Никакого «может», заверил ее Ши. И к тому же неплохо, с удовольствием добавил он. О'Малли всегда вели себя честно в таких делах.

Еще один мост, который надо пересечь, и надо подумать, как. Она не могла брать деньги за рисунки. Они сами по себе были ей достаточной платой. Но как объяснить, как это объяснить?

Они с Ши заключили пари, пошлет Мэттью утром за Гарри или нет. Проиграли оба. Ши уехал в город, а Джоанна ставила цветы в вазу на кухне, когда Дуглас просунул в дверь голову и спросил, будет ли она на месте в ближайший час или около того.

— Хорошо, — сказал он, когда она ответила утвердительно. — Я переключу сюда свой телефон. Если будут звонить, скажите, что я вернусь в середине дня. Я только отвезу отца в клинику.

Возглас Джоанны «В клинику?» прозвучал на долю секунды позже возгласа Элис «Да он никогда не согласится!».

Дуглас игнорировал Элис. Он выглядел невозмутимым.

— Да, он как будто заполучил какие-то эскизы и считает, что она должна их посмотреть.

— Вот те на, сегодня! — драматично воскликнула Элис, когда они снова остались одни. — Должно быть, собирается продать свою долю. Это единственное, что мне приходит в голову.

Джоанна, у которой не хватило смелости указать, что ее не спрашивают, обрезала стебель розы, называвшейся «Доктор».

— Не думаю, что это из-за эскизов, — продолжала Элис. — Их должен бы сделать сам Господь Всемогущий, чтобы он поехал спрашивать мнение этой бедняжки.

— Ну что же, остается только подождать, и мы все узнаем, — ответила Джоанна, гораздо спокойнее, чем чувствовала.

Ожидание было почти невыносимым, а когда Мэттью вернулся, он ей почти ничего не сказал. Временами по его виду трудно было что-либо понять, словно лицо было закрыто ставнями.

— Эти ваши наброски… Мы думаем, что из них можно что-то сделать. Если, конечно, здорово поработать. Я велел Гарри Блейку бросить все остальное и приниматься за дело. Тем временем вас хотела видеть моя жена.

Шейла О'Малли в переливчато-синем халате сидела у окна. Прядь медных волос соскользнула на висок. Щеки пополнели и нежно светились розовым румянцем. Трудно было представить кого-то, менее похожего на «бедняжку».

Она учтиво приветствовала Джоанну.

— Входите, мисс Дайкс. Садитесь. Нашли без сложностей?

— Да, — ответила Джоанна после первых формальностей. — Меня привез Ши. Он сейчас внизу. — Она надеялась, что ее пошлют за ним, потому что Ши односложно, но твердо отказался идти дальше.

Однако Шейлу О'Малли Ши как будто заботил меньше всего. Ее «Вот как», прозвучало нарочито небрежно.

— Ну, — улыбаясь, продолжала она, — вы оказались темной лошадкой, верно?

Эти слова эхом отдались в ушах Джоанны. Кровь хлынула к ее лицу, и на одно ужасное мгновение ей показалось, что комната качнулась и не желает принимать устойчивое положение.

— В вас гораздо больше, чем видно с первого взгляда, — насмешливо продолжал сдержанный голос. Его тон изменился: — Что-нибудь не так?

Совершенно не в состоянии говорить, Джоанна покачала головой. В зеркале за спиной стула Шейлы О'Малли ее собственное изображение передразнило жест. Было ясно, что она до смерти напугана.

По эту сторону зеркала карие глаза Шейлы О'Малли под темно-янтарными бровями вразлет испытующе изучали ее.

— Тогда незачем выглядеть такой виноватой. Я говорю не о вашем прошлом, а только о ваших эскизах.

Джоанна сделала над собой усилие, комната медленно вернулась в нормальное состояние, и она заставила себя улыбнуться:

— Не знаю, насколько они хороши.

— Узнаю своего мужа, — засмеялась Шейла. — Я полагаю, он заставил вас почувствовать, что мы делаем вам одолжение, а не наоборот. Успокойтесь, они хороши. Я надеюсь, что вы сами назначите цену, так?

— Миссис О'Малли, я не могу брать за них деньги. Пожалуйста.

— Но, милое дитя, конечно же вам должны заплатить. Почему бы и нет?

Джоанна решила, что в конце концов ей оставалось только одно — говорить правду, насколько это возможно.

