«Есть Нетова земля. Для многих…» Есть Нетова земля. Для многих {6}Ее не существует, нет. Но строки вьют ее дороги, Цветами вьют иных планет. Весна и осень на земле той Живут как сестры меж собой, Зима похожа там на лето, Рассвет на вечер голубой. И тишина в траве высокой Поет кузнечиками там. И бегают земные соки Струями плоти по листам. И Пан, боготворимый всеми, Великий, вечностей пастух, В прекрасном стаде, как в гареме, На славном тешится посту. И раскрывает лапы шире И стебель комкает луча. И где-то там, в далеком мире Поэт курчавый величав. «В гробах шкатулок умирали…» В гробах шкатулок умирали Еще живые жемчуга, А гром уж с молнией скандалил, Ковал нахмуренные дали И крепко-крепко всё ругал. И кости зданий дребезжали, И кто-то крышу в барабан, И кто-то вдребезги скрижали, Гремучей молниею жалил И бездны мира колебал. «Опять на плахе ночи канул…» Опять на плахе ночи канул, Как голова любимой, год. К певцу на ложе, к великану Денница новая идет. Скорей. Зари тончайшим мясом К бокалам глаз моих прильни. Молочным сумраком дымяся, Гаси последние огни. И ты уйдешь. И в ночь такую ж. Под звездную глухую медь… Бессмертная, лишь ты ликуешь Шехерезадой черной, смерть. «Радуйтесь, – петь я не стану…» Радуйтесь, – петь я не стану, Выжму молчанье из грусти. Месяц свой коготь янтарный В сердце поэта запустит. Звезды в трапециях ночи Номер последний исполнят. Ветер мой лик обхохочет В третьем кругу преисподней. Будут и гимны, и ругань. Дни разлетятся, как стаи… На ночь метель лишь для друга Бедра сугробов оставит. «Я накипь твою золотую…» Я накипь твою золотую На заросли строк променял. Последние звезды воркуют На крыше зажженного дня. Я вижу, как сеют мужчины Всю злобу, всё счастье, весь яд… И, корчась от жажды пустынной, Их женщины влаги хотят. Я слышу, как рожь просыпается У ветра зари под бочком. А солнце тончайшие пальцы Кладет ей на плечи тайком. И крепче винтовку пера я. Как утро, безмолвен и строг. Костром я трещу и сгораю В блистающих зарослях строк. «В стекло листа строка стучится…» В стекло листа строка стучится, Костьми ветвей слова стучат. Их учит осень, как волчица Любимых тепленьких волчат. В траву заря и сад осыпались. Ни волоска на полосе… Ах, звезд тысячелетний сифилис — У голой ночи плечи все. Стучись, строка, стучись приветом Всего, что потеряло мощь… За то, что ночь гуляла с ветром На золотых базарах рощ. «Прильнула рыжими власами…» Прильнула рыжими власами, К ногам земным легла заря. И слов гирлянды вьются сами. И очи звездные горят. И пахнет ландышем дорога. И в белом женщина и я. Как струны, тело буду трогать Всей буйной святостью огня. Да будет то, что стыдно, – свято. На всей планете мы вдвоем. Ран струны счастья в листьях спрятал… А мы повязки все сорвем… «Ковшами строф души не вычерпать…» Ковшами строф души не вычерпать, Не выплеснуть кнутами слов. Страницы снегом занесло. А звезд на тыне синевы – черепа. А с плеч вы думаете что ж, Как не головушек орехи?.. Ночей и дней галопом дождь. Эй, конь земной, куда заехал?.. Вот так, по степи мировой. А то, как в цирке, по орбите Под хлыстик солнца… Эй, смотрите, — Луна сквозь обруч зорь – дугой. Ковшами строф души не вычерпать, Не выплеснуть кнутами слов. Страницы снегом занесло. А звезд на тыне синевы – черепа. «Тело света еще…» Тело света еще С черного креста не снято. Раны звезд никто не счел. Пьют из лужи заката. Миру давно не тепло. Воздух от холода синий. Скрижалей разрезанный плод Зернами слов на витрине. Эй, раскрывайтесь, шкафы. Свитки в дорожки скорее. Четыре полена строфы Мир коченелый согреют. вернутьсяНетова земля. Этот образ в поэзии Ширмана, вероятнее всего, связан с рассказом С. Д. Кржижановского «Страна нетов» (1922; опубл. 1989) и его повестью «Штемпель: Москва» (1925). |
