«Никто не знал, чей пламень жег там…» Никто не знал, чей пламень жег там И перья вырывал из крыл И знаменем тревожно желтым Останки вечера закрыл. А те объевшиеся дали, Что солнце разжевали всласть, Ушами желтыми прядали, Точили молниями пасть. Из глаз домов глядели люди. Блистали храмы. Жуткий вид. Гроза ль неслыханная будет, Иль это пригород горит? Мир был один, и было не с кем Рассыпать ливень серебра, И долго тьму мешал он с блеском… Такой закат любил Рембрандт. «Чем туже память я сжимаю…» Чем туже память я сжимаю, Тем глубже то, что позабыл. Какому яблочному маю Я подарил свой первый пыл? Поила медом и кружила Зари янтарная мятель. У сумерок взбухали жилы… Что в лепестках страниц, – не те ль? Не те ль, что вьются неустанно И хлещут песней по ночам, Когда затянутые раны Безумец ковыряет сам? «Заката распустились маки… Заката распустились маки И облетели в тот же час. И в голубом хрустальном мраке Хмелеют диски чьих-то глаз. И кто-то близкий необъятный Тихонько к сердцу подошел, И гранит в безднах бриллианты, И грез натягивает шелк. Забуду час теперь который, Забуду я который век. Уйду я в синие просторы По лунной матовой траве. Забуду миф о солнце милом, Я ванну лунную приму. Влюбился в мертвое светило, Что шлейфом по столетьям – тьму. И сил у мира не хватает, Чтоб лунный вытравить загар. И кожа сердца золотая Звенит, звенит от стрел врага. «Обиды грустными крылами…» Обиды грустными крылами Обвеяна издревле Русь. Недаром в мировое пламя Ее бушующая грусть. Здесь ветры пляшут неустанно Под звон сосновый, звон гитар. Вон там березки Левитана В девичьем поле ждут татар. И платина, металл крепчайший, В спине меж двух материков Залег многопудовой чашей И тянет многих ходоков. А солнце – молот, реки плющит… На мостовых у нас трава. Волшебны наши сны, – а пуще Широко-низкая Москва. «Какое странное занятье…» Какое странное занятье {5}Стихи пописывать, друзья. Небось, и сами верно знаете, Какая скользкая стезя. Почитывать нас мало стали, Не покупают нас хоть бей. Кому нужны немые дали И громыхание зыбей? Куда нужней, куда полезней Романы, пудра, башмаки… Зачем вздыхать о синей бездне, Быть вечным рыцарем тоски? И вот, по мнению ученых, — Столбцы элегий и баллад Микробами болезней сонных, Как выси звездами, кишат. От их безбрежного потопа Погибнет снежная Европа, Как наш недавний верный друг, Профессор славный Эренбург «В кустах кирпичных, где поглуше…» В кустах кирпичных, где поглуше, По переулкам, где тоска, Ночные хоботы церквушек Крестами лижут облака. Колоколов зеленых уши Висят, как дряхлые листы. А небосвод, давно уснувший, Спросонок скалит на кресты. И золотых миров плевками — В седые хоботы церквей. И веры старой серый камень Еще бледней, еще мертвей. И меж седыми облаками, Как переспелый плод, луна. И льнет к очам, к оконцам камер, Крылом неведомого сна. «Мы золотым подобны стаям…» Мы золотым подобны стаям Периодических комет, В ночах веков перелетаем, Как моль, с предмета на предмет. Плетем метельные мы сети Неунимающихся зим. Вечерним снегом тихо светим И тихой гибелью грозим. Солнца далекие, как гнезда В листве вселенной голубой… О, свет, не я ли слово создал, Не я ль смеюся над тобой? И я лечу, чтобы звучало О струны волн мое крыло. Ведь твой конец – мое начало, Ведь холод твой – мое тепло. И чрез иную, как чрез эту, Я все миную рубежи. Творцу древнейшему, поэту Вселенная принадлежит. «Не извивайся, не упорствуй…» Не извивайся, не упорствуй, Не проливай сладчайший яд, — Пособьями по свиноводству Витрины времени пестрят. Народ стихов не терпит боле, Не разоряется на них, И говорят, что даже болен, Кто в ночь вырезывает стих. Уж мир заранее хоронит Его насмешкой роковой. Да, он – неизлечимый хроник, Он вечен, как мятели вой. Кто знает, – не его ль зачатье — Его конец в лесу глухом, Когда крестом вы отмечаете Его могильный свежий холм. О, тихий друг, благодари же, Что на свободе ты пока, Что не больничный сторож рыжий, А лишь закат – на три замка. вернутьсяИ.Г. Эренбург упомянут здесь как автор книги «Трест Д. Е., или История гибели Европы» (1923). |