— Потому что я хотела чувствовать, что помогаю, хотя бы совсем немножко. Я в долгу перед вами из-за своей невнимательности со Смоки. Миссис О'Малли, мне страшно жаль. Вы ужасно огорчились? — Она вглядывалась в лицо, теперь цветущее возвращенным здоровьем и еще более красивое. Это лицо смотрело на нее явно растроганно, но недоумевающе.

— Да, огорчилась, но не ужасно. Это случилось быстро и, возможно, ему не пришлось страдать, так что не надо больше об этом думать. И еще — почему вам хотелось помочь? Мы для вас никто, мой сын был для вас никем. — Наступившую паузу было трудно вынести из-за ее вопросительного оттенка. Джоанна сжала кулаки и ничего не сказала. — Простите, если в моих словах звучит подозрение; я вам верю. Мне просто трудно это понять.

— Мне просто хотелось, — было все, что могла сказать Джоанна.

— Тогда, я полагаю, мы должны просто поблагодарить вас и сказать, что таких, как вы, немного осталось.

Нервы, равно как и облегчение, развязали Джоанне язык:

— И также ради Ши. Он так беспокоился…

— Да, я уверена, что он беспокоился, — прервал ее ледяной голос. Джоанна вздрогнула. — Вы сказали, что Ши беспокоился, я сказала, что уверена в этом: такой шанс, как «Юность О'Малли», больше ему не представится. — Тон был сдержанным, но заставил Джоанну насторожиться. Было ошибкой упомянуть Ши. Больше она этого не сделает.

Шейла О'Малли также была полна сожалений. Ноэль Керри, ее врач и друг, сказал в первые дни ее болезни: «Сознавать, что ты столкнулась с чем-то, чего не можешь изменить, — это добродетель. Не думаю, чтобы ты могла изменить что-нибудь в планах Мэтта, только навредишь себе. Я прав?» Она догадалась, что Мэттью рассказал ему о заседании правления, когда голосование оказалось не в ее пользу — два против одной.

Она догадалась также, что вчерашний визит Мэттью с эскизами этой девочки был одним из его непредсказуемых предложений оливковой ветви. Мэттью никогда не проигрывал и мог себе позволить такой шаг — дать ей возможность сохранить свое лицо. Ей и раньше это предлагалось и столь же неискренне и хитроумно, как и все то, что когда-либо делал Мэттью. Но на этот раз ею воспользовались, и теперь молчаливо предполагалось, что одобрение эскизов сняло ее возражение по поводу «Юности О'Малли».

Эскизы были очаровательны, как и их юная создательница, одетая сегодня в очень короткое платье из мягкой шерсти желто-красных тонов. Вся один глаза, совсем какой она ее запомнила, и робкий рот, как у котят на крышке коробки шоколадных конфет. Шейла О'Малли никогда не представляла дочери, только сыновей, высоких, смуглых, стройных, как клинок. Она не могла понять, почему эта мысль забрела в ее голову именно в эту минуту. Возможно потому, что взглянув на посетительницу, она увидела, что та, словно завороженная, смотрит на фотографию Майлса. Ноэль Керри сказал кое-что еще: «Ты должна вытащить Майлса на свет, Шейла, должна выговориться. Если ты этого не сделаешь, у тебя и вправду будет нервное расстройство. Говорю тебе прямо».

— Да, это Майлс, — скованно сказала она. — Принесите ее сюда, если хотите. Вам будет лучше видно. — У этой девочки довольно длинные руки, тонкие с узкими кончиками пальцы, светлые овальные ногти. Она держит фотографию Майлса очень деликатно. — Он должен был быть «Юностью О'Малли», — сказала Шейла. — Это была его идея, целиком его. У него было такое воображение, такая энергия! Он бы нас прославил. Не то что бы это имело значение, лишь бы он был со мной… — она резко замолчала, сама поразившись эмоциональному потоку слов. За все недели, прошедшие со времени несчастного случая, они никогда так не говорила.

— Он был… умер сразу? — Вопрос был едва слышен.

— Так меня заверили.

— Тогда он не мог ничего почувствовать. — Тихий голос, казалось, дрожал. — Я рада.

— Знаете, это отчасти была моя вина. — Они никогда не говорила об этом раньше. — Он разбил свою машину в Лондоне. Муж не хотел, чтобы он купил другую. Но он собирался на каникулы в Шотландию, ловить рыбу. Он считал, что с машиной было бы гораздо удобнее. Так что я дала ему свою. Я часто спрашивала себя, какой дьявол подталкивает нас в таких случаях…