12 июля 1791 года «гражданин дистрикта Королевской площади» Бальзак, проживавший на улице Барбет в доме 13, направил в Национальное собрание письмо, в котором вызвался «отчислять, начиная с того дня, как мы вступили в войну и до победного конца, 15 су ежедневно в пользу того моего соотечественника, который меня заменит». В сентябре 1793 года Бальзак, перебравшийся уже на улицу де Берри, продолжает переводить на военные нужды 450 ливров.

Лавируя между королевской властью и революционными секциями, Бернар-Франсуа, похоже, собирался «служить и нашим и вашим, пока одна из сторон не расправится с другой». Однако в донесении роялистской контрполиции отмечалось участие господина Бальзака в работе многочисленных секций Парижа, которые требовали от Национального собрания отрешить короля от власти и учредить директорию. 9 августа Бальзак был назначен комиссаром, делегированным Коммуной на манифестацию 10 августа. Он должен был объявить о введении «военного закона суверенного народа против оказывающей сопротивление исполнительной власти».

Начиная с августа 1792 года городская коммуна Парижа издавала законы для всей Франции. «Мы защищаем интересы не одного города, но всей Франции… Париж совершил Революцию, Париж дал свободу остальной Франции и Париж сумеет удержать эту свободу». В результате муниципальных выборов, начавшихся 9 октября и фактически завершившихся между 27 и 30 ноября, Бернар-Франсуа Бальзак, проживавший на улице Фран-Буржуа в доме 19, стал одним из 48 муниципальных чиновников этой городской коммуны, которая придерживалась весьма умеренных взглядов и именовала себя «временной». С января 1793 года, согласно изысканиям Мадлен Обрер, Бернара-Франсуа прочили на должность администратора, управляющего департаментом Парижа, и председателя суда.

В апреле 1793-го в городской коммуне Парижа верх одержали «бешеные». Они потребовали более справедливого распределения продовольствия, ликвидации института посредников между производителями и потребителями, установления максимально точно рассчитанных фиксированных цен. В это время Бернар-Франсуа отправился в Суассон, получив назначение на пост директора вспомогательных служб Северной армии и сохранив за собой эту должность вплоть до 20 марта 1795 года.

Пьер Барбери (в работе «Бальзак и болезнь века»[7]) цитирует письма Бернара-Франсуа, написанные из Вердена. Он и во время революции жил в свое удовольствие, обустроившись «в квартире бывшего коменданта города». Он отождествлял себя с режимом, говоря, что «народные магистраты не дремлют» и «отбивают всякое желание у мошенников вводить в заблуждение народ». Он с оптимизмом смотрел в будущее, ведь налоги были снижены вдвое. Граждане весьма существенно экономили «на строптивых, праздных, плетущих заговоры священниках». Церковное имущество было распродано, и теперь появились средства, чтобы облегчить страдания неимущих.

Бернар-Франсуа упивался властью. К этому примешивалась радость, что возглавляемые им склады ломились от товаров. В «Гобсеке» Бальзак составил опись вещей, отданных на хранение ростовщику. Подобное скопление маловероятно в комнате частного лица, будь он даже ростовщик; для государственного склада это вполне возможно. Там «оказались гниющие паштеты, даже устрицы и рыба, покрывшаяся плесенью… Все кишело червями и насекомыми». Там лежали «тюки хлопка, ящики сахара, бочонки рома, кофе… Целый базар колониальных товаров».

На складах было собрано то, что шло на нужды армии, а также имущество, награбленное в походах 1794–1799 годов. Беседуя с Оноре, Бернар-Франсуа, очевидно, не упускал случая освежить в памяти эти впечатляющие описи. Он видел «ларчики, украшенные гербами и вензелями, прекрасные камчатные скатерти и салфетки, дорогое оружие». «Кому же достанется все это богатство?» — спрашивает себя повествователь.

13 июля 1794 года Карно задаст этот вопрос от имени Комитета общественного спасения. Сподвижники Журдана только что заняли Брюссель и готовились войти в Антверпен и Льеж. «Им не следует пренебрегать произведениями искусства, ведь эти произведения могут украсить Париж. Переправьте сюда прекрасные коллекции живописи, которыми изобилует эта страна. Вне всякого сомнения, они будут рады, что отделались одними картинками». Картинки принадлежали кисти Рубенса.

