Но вошедший оказался вовсе не лордом Найтоном. Это оказалась молоденькая горничная лет восемнадцати, обеими руками держащая поднос.

Служанка присела в торопливом реверансе.

— Простите, миледи. Я только принесла ваш чай. Лорд Найтон решил, что вам захочется выпить чашечку.

Чувствуя себя весьма глупо, Грейс подняла полотенце и принялась вытирать влажные кончики волос.

— Да, спасибо. Поставьте его, пожалуйста, здесь.

— Aye[19], миледи. Миледи, хотите, чтобы я осталась расчесать вам волосы и помочь подготовиться ко сну?

Грейс взглянула на горничную, испытывая соблазн согласиться. Но, в конце концов, решила, что будет лучше, если она, насколько это возможно, сможет занять себя до прихода лорда Найтона.

— Нет, спасибо. Думаю, я справлюсь сама.

Горничная вновь присела перед хозяйкой, прежде чем уйти, закрыв за собой дверь.

Грейс направилась туда, где стоял поднос с чаем, и опустилась в кресло, устроившись в нём в своей любимой позе — подогнув под себя ноги, — затем взяла чайник и наполнила чашку. Грейс подумала, что было очень предусмотрительно с его стороны распорядиться, чтобы ей принесли чай. Она сделала небольшой глоточек и тут же закашлялась. Глаза заслезились, а горло просто жгло огнём. В чай оказалось добавлено нечто гораздо более крепкое и в значительно большем количестве, нежели просто несколько капель кларета, как она привыкла. Она уже было собиралась отставить чай в сторону, когда вдруг спустя несколько секунд внутри неё начало разливаться восхитительное тепло.

Грейс вновь подняла чашку и сделала ещё один глоток, искренне сожалея, что лорд Найтон не позаботился, чтобы к чаю подали какое-нибудь печенье. Она вдруг поняла, что проголодалась. За ужином, хоть тот и был великолепен, Грейс съела всего лишь несколько кусочков. По правде говоря, она просто не смогла заставить себя что-то съесть после замечаний лорда Найтона о традициях, касающихся герцогского ложа. Грейс сделала ещё глоточек и, заглянув в чайник, увидела, что тот ещё на две трети полон. Поэтому она, прихватив с собой поднос, отправилась в герцогскую опочивальню, решив, что выпьет ещё чашечку-другую, пока переодевается в сухую рубашку, расчёсывает волосы и ждёт лорда Найтона.

Когда Грейс в следующий раз обратила внимание на часы, время уже близилось к полуночи, а сама она успела выпить не только чашечку, но и весь чайник. Она даже перехватила волосы лентой, завязав её прелестным бантом на макушке. Надела свою любимую ночную рубашку белого льна с маленькими жемчужными пуговками спереди. Прочитала ещё три главы романа. А лорд Найтон всё не появлялся.

Зевнув, Грейс откинулась на набитые гусиным пухом подушки на до нелепости огромной герцогской кровати. Она пошевелила пальчиками на ногах, не достававшими даже до середины матраса, и подумала, что здесь легко смогли бы расположиться на ночлег она сама, лорд Найтон, Эмброуз и миссис Стоун. Возможно даже тот лакей, что прислуживал им за ужином. Грейс хихикнула, представив себе такую картину — она приносит в жертву свою невинность на великолепном герцогском ложе Уэстоверов, в то время как Эмброуз невозмутимо наблюдает за ней с противоположного конца кровати.

Она уставилась на огромные, с древесный ствол, столбики кровати, недоумевая, почему фигурки, вырезанные на тёмном, отполированном до блеска дереве, вдруг затанцевали. Грейс подумала о других целомудренных невестах Устоверов, лежавших на этом же самом месте до неё. Танцевали ли фигурки и для них? Возможно, они имели какое-то отношение к той традиции. Она заглянула за край матраса, в попытке разглядеть пол — но так и не смогла его увидеть. Без сомнения, эту кровать подбирали нарочно для этой традиции, потому как она была столь высока, что наверняка не давала напуганным новобрачным убежать из-за опасения сломать себе шею.

Часы пробили половину двенадцатого, а Грейс всё ещё оставалась в одиночестве. Вероятно, лорд Найтон почувствовал её смятение — наверняка, звук упавшей на пол ложки и её ошалелый вид что-то подсказал ему. Возможно, он решил отойти от традиции, касающейся этой кровати и этой ночи. Свеча на столике рядом с ней почти догорела, другие погасли уже давно. Огонь в камине с каждой минутой становился всё тусклее.

Бдительность Грейс, до того не сводившей взгляда с двери, начала ослабевать, глаза её слипались. Она коснулась рукой лица. Чай, что бы там в него ни подмешали, окрасил её щечки румянцем и согрел изнутри. Она отшвырнула одеяло ногой. Уже очень поздно. Закрыв глаза, Грейс подумала, что лорд Найтон, вероятнее всего, решил всё-таки отправиться спать, но только в другую спальню, где-нибудь в другой части этого мрачного, зловещего дома. Да, должно быть, так и есть…

Но, казалось, прошло какое-то мгновение, и с противоположного конца комнаты послышался щелчок, странным эхом отозвавшийся у неё в ушах. Грейс потребовалось некоторое усилие, чтобы открыть глаза — и даже тогда ей удалось приподнять веки лишь наполовину. Она различила фигуру, застывшую в нерешительности на границе колеблющихся теней, отбрасываемых угасающим пламенем. Ещё не очнувшись ото сна, Грейс решила, что это снова горничная, которая принесла ей ещё чаю. Молодая маркиза понадеялась, что на этот раз к нему прилагается что-нибудь съестное.

— Прошу прощения, — произнесла она заплетающимся, непослушным языком, — но могу я попросить вас принести какое-нибудь печенье? — удивительно, но даже самой Грейс показалось, что её голос прозвучал как-то странно, а слова — неразборчиво.

Ответа не последовало. Грейс моргнула, наблюдая, как неясный силуэт приближается к кровати. В голову ей пришла забавная мысль, что горничная с прошлого раза стала как-то выше и шире, особенно в плечах.

Наконец, фигура вышла на свет, и Грейс увидела, что это вовсе не горничная.

Это оказался лорд Найтон — здесь, в спальне, вместе с ней. На нём был надет халат, из-под которого виднелись босые ступни. Он не сводил с неё пристального взгляда. И шёл прямо к кровати.

Прежде чем маркиз оказался рядом с ней, у Грейс мелькнула мысль, что он, по всей видимости, решил всё-таки последовать семейной традиции Уэстоверов.

Кристиан шёл к Грейс, глядя прямо на неё. Он понимал, что час уже поздний, и в глубине души полагал, что она уже спит. Он не ожидал, что так задержится.

Последние несколько часов Кристиан провел по большей части с бутылкой бренди, убеждая себя, что даёт Грейс время подготовиться к неминуемому исходу этого вечера, когда на самом деле именно он был тем, кто в этом самом времени нуждался. Пожалуй, он не чувствовал себя столь неловко и неуверенно с тех самых пор, как был ещё пятнадцатилетним юнцом, чьей собственной невинности довелось столкнