Принятое решение показалось Владлену Петровичу правильным, и он вернулся к прерванной работе. Маска Девы лежала рядом на столе, и ему все время казалось, что она исподтишка наблюдает за ним.

«Нервы совсем расшалились», — подумал он, вновь прерываясь.

Иногда он надевал маску и подходил к зеркалу, любуясь золотым изображением. В таких случаях ему казалось, что маска стала частью его самого, овладела его «я».

А еще после появления маски ночами он стал видеть необычные сны — словно блуждает другими мирами, нереальными в своей реальности.

Рядом лежащая маска его нервировала, отвлекала, как требующая внимания назойливая жена, недовольная скучным занятием мужа. А ей так много чего хочется…

Он надел маску и прошел в коридор, стал напротив старинного зеркала в человеческий рост, купленного за безумные деньги, и всмотрелся в отражение. Золотая маска будто поглотила его голову, приятно устроившись на шее, обретя раба.

«А может, не стоит ехать с экспедицией в Судан? — подумал он. — Труднопереносимая жара, масса экзотических заболеваний, да и спрашивается — зачем? Работы хватает и в Крыму. Наверное, стоит вновь вернуться и покопаться в окрестностях Судака — возможно, там ожидают новые интересные находки».

Мара была единственным человеком, который знал, что маска находится у него, а не в музее, и она хочет ее заполучить. Хотя нет — есть еще странная старушенция, выставившая ему ультиматум, но она могла только предполагать, а Марина знала, что маска Девы у него.

«Отдать Марине-Маре маску? Вот так просто взять и отдать? Она меня принимает за идиота? У нее явно не все в порядке с головой!»

Предчувствие подсказывало Владлену Петровичу, что у него еще будут неприятности из-за этой странной девушки, вбившей себе в голову всякие фантазии. Сам он никак не мог на нее повлиять, не рискуя подтвердить наличие у себя старинной золотой маски.

«Ты мысленно клянешься себе, что ни перед чем не остановишься, чтобы сохранить маску Девы, — внезапно пронеслось в голове. — А ты не думал, до какого предела готов идти? Ведь реальная претендентка на маску была здесь, одна, слабая девушка, и вовсе не следовало выталкивать ее за дверь, надо было поступить по-другому».

Вдруг в зеркале он увидел отражение ванной комнаты, себя в золотой маске и обнаженную Мару со связанными руками и кляпом во рту. Она следит за ним с обезумевшими от страха глазами, а его движения спокойны, неторопливы, как будто он это проделывал не раз. Он укладывает ее в ванну, и в руке оказывается кремневый нож из его коллекции. Он больше не смотрит ей в лицо, одной рукой сдавливает горло, почти до беспамятства удушая, а другой делает глубокий надрез под левой грудью. Откладывает нож, и его руки, преодолевая слабое сопротивление жертвы, парализованной страхом и обреченностью, проникают в тело и достают ее сердце, которое еще продолжает сокращаться. Он ощущает необычайное чувство восторга, не сравнимое ни с чем, и поворачивается, смотрит прямо в глаза своему отражению, и кажется — еще мгновение и оно выйдет из зеркала и сольется с реальным Владленом Петровичем в единое целое.

Археолог в ужасе сорвал золотую маску и увидел себя в зеркале с диким взглядом, как будто ему самому только что вскрыли грудную клетку и вырвали сердце.

В этот вечер испуганный Владлен Петрович поспешил вернуть маску в сейф. Только что пережитая галлюцинация была настолько реальна и ужасна, что он спрятал туда же и каменный нож, который использовал для разрезания бумаги, вскрытия писем, пакетов. Он решил больше не надевать золотую маску, по крайней мере, до своего отъезда.

