Подводя предварительные итоги сказанному, можно сделать довольно нелицеприятный для современной российской власти вывод. Избранный путь развития, на который встала Россия в 1991 году, объективно обострил сложные демографические проблемы, создал новые и привел к тому, что единственным приемлемым выходом из ситуации стала внешняя миграция, причём выбор не просто невелик, а практически безальтернативен. Либо миграция извне будет нарастать со всё более уменьшающимися шансами воспрепятствовать размыву российской идентичности перед наплывом этночужаков, которые попросту не буду успевать интегрироваться в российское общество — либо катастрофа, вызванная недостаточностью численности населения для выполнения всех задач, стоящих перед Россией, как страной.
Очевидно, что решение проблемы интеграции мигрантов в этой системе вторично. Первичным является ошибочный курс на ускоренную модернизацию по наиболее бесчеловечным зарубежным проектам, не учитывающим к тому же специфику и особенности России, как органической составной части неевропейских цивилизаций.
Выходящие из-под контроля процессы миграции преимущественно из стран, относящихся как раз к неевропейским цивилизациям, способны разрушить нашу страну сразу по двум направлениям. С одной стороны, наплыв иноэтничных мигрантов «размоет» российский народ и запустит процесс его ассимиляции, с другой — мигранты-чужаки ещё более далеки от европейских ценностей, чем русские. Став влиятельной силой в России, экзогенные и чуждые нам ментально пришельцы неизбежно воспротивятся существующей и навязываемой либеральными реформаторами модели модернизации. Мигранты станут спусковым крючком контрмодерна, который похоронит евромодернизацию.
Можно сказать, что «Арабская весна» в этом смысле является весьма убедительной иллюстрацией, что произойдет, когда массы мигрантов сумеют занять более уверенное положение в России. «Арабская весна» объективно является контрмодерном, ответом на ускоренную модернизацию по внешним, привнесенным извне моделям — как западного толка, так и национал-социалистического. Обе этих модели во многом противоречат цивилизационной сущности исламского мира — и «Арабская весна» стала реакцией на эти проекты. Она стала тем более болезненной, что грозные признаки роста недовольства усиленно давились прежними режимами. Революция 79 года в Иране была весьма веским предупреждением светским и прозападным режимам Ближнего Востока, но они так и не сумели осознать опасность ускоренной вестернизации своих стран.
Пожалуй, только Сирия в последние годы перед «Весной» сумела начать проводить относительно сбалансированную политику, что и обусловило её исключительную устойчивость к событиям «Арабской весны» на своей территории — но это никак не отрицает того факта, что даже в случае победы в идущей сейчас войне сирийское светское руководство должно будет существенно пересмотреть суть проводимых им реформ своей страны, адаптировать их к особенностям сирийского общества.
Вторая значимая причина кровавых событий «Арабской весны» заключается в попытке Запада оседлать национально-освободительные движения в своих интересах, используя для этого свой собственный инструмент в виде террористических организаций, выступающих под знаменами ислама. Нет никаких сомнений, что аналогичный сценарий будет применен и в России — тем более опасным видится ваххабизм, который и стал основным инструментом Запада в его проектах по сносу социальных субъектов.
Поэтому, даже реализуя мероприятия по упорядочению миграционных процессов без решения основного вопроса — содержания модернизационных реформ — в конечном итоге русские не только не смогут модернизировать свою страну, но и окажутся в ней на подчиненных ролях, оттесненные пришельцами в анклавы, куда они и начинают «сжиматься» уже сейчас. И здесь мы должны всегда держать в уме Косово, как вполне реальный сценарный план такого рода перспектив. Никакие аргументы по поводу исторической принадлежности тех или иных областей или регионов не будут приняты во внимание, если в них значимую роль начнут играть чуждые нам и нашей идентичности не желающие интегрироваться пришельцы.
Цивилизационный выбор России настоятельно требует отказа от этики и нравственного выбора проводимых реформ и проведения модернизации на принципах, отвечающих нашим особенностям. В противном случае это же самое сделают пришельцы — но в своих интересах, а Россия перестанет быть страной русских или перестанет существовать вовсе. Во всяком случае в тех границах и в том виде, в котором она существует сейчас.
Для того, чтобы понять, в чём заключается «наш» выбор, требуется небольшое отступление, выходящее за рамки тематики этой книги.
Принципиальное отличие европейского «выбора» от российского
Выдающийся советский и российский востоковед Л.С.Васильев в своем двухтомном труде «История Востока» пишет:
Неевропейское государство, в отличие от европейского антично-капиталистического, никогда не было тем, что марксизм именует надстройкой над базисом. Оно не ставило и не могло ставить своей целью выражение интересов господствующего класса собственников, ибо такого класса не было, да и государство было иным. Неевропейское государство с незапамятных времен всегда и везде было не только неотъемлемой частью неотчленимого от него социума, но и вершиной его. Включая в себя социум, венчая его, оно всегда возвышалось над ним и подчиняло его себе. Иными были и его функции. Конечно, кое-какие — защита страны, охрана порядка, организация внешних сношений, административно-территориальное правление, суд, взимание налогов и т. п. — вполне сопоставимы с функциями европейского государства, порой даже идентичны им. Но коренное отличие в том, что в неевропейском обществе государство являет собой высшую и ничем не ограниченную власть, перед которой трепещет и обязано трепетать все общество, снизу доверху, — в этом весь смысл разницы! И если в Европе власть зависит от баланса противоречивых тенденций в социуме (откуда и марксистская идея о классовых антагонизмах), то на Востоке авторитет власти ни от чего подобного не зависит. Он зависит только от силы самой власти, от эффективности централизованной администрации и в конечном счете от регулярного притока в казну гарантированной нормы дохода.
Именно такого рода стандарт веками складывался в древности. Он держался на силе традиций, опирался на сакральный авторитет богов и был нужен в конечном счете привыкшему к нему социуму. Нужен ради сохранения привычной и в целом благодатной для социума консервативной стабильности.
(Л.С.Васильев «История Востока». Т.1. Гл. 16 «Государство и общество»)
Важнейшим отличительным признаком неевропейского общества и государства от европейского Л.С.Васильев видит в том, что исторически только в европейском обществе сложилась частная собственность в том виде, в котором она навязана сейчас и России. Частный собственник является основой общества, право частной собственности священно и неотчуждаемо, вытекающее из этого стремление собственника к прибыли является его основным мотивом существования. Для неевропейских обществ это не так. Частная собственность в них являлась и является всегда вторичной по отношению к государственной:
«Если не частные земельные собственники, а государство непосредственно противостоит непосредственным производителям, как это наблюдается в Азии, в качестве земельного собственника и вместе с тем суверена, то рента и налог совпадают, или, вернее, тогда не существует никакого налога, который был бы отличен от этой формы земельной ренты. При таких обстоятельствах отношение зависимости может иметь политически и экономически не более суровую форму, чем та, которая характеризует положение всех подданных по отношению к этому государству. Государство здесь — верховный собственник земли. Суверенитет здесь — земельная собственность, сконцентрированная в национальном масштабе. Но зато в этом случае не существует никакой частной земельной собственности, хотя существует как частное, так и общинное владение и пользование землей»
(Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 46. Ч.2. С.354)
