Паренек беспокойства не проявлял, меланхолично работая челюстями. Внезапно Саймону показалось что пластина пола под ним шевельнулась. Саймон непроизвольно сгруппировался – и в следующее мгновение вверх тормашками полетел в тартарары. А пластина, перевернувшись, тут же монолитом встала на место.

Ошалевший Спаркслин бросился на колени, ища хотя бы зазор для ножа: пол выглядел так, словно был сделан из одной гранитной плиты. А преступник все же удрал прямо из-под носа.

– Это разоры! Их штучки, – устало пояснила Трейси.

Разоры были проклятьем верхнего мира. Единственным спасением от их бессмысленных жестокостей была их тупость и неорганизованность. Бандиты так часто выясняли отношения друг с другом, что на поверхности почти не показывались.

Но если разоры были лишь миной замедленного действия под Лос-Анджелесом, то Саймон Филлипс вполне был способен стать ее часовым механизмом.

– В Багдаде не все так спокойно, как казалось, – прикусил ноготь Спарк.

Надежды, что знакомый люк, через который Спарки уже однажды попал в подземелье, найдется, было маловато.

И увы, надежды не оправдались!

– Можем расспросить у проказоров о логове разоров! – подкинул мысль Сникс.

– Если они станут с нами разговаривать, – уточнил Пинни. Спарк осмотрел свою команду.

Заклин позаботился даже о рюкзаках и ракетницах. Трейси, от нее, как от лесного клеща, отвязаться было невозможно, вцепилась в пакет с завтраками.

– Это еще зачем? – Джон подозревал, что его ребята собрались на пикник.

– На всякий случай! – задиристо парировала Трей, но пакет все же бросила в ближайший мусоросборник.

Давние развалины аэровокзала поросли травой. Обомшелые камни фурункулами отмечали место давней трагедии.

Спарки напрягал память, отсчитывая предполагаемые до люка метры. Ноги утопали в песке. Спарки уже утрамбовал приличную бороздку, шастая взад и вперед.

Его напарники невдалеке выжидали. Пинни жонглировал мячиком для пинг-понга. Заклин и Сникс разложили на траве увеличенный план входа в подземелье, всученный чертовым официантом.

Смеркалось. Небо на горизонте заволакивали багровые разводы, обещая вертенное завтра. Солнце краем касалось холмистой равнины.

Наконец жара спала, день превратился в рассеянно водянистый свет.

– И что же теперь? – первой не выдержала Трейси, начиная зябнуть.

Поднимался ветер, заигрывая с дряхлой трухой мусора.

– А почему бы нам просто не спуститься на эскалаторе? – задумчиво спросил пространство перед собой тихоня Пинни.

– Как это? – вскинулся Сникс.

Спарки реагировал быстрее.

– Ты знаешь другой вход на подземные уровни?

– Откуда?! – округлила глаза Трейси, растирая ладонями предплечья.

– Ну, – засмущался Пинни, – понимаете, девушка там у меня… И мы встречаемся.

– И ты молчал?! – Спарки готов был убить желторотика.

Остальные испытывали очень похожие чувства, но совсем по другому поводу. Трейси брезгливо скривилась и молча пошла к аэрокару.

– Идиоты! – подытожил ситуацию Джон. Он совсем выпустил из виду, как в пресловутом Обществе мира относятся к подземельям и проказорам.

Бедняга Пинни!

Несмотря на вечерний час, улицы подземного городка бурлили.

Светились окна ночных баров, устроенных из картонных коробок.

Уличная торговка горячими сосисками зычно оглашала улочку призывными воплями:

– Кому с пылу с жару! Кому горяченького!

Смешливые стайки девчушек, не очень умытых, но жизнерадостных, бросали торговке мелочь и тут же впивались здоровыми зубами в нехитрое угощение.

Городок, кое-как сляпанный из фанерных листов и коробок, раздумывал, как прожить сегодняшний день, не дожидаясь завтра.

Искусственный свет, тускловатый и отрешенный, все двадцать четыре часа суток отдавал в твое распоряжение. Тут не было ни отмеренных часов работы, ни обеденного ритуала. И каждый обитатель стремился быть именно в этот час и в эту минуту, не загадывая надолго.

