С другой стороны, искусство портрета уже вошло в обширную категорию живописи, которая называлась «счастливое предзнаменование». Она включала в себя огромное количество изображений, в том числе гравюр, которые дошли до наших дней, став частью народного творчества. Птицы, клюющие зерно, сочный гранат, который расколот так, что видны его зерна, символизировали изобильный урожай. Лань, которой приписывают продолжительность жизни больше тысячи лет, символизировала долголетие. По прошествии 15 сотен лет ее шерсть белеет, через две тысячи лет ее рога чернеют, и животное, ставшее бессмертным, питается только грибами. Цикл подобных сказок посвящен тайнам журавлей. Легенда основана на омонимическом звучании слов «лань», «журавль» и «счастье».

Этот тип живописи отвечал потребностям культа предков, предназначенного для их успокоения и получения от них заступничества. Император Хуэйдзун (1101–1125), тот самый, что попал в плен к завоевателям, когда двор оказался в изгнании в районе Янцзыцзян, считал такие изображения благородным видом живописи.

Император Хуэйцзун и сам сыграл большую роль в создании реалистичного стиля, который отличала высокая точность линий, совершенство умения, законченность форм и тщательность наложения красок. Всю свою долгую жизнь он не переставал страстно рисовать растения и животных, которых он создавал с равным искусством, как в цвете, так и в черно-белых тонах. На картинах императора всегда оставалось огромное свободное пространство. Это придавало сюжету «дыхание». Его стиль, острый и полный жизни, приводил в восхищение художников-современников и породил множество последователей. Однако интересны две линии преемственности, которые были одинаково продолжительными. Первая, весьма академичная, в крайних своих формах была весьма перфекционистской, «прилизанной». Она развивалась в отделении живописи (тухуа юань), государственном органе, созданном еще в эпоху Тан. Хуэйцзун созвал туда всех самых известных художников империи, оценивая их способности достигать «внешнего сходства» (синсы). Вторая линия, решительно занявшая антиконформистскую позицию, породила множество последователей в последующих поколениях. Здесь большую роль играли талантливые художники, вдохновленные идеями чань-буддизма, оценивавшего живопись как средство, позволяющее приблизиться к таинствам жизни.

Самый знаменитый художник этого направления жил в XIII в., его звали Му Ци (другое имя — Фа Чан). Он был успешным продолжателем Хуэйцзуна, хотя и не боялся неточных движений кистью. Как и его собратья с мировоззрением чань, он придавал меньшее значение точности передачи изображения, чем тому сходству, которое порождали брызги чернил, носителя ци, жизненного дыхания. Так зародилось движение эксцентриков, которые вне различных школ и классических умений вплоть до XX в. воплощали в себе все то, что в китайском сознании и чувствах не совпадало с традиционными для общества понятиями. Они наследовали Му Ци, его современнику великому Лян Цаю, художнику, использовавшему чернильные пятна, превращавшиеся с помощью нескольких линий в узнаваемые образы, или другим мастерам, может быть менее талантливым, но таким же своеобразным: И Юаныдзи специализировался на живописи знаков, его прославила долгая жизнь в горах Хубэя, где он изучал жизнь животных; Ян Бучжи (XII в.) был знаменит своими изображениями нарциссов, бамбука и камней; Чжао Мэнцзянь (1199–1295) любил жить в уединении среди цветов, единственных свидетелей его медитации.

Темой, общей для всех школ, оставалось изображение бамбука. Изображения грациозной листвы этого растения, повсеместно произрастающего в лесах и садах Дальнего Востока, кажутся такими же древними, как и сама империя. Декоративный элемент, бамбук с листьями, похожими на запятые, и узловатым стволом демонстрировал интересную связь между родственными искусствами — живописью и каллиграфией. В эпоху Сун гибкий бамбук стал основным элементом эстетики, самым частым, самым подвижным, самым обаятельным из всех природных символов.