«Маска необычная, обладает удивительными свойствами, особо реагируя на свое отражение в зеркале, — подумал он. — А ведь это мысль! Даже простая маска, по существующим поверьям, влияет на человека, надевшего ее на себя, меняет его поведение. А таинственная природа зеркала волнует человека с тех пор, как он увидел свое отражение на поверхности воды…

Зазеркальный мир, Иной мир — сколько об этом существует домыслов, предположений, но никто не знает правды, так как она скрыта от нас. Но так ли непреодолима завеса между мирами? Может, зеркало служит отдушиной, если не дверью в Иной мир, а эта древняя маска является ключом? Если это так, то надо еще узнать, как всем этим правильно воспользоваться.

Возможно, Марина знает об этой маске больше, чем я, ведь когда она лежала в больнице, то в разговорах ссылалась на какие-то древние рукописные источники, которые находятся у нее. Она категорически отказала мне в просьбе взглянуть на них, а ведь это может быть очень любопытный исторический документ! Жаль, что мы не союзники… Вдвоем бы добились большего в раскрытии тайны этой необычайной маски. Но она, как и я, хочет единолично владеть маской, так что союза не получится, возможна только конфронтация».

В тот же день Владлен Петрович заметил за собой слежку — ему постоянно попадались на глаза молодые люди спортивного телосложения — и понял, что Марина начала действовать. И хуже всего было то, что она, как выяснилось, не одна. Это еще больше встревожило его и лишило сна.

Археолог понимал, что самое слабое звено в его защите — это он сам. Целую ночь ему снились кошмары: подручные Мары неожиданно захватывали его по пути домой, используя то электрошокер, то маску с эфиром, то фальшивое милицейское удостоверение.

Владлен Петрович принял меры предосторожности: вооружился газовым револьвером «Бульдог», переделанным для стрельбы резиновыми пулями, стал избегать вечерних прогулок, старался вернуться домой засветло. Он не стал обращаться в милицию — ведь тогда открылась бы причина, по которой на него охотились. Он не мог нанять охранника — профессионал стоил слишком дорого, не по его средствам.

Археолог считал дни до отъезда в Судан и по-прежнему колебался, как поступить с маской богини Девы.

Вопреки опасениям Беаты их небольшой караван, несмотря на выматывающую тяжелую дорогу, благополучно добрался до Новгорода, раскинувшегося на обоих берегах реки Волхов. Река разделила город на две части, которые назывались Софийская и Торговая. Город был окружен земляными валами с деревянными стенами на них. Беате этот город больше понравился, чем увиденные ранее Переяславль Рязанский и Москва: он был уютнее, чище, с мощенными известняковыми плитами улицами, деревянными и каменными домами. Василия радушно встретило купечество города — здесь чтили память его покойного батюшки и брата, погибших, защищая вольности города от великокняжеской власти.

Вскоре Василия затянул водоворот борьбы за власть в городе, и он отставил на время дела торговые. Как и в прошлый раз, он примкнул к сторонникам вдовы посадника Борецкого Марфы, также пострадавшей от беззакония великого князя Иоанна III. После битвы на реке Шелони ее старшему сыну Дмитрию, захваченному в плен, отрубили голову, как и другим именитым, пролитовски настроенным новгородцам, даже архиепископского чашника Иеремия Сухощака тогда не пожалели. Младший сын Марфы Федор умер в Муромской темнице. Марфа растила малолетнего внука и готовила месть ненавистному московскому князю Иоанну. Она с радостью предоставила Василию и Беате кров, пока его дом был занят великокняжескими служилыми людьми.

В ее доме с утра до вечера происходили шумные застолья, на которые из разных концов Новгорода приглашались известные люди. Там постоянно велись разговоры о том, что московский князь Иоанн не успокоится, пока не лишит Новгород вольностей, заставит его служить себе, как другие города. По ее мнению, у них был единственный выход — идти под руку польского короля, великого князя литовского Казимира IV, чтобы жить по старым законам. Старую обиду на то, что король Казимир не пришел на помощь новгородцам, а лишь прислал князя Михаила Олельковича с Киевской земли, который их покинул до прихода князя Иоанна, они не вспоминали.

Каждый из пяти концов города имел свое вече, и Марфе с Василием пришлось изрядно потрудиться, понести значительные затраты, чтобы склонить большинство новгородцев на свою сторону.