1965 В самый угол шалаша В самый угол шалаша, Где остывшая солома, Забирается душа, Чтоб одной побыть ей дома; Отдышаться от затей И обязанностей ложных, От пустых речей, статей И хлопот пустопорожних; И не видеть их лица — Резвых слуг любой эпохи: Краснобая-подлеца, Молчаливого пройдохи; Полномочного скота, Групповода-обормота, Прикрепленного шута И внештатного сексота… Дайте, дайте в шалаше, Удрученной злым недугом, Отдохнуть живой душе И хотя б собраться с духом… 1966 День прошел, и в неполном покое День прошел, и в неполном покое Стихнул город, вдыхая сквозь сон Запах свежей натоптанной хвои — Запах праздников и похорон. Сумрак полночи мартовской серый. Что за ним – за рассветной чертой — Просто день или целая эра Заступает уже на постой? 1966 Июль – макушка лета Июль – макушка лета, — Напомнила газета, Но прежде всех газет — Дневного убыль света; Но прежде малой этой, Скрытнейшей из примет, — Ку-ку, ку-ку – макушка — Отстукала кукушка Прощальный свой привет. А с липового цвета, Считай, что песня спета, Считай, пол-лета нет, — Июль – макушка лета. 1966 Просыпаюсь по-летнему Просыпаюсь по-летнему Ради доброго дня. Только день все заметнее Отстает от меня. За неясными окнами, Словно тот, да не тот, Он над елками мокрыми Неохотно встает. Медлит высветить мглистую Дымку – сам не богат. И со мною не выстоит, Первым канет в закат. Приготовься заранее До конца претерпеть Все его отставания, Что размечены впредь. 1966 Есть имена и есть такие даты Есть имена и есть такие даты, — Они нетленной сущности полны. Мы в буднях перед ними виноваты, — Не замолить по праздникам вины. И славословья музыкою громкой Не заглушить их памяти святой. И в наших будут жить они потомках, Что, может, нас оставят за чертой. 1966 Листва отпылала Листва отпылала, опала, и запахом поздним Настоян осинник — гарькавым и легкоморозным. Последними пали неблеклые листья сирени. И садики стали беднее, светлей и смиренней. Как пот, остывает горячего лета усталость. Ах, добрая осень, такую бы добрую старость: Чтоб вовсе она не казалась досрочной, случайной И все завершалось, как нынешний год урожайный; Чтоб малые только ее возвещали недуги И шла бы она под уклон безо всякой натуги. Но только в забвенье тревоги и боли насущной Доступны утехи и этой мечты простодушной. 1966 Я знаю, никакой моей вины Я знаю, никакой моей вины В том, что другие не пришли с войны, В том, что они – кто старше, кто моложе — Остались там, и не о том же речь, Что я их мог, но не сумел сберечь, — Речь не о том, но все же, все же, все же… 1966 Стой, говорю: всему помеха Стой, говорю: всему помеха — То, что, к перу садясь за стол, Ты страсти мелочной успеха На этот раз не поборол. Ты не свободен был. И даже Стремился славу подкрепить, Чтоб не стоять у ней на страже, Как за жену, спокойным быть. Прочь этот прах, расчет порочный, Не надо платы никакой — Ни той, посмертной, ни построчной, — А только б сладить со строкой. А только б некий луч словесный Узреть, не зримый никому, Извлечь его из тьмы безвестной И удивиться самому. И вздрогнуть, веря и не веря Внезапной радости своей, Боясь находки, как потери, Что с каждым разом все больней. <1966> Береза На выезде с кремлевского двора, За выступом надвратной башни Спасской, Сорочьей черно-белою раскраской Рябеет – вдруг – прогиб ее ствола. Должно быть, здесь пробилась самосевом, Прогнулась, отклоняясь от стены, Угадывая, где тут юг, где север, Высвобождая крону из тени… Ее не видно по пути к царь-пушке За краем притемненного угла. Простецкая – точь-в-точь с лесной опушки, С околицы забвенной деревушки, С кладбищенского сельского бугра… А выросла в столице ненароком, Чтоб возле самой башни мировой Ее курантов слушать мерный бой И города державный рокот. Вновь зеленеть, и вновь терять свой лист, И красоваться в серебре морозном, И на ветвях качать потомство птиц, Что здесь кружились при Иване Грозном. И вздрагивать во мгле сторожевой От гибельного грохота и воя, Когда полосовалось над Москвой Огнями небо фронтовое. И в кольцах лет вести немой отсчет Всему, что пронесется, протечет На выезде, где в памятные годы Простые не ходили пешеходы; Где только по звонку, блюдя черед, Машины – вниз – на площадь, на народ, Ныряли под ступенчатые своды И снизу вырывались из ворот. И стольких здесь она перевидала, Встречая, провожая всякий раз, Своих, чужих – каких там ни попало, — И отразилась в стольких парах глаз, По ней скользнувших мимолетным взглядом В тот краткий миг, как проносились рядом… Нет, не бесследны в мире наши дни, Таящие надежду иль угрозу. Случится быть в Кремле – поди взгляни На эту неприметную березу. Какая есть – тебе предстанет вся, Запас диковин мало твой пополнит, Но что-то вновь тебе напомнит, Чего вовеки забывать нельзя… |