Чтобы о тебе помнили потомки, вовсе не обязательно долго и нудно раздумывать о вечности, которую все равно никогда не увидишь. Достаточно наскоро перекусить, иметь приятелей и славную подружку, с которой ты в любое время можешь отгородиться от улицы старой картонкой и предаваться утехам, не рассчитывая графиков и показаний медиков. Живи!

Берни Бернс, отчаянный парень и авторитет в округе, потягивал пиво, щурясь на проплывающую мимо толпу. Рядом, калачиком пристроившись у его ног, дремала Розалинда. При рождении ее называли как-то по-другому, но Берни нравилось прозвище девушки. Днем он специально для нее утащил из кафе ящик с шоколадом. Берни ласково похлопал ладонью перепачканную сластями мордочку подружки.

Когда-то, казалось Берни, что очень давно, он жил наверху. У него были абсолютно пристойные папа и мама, и сам Берни в день совершеннолетия получил «абсолют» с плюсом: общество готово было принять Бернарда Бернса с распростертыми объятиями.

Так бы, наверняка, и случилось, если бы на радостях родители не подарили юноше одноместный аэрокар. Берни, несмотря на инфантильное воспитание, с генами деда-электронщика бороться не смог – из летающей тарелки Берни смастерил по найденным на чердаке чертежам нечто бесподобное.

Аэрокар вздулся пузырем, выпучил глаза-стекла, чтобы иметь круговой обзор. Блок управления Берни выдрал с корнем, а вместо послушного компьютера вмонтировал в панель приборы ручного управления. Рычаги ходили с натугой, приборы скорости и направления полета включались через раз, а топливная отметка, хоть залей баки доверху, намертво вросла в «ноль».

Родители морщились, но молчали: мальчика не стоило раздражать перед испытанием в университет.

Берни заявлялся домой по ночам, исцарапанный, перемазанный, но счастливый.

Катастрофа разразилась быстро, но совершенно случайно. Берни послал запрос в Нью-Йорк, в техническую школу пилотирования. И даже получил ответ: туманный, но безапелляционный.

Не сказав никому ни слова, Берни со своей неистребимой самоуверенностью юности решил слетать в неведомый город, чтобы на месте доказать, как ему нужно стать пилотом-испытателем.

Его аэрокар, окрашенный в золотистые звездочки, взмыл в раннее небо, взяв курс вглубь континента.

Внизу прилип Лос-Анджелес, совсем не привычный и мало знакомый. Словно разлили серую краску. Краска небрежно присохла, кое-где вздувшись волдырями куполов, кое-где зубчатыми наростами вспарывая пространство.

Вдали повторением разлили соседний с Лос-Анджелесом городок. Берни покосился на вечный «ноль» топлива и направил аппарат на дозаправку: несколько сантиметров на карте уже обернулись шестью часами лета.

Берни забеспокоился: он уже час летел в направлении серо-голубых громад города на горизонте, а ни на сантиметр не приблизился. Под ним простиралась желтая песчаная пустыня. Под ним агатовым зеркалом чернела застывшая лава. По слухам, тут находились сельские фермы, где люди выращивали мясо для бифштексов и животных, которые давали сливки к кофе. Ну и диковинно должно были выглядеть их звери, способные жить в абсолютном аду. Ни кустика, ни зеленого пятна травы. Мотор угрожающе зачихал. Берни прислушался к другу, склонив голову к плечу. Все же рискнул посадить машину – до странного города на горизонте, по-прежнему, оставалась вечность.

Бернард спрыгнул на песок и, оставляя глубокие отпечатки, двинулся в сторону уже вспыхнувших вечерних огней.

С крыши китайского ресторанчика «Башня Тока-Бел» эти огни были хорошо видны в прозрачные осенние вечера, когда сидишь с приятелем за вечерним коктейлем и думаешь о том, что где-то там, вдали, такие же молокососы беспорядочно гробят время и чувствуют себя от этого преотлично. Иногда даже хотелось крикнуть незнакомцу: «Эй, приятель! Твое здоровье!»