Он вдохновил Су Дунпо на создание текста, который очень скоро стал знаменитым, «Вэнь Юйкэ рисует согнутый бамбук в долине Юньдана». В нем он исследовал медленный процесс познания человеком природы: «Когда я [Вэнь Юйкэ] жил уединенно на солнечном склоне горы Чун, я построил свой дом в лесу из гигантского бамбука. Я смотрел на его стволы, я их слушал в покое, когда ничто не волновало мой разум. Утром бамбук был мне другом, вечером — соратником. Я пил, я ел среди бамбука. Я останавливался и отдыхал в его тени. Если говорить о свойствах бамбука, то у него их очень много… Сначала я смотрел на него и находил в этом удовольствие, затем я начал находить удовольствие, не осознавая этого. Внезапно, не осознавая, что в руке я держу кисть, а передо мной лежит бумага, я встал и написал множество изображений бамбука…»

Хуан Тинцзянь (1045–1105), друг Су Дунпо и один из «четырех великих каллиграфов Северной Сун», воспевал естественность, основанную на глубоким знании бамбука, который сгибается от злых ветров, но не поддается суровой зиме, никогда не жалуясь на свою судьбу. Дун Юй (жил в 1-й четверти XII в.) зашел дальше, размышляя о том, что мастер должен чувствовать творческую искру и позволять ей вести себя, не осознавая того, как он достиг воспроизведения «совершенств бамбука». Именно он наиболее ясно заговорил о необходимости «музыкальной гармонии» с природой.

Благодаря бамбуковой живописи изображения растений и животных незаметно превратились из простых «счастливых предзнаменований» в общие символы, носителей важнейших моральных идей.

Кроме того, в эпоху Южная Сун появилось почитание цветов сливового дерева, которое было окрашено тем же чувством, которое люди периода Северная Сун испытывали к бамбуку. Цветок сливы, расцветающий в конце зимы, служит нам напоминанием о позднем, тяжелом созревании культурных элементов, которые проявились на берегах Янцзыцзян, несмотря на скоротечную скорбь о массовом переселении и более прочную — об изгнании. Цветок сливы был в какой-то степени образом скромного интеллектуала, жизнь которого проходит минуя славу, хотя он полностью посвящает себя размышлениям о жизни.

В XII в. Фань Чэнда посвятил целый трактат различным вариантам изображения цветков сливы, а Ян Ваньли так подвел итог значению этого символа:

Помимо различных течений, которые дополняли друг друга в многообразном восприятии жизни, нужно особо выделить Ми Фу (1051–1107). Он, как и его сын Ми Южэнь (1086–1165), тщательно писали пейзажи, исполненные намеков, на которых изображались конические горы. Горы писались горизонтальными линиями, выступали из огромного пустого пространства.

Представитель периода Северная Сун, хотя его карьера дорожного чиновника и сделала из него художника, который рисовал преимущественно южные туманы, Ми Фу был также знаменит своими трактатами: «История живописи» («Хуа ши»), многократно процитированная на протяжении веков, «История каллиграфии» («Шу ши») и некоторое количество заметок и критических работ либо собранных им самим, либо интеллектуалами в более позднее время.

Ми Фу всегда держался вдали от споров между школами и не повиновался никаким запретам, даже тем, которые создавались академией двора или лично императором. Представитель семьи знаменитых коллекционеров, он полагался только на свой вкус, на собственное преклонение перед красотой, перед редкими предметами, носителями послания, которое остается непонятным простым смертным. В его «Истории живописи» нет описания мучительного зарождения творческого порыва, и еще меньше внимания уделено идеологии, на которой он основывается. Она рассказывает об истории картин и многочисленных предметов, которые еще с детства он знал настолько хорошо, насколько это может дать только привычка. Его целью была лишь попытка передать частицу этих знаний своим потомкам: «Я рассказал о том, что видел на протяжении своей жизни, чтобы познакомить с этим моих детей и внуков». Это были «воспоминания» чистого опыта. Он никогда не стремился возобновить знаменитую «Лидай мин хуа цзи» («Записки о знаменитых картинах прошлых эпох») Чжан Яньюаня, которую в конце XI в. продолжил Го Жэсюй, а тридцать лет спустя — Дэн Чунь.