Бернару-Франсуа Революция предоставила возможность добиться успеха. 21 марта 1795 года он был назначен интендантом 22-й дивизии в Туре, «единственном городе, где имелись запасы, необходимые для ведения войны против шуанов». Он получил эту должность по протекции высокопоставленных лиц из управления, снабжавшего армию провиантом. Интенданты не любят, когда к ним присылают незнакомцев.

Через два года, в 1797-м, Бернару-Франсуа исполнилось 50. Даниель Думерк следил за его карьерой. Он решил женить Бернара на дочери другого члена «интендантского корпуса», Жозефа Саламбье, директора Управления делами богоугодных заведений Парижа.

Почему бы не сыграть свадьбу как можно скорее? Невесте 19, и не следует давать ей время на раздумья — вдруг еще примется мечтать о другом? Будущие тесть и зять, удобно устроившись, неспешно беседовали. Оба принадлежали к одному и тому же ведомству, на обоих снизошла «благодать», оба были франкмасонами. В 1802 году Жозеф Саламбье стал экспертом в Палате званий Великого Востока. Бернар-Франсуа, живя в Туре, входил в ложу Совершенного Согласия.

Начиная с 1547 года выходцы из Сен-Дени Саламбье передавали от отца к сыну профессию суконщика. Кроме того, они изготавливали все необходимое для военной и гражданской форменной одежды. Отец Тома Саламбье, скончавшийся в 1757 году, получил должность каптенармуса королевского казарменного имущества. Он жил в Живе-Сен-Илере, что расположен в долине Мааса, где армия пополняла свои запасы. Родственники и друзья Саламбье «большей частью принадлежали к кругу парижских торговцев сукном, а также фурнитурой для гражданской и военной форменной одежды. Торговали они и декоративными тканями» (Жан Делей «Сокольничий»[8]).

Луи Саламбье, прапрадед Бальзака, изготавливал и продавал галуны, его брат Мишель был пуговичных дел мастером, другой брат владел мясной лавкой, их сестра вышла замуж за торговца тесьмой. Все они жили на улице Сен-Дени, за исключением двоюродного деда Бальзака, который женился на дочери суконщика из Эльбефа и держал лавку при фабрике «Золотое руно», «которая производит и продает все необходимое для форменной одежды пехотинцев, моряков и префектов». В 1805 году этот двоюродный дед будет избран помощником судьи торгового суда, а в следующем году — судьей. Как и Цезарь Бирото, он принадлежал к «главам самых древних и уважаемых семей, отличавшихся честностью, порядочностью и образцовым ведением хозяйства». В 1810 году его изберут членом правления по обеспечению войск обмундированием.

Анна Шарлотта Лора Саламбье, мать Оноре, была красавицей. Она не походила на свою мать, урожденную Софи Жове, чей отец, в свою очередь, торговал галунами. Эта бабушка по материнской линии, вскоре возненавидевшая своего зятя, вдохновила Бальзака на создание образа госпожи Гийом. Обе они «носят чепец, отделанный кружевами, как у вдов». Бабушка Саламбье овдовела в 1803 году. «Ее речь отрывиста, а жесты напоминают скачкообразные движения телеграфного механизма» («Дом кошки, играющей в мяч»).

Лора, мать Бальзака, в течение пяти лет, предшествовавших замужеству, жила под деспотичным надзором матери. Она вставала в 7 утра, чтобы успеть привести себя в порядок: почистить зубы, вымыть руки и лицо, убрать в комнате. С 8 до 9 она училась писать, стараясь держать перо прямо, чтобы выработать красивый почерк. С 9 до полудня, а также с 5 до 7 часов вечера ей были уготованы «полезные занятия». Под «полезными занятиями» мать понимала шитье, вязание, изготовление фестонов, вышивание. В остальные часы она наряжала куклу и предавалась упорному труду по плетению кружев. Хорошо воспитанная девушка не перечила родителям и читала только дозволенные книги. Чтобы отбить у нее всякую мысль о кокетстве, ей запрещали иметь зеркало и внимательно следили за тем, чтобы ум ее занимали лишь принципы образцового ведения домашнего хозяйства.