Еще о молодости Как незаметно молодость прошла! Ее уходу я еще не верю, Еще обманом манят зеркала, Еще шаги ее звенят у двери, Ее слова и легкий, легкий смех… Вот и сейчас: все так же утро сине. Как сердце — самое смятенное из всех — Она вдруг, вероломная, покинет? И что же в сердце мне носить пустом?.. Я так бедна. Мои пустеют руки. Так после похорон пронизан дом Тяжелой пустотой разлуки. По грибы Чуть после зорьки ранью сыроватой, По росным травам, в розовую мглу, Уйдя тайком, походкой вороватой, Измерим — первые — лесную глубь. Мы вместе обойдем опушки бора, А по лесочкам разбредемся врозь, Во мшистых ямках, вдоль по косогору, Так много рыжиков румяных завелось. А там, где елки встали полукругом, (Усталость сразу как рукой сняло), Боровики — приземисты и смуглы — Зарылись в мох, уютно и тепло. Подрежет ножку нож, и выше, выше В корзинке груда пестрая растет. Промокли ноги. Ветер влагой дышит. Вот дождь закрапал и сильней идет, И льет за шиворот с разбухших веток, И пахнет мокрой хвоей и грибом, И под шуршащим, пляшущим дождем. Смеясь, как дети, жмурясь, мы идем, Простой и ясной радостью согреты. Засуха Некуда деться нам. Снова с утра Пыльной громадой нависла жара. Лес обескровлен от тяжкого зноя, Бурое солнце повисло больное. Жесткие тропы, сухие канавы, Выпиты, выжаты блеклые травы. Было когда-то… Постой, подожди, Как это было? — туман и дожди, Сырость в лицо и шурша над тобой Ветки, набрякшие мокрой листвой, И, возбужденно в ночи шелестя, — Шорох и шепот и топот дождя… «Обронила птица (ей не надо)…» Обронила птица (ей не надо) Радужное перышко свое. Это значит: скоро будет радость. — Как же мне тебе послать ее? Если переспелыми плодами Катятся к нам звезды с высоты, Как же мне их удержать руками, Чтоб потом их сохранила ты? Низко клонит грозовая туча Гриву синюю навстречу дню. Ты не прячься. Знаешь — будет лучше: Я тебя собою заслоню. ЧЕЛОВЕК, К КОТОРОМУ ШЛА (Стихи разных лет) I. «Как об умершей думай обо мне…» Как об умершей думай обо мне, Припоминая голос и походку, Под шелест и метания во сне И под часов безумную трещотку. Уносит год под своды декабря Всю ту же горечь воскрешенной стужи, Бессонницу и отблеск фонаря, Кропящий замерзающие лужи. Ты знаешь — будет ветер и весна, Но невозможно и неповторимо: В твоем окне нездешняя луна, Шаги неспешно проходящих мимо, И дрожь моих всегда усталых век, И слово, не повторенное дважды. Но ты запомнишь только первый снег И полутьму, и тишину, и жажду. (1933) II. «Ветер долго метался в поле…» Ветер долго метался в поле У семафоров на черном разъезде. Проволоки выли от жгучей боли, Ждали неслыханной, страшной вести. Стали перроны темней и глуше; Поезд твой миновал вокзалы. Я задыхалась в плену подушек, Я начинала читать сначала, Наизусть, бессвязные строки Писем, не полученных мною. Тихо плакали водостоки, Ночь сочилась мутной водою. И любовь умирала трудно, — Билась долго, крылья изранив. Поезд на путях беспробудных Заблудился в глухом тумане. Только я, с пустыми руками, Выйдя в мутный, сырой рассвет, Развернула душу — как знамя, Белое знамя тебе вослед. («Скит». III. 1935) III. «Мутит январь небесное стекло…» Мутит январь небесное стекло, И глуше голоса и боль упрямей. И только одиночество светло Над этими пустеющими днями. От звона слов, огромных и пустых, От нежности, истраченной бесцельно, Я возвращусь к тебе, больна, как ты, И одиночеством, и жалостью смертельной. И одиночество, слабея, разожмет Тугие руки в злом оцепененьи — Чтобы безвольно разомкнулся рот И подкосились в слабости колени. И чтобы под знакомый шепот твой Душа, звеня и претворяясь в тело, В последней страсти, страшной и немой, Крылатым пламенем истлела. IV. З. Г.(«Из разноцветной вырезан бумаги…») Это — песня последней встречи… Анна Ахматова |
