьерству, его операции едва ли можно было назвать легальными. Он уклончиво называл их «фокусы бизнеса». Один из них — ввоз кости в Гонконг на свое имя, а не на имя своего производства. В этом случае он избегал уплаты налога на бизнес. Но недавно очередная проделка ему с рук не сошла. Один из грузов кости был конфискован властями.

— Да разве он был нелегальный? — спросил я.

— Да в том-то и дело, что не был, — возмущенно сказал он, — это были полуфабрикаты из Сингапура. По-моему, кто-то под меня копает. За что, неизвестно. Все так выписывают грузы из Сингапура.

— Вы могли бы объяснить это мистеру Кэрри? — настаивала Шук Ва. Она блестяще выдаивала из него нужную нам информацию. Если бы не ее женское очарование, он ни за что не рассказал бы нам столько.

Он осторожно наклонился ко мне с противоположного края столика.

— Штука в том, что в Сингапуре имеются крупные склады кости, конфискованной у браконьеров, — сказал он. — В 1986 году они получили амнистию КИТЕС. Я покупаю, сколько надо, на этом складе и получаю на эту кость вполне легальные документы. Затем я подвергаю ее обработке в Сингапуре и пересылаю в Гонконг уже без документов, потому что на обработанную кость они не требуются. В общем, кость отправлена, а разрешение на вывоз из Сингапура остается у меня на руках. Так я под это покупаю необработанную контрабандную кость, обычно из Дубая, и везу к себе по этим документам.

Он простер ладони, как бы ища сочувствия. «Ну и что в этом такого?! — как бы хотел сказать он этим жестом. — Просто умная уловка!»

Да, так оно и было. Это значило, что разрешения КИТЕС можно было использовать для отмывания браконьерской кости путем ввоза в Сингапур, а оттуда уже в Гонконг. На складе в Сингапуре было 270 тонн кости. Сколько же еще тонн кости прошло по разрешениям, выданным «по амнистии»? Вдвое больше? В десять раз больше? Кто знал! Разрешения предъявлялись только в том случае, когда кость попадала на глаза властям. Для контрабандистов они были прикрытием. В общем, сингапурская «амнистия» стала открытым приглашением для ввоза контрабандной кости на Дальний Восток. Это обстоятельство, равно как и деятельность дубайских фабрик, делало очевидным, что торговцы костью хорошо наладили пути обхода контрольной системы КИТЕС. А раз так, то полное истребление слонов было вопросом очень короткого времени.

— Вы готовы были бы повторить все сказанное перед кинокамерой? — спросил я Ханга.

В ответ он что-то забормотал по-кантонски.

— Он говорит: нет, — перевела Шук Ва. — Он боится, потому что до сих пор судится с властями из-за конфискованной у него кости.

«Черт возьми! — подумал я. — Каким бы ценным оружием в нашем арсенале стало добровольное признание торговца перед кинокамерой».

Тут я вспомнил, что к августу гонконгские власти пообещали закрыть основную лазейку. После этого даже для полуфабрикатов из слоновой кости, ввозимых в Гонконг, потребуются разрешения.

— А что вы и ваши коллеги намерены делать с августа месяца? — спросил я. — Ведь больше-то этот фокус проходить не будет.

Ханг пожал плечами.

— Попробуем ввозить необработанную кость в Сингапур через Малайзию.

— Почему именно через Малайзию?

— Сингапур и Малайзия соединены плотиной, куда очень легко пронести кость. В этом случае маловероятно, что таможенники перехватят ее.

— А как насчет полуфабрикатов? Тоже будете ввозить в Сингапур или вы считаете, что, как только закроется лазейка, закроются и фабрики в Дубае?

Похоже, что Ханга ничто не волновало.

— А пусть даже так! Но есть еще косторезные фабрики — в Тайване и Южной Корее. Мы к Дубаю не привязаны. И даже если все фабрики закроются, мы все равно найдем пути, — доверительно улыбнулся он.

…Масштабы этой операции по-прежнему потрясали меня. Когда мы начинали расследование, я думал, что нам придется иметь дело пусть с множеством, но контрабандистов-дилетантов, а оказалось, что мы вышли на профессиональную международную сеть. Как же могло случиться, что КИТЕС не знает о ее существовании? Это не укладывалось в голове.

Настало время для встречи с самим Пун Тат Хонгом. Дилемма заключалась в том, как к нему подступиться. Если он откажется от разговора, если укажет на дверь, нечего и думать пытаться второй раз. В какие же часы лучше попробовать подойти? С каким выражением на лице? Какими словами представляться? А что, если до Пуна дошли слухи о нашей деятельности в Дубае и он только и поджидает нас, чтобы заманить в засаду?

Мы дискутировали целый вечер и, в конце концов, выработали вот какой подход. Я вхожу в магазин один и без доклада и пытаюсь «заловить» Пуна, когда он один и без охраны. Даже если он откажется разговаривать со мной, возможность попытать счастья останется у Клайва и Чармиэн.

В дневное время Камерон-роуд не выглядела так зловеще, как ночью, когда я увидел ее в первый раз. Я назначил свой поход на одиннадцать утра, полагая, что в это время легче всего застать кого-нибудь в офисе как раз перед ленчем. Дважды я прогулялся мимо двери магазина, протирая объектив и готовя себя психологически. Внутри магазин был ярко освещен, и сквозь стеклянную дверь я разглядел толстого-претолстого китайца, сидящего за конторским столом в дальнем углу магазина. Я вспомнил, как мистер Икс с улыбкой описал мне Пуна: «Бо-о-льшой мужик!» Похоже, это он и был. У двери, возле витрины с изделиями из кости, хлопотали продавец и продавщица.

Я шагал мимо двери уже третий раз. Следующий раз вызвал бы ко мне нездоровый интерес. Я собрался, напустил на себя вид непосвященного киношника-иностранца и толкнул дверь.

Как мог, доверительно улыбнувшись продавщице, я двинулся решительным шагом мимо неё к толстяку за столом и протянул ему руку:

— Мистер Пун? — Толстяк взглянул на меня с явным изумлением и протянул руку в ответ. Блестяще воспользовавшись фактором внезапности, я по-домашнему пожал ему руку.

— Рад видеть вас, — продолжил я, — меня зовут Дейв Кэрри. Я из Лондона. Продюсер компании «Бокс Филмз». Мы снимаем фильм о торговле в Гонконге, с особым упором на то, что будет после 1997 года, когда Гонконг перейдет под юрисдикцию Китая. — Я сделал паузу, чтобы набрать воздуха, и вручил ему карточку «Бокс Фильма».

Он без звука протянул мне свою. Я быстро рассмотрел ее — на ней значилось три адреса: магазина в Гонконге, фабрики в Гонконге и парижского магазина «Тат Хинг Айвори». Я тщательно запрятал карточку в карман своей рубашки.

Видно было, что Пун Тат Хонг пришел в некоторое замешательство. Бравый англичанин врывался с приветствиями к нему на его же территорию не каждый день. Он и в самом деле был куда более пухлым по сравнению со средним жителем Гонконга и неэлегантно развалился в своем кресле. Видно, мое имя не вызвало у него нездоровой реакции, хотя он старался вести себя так же наступательно, как и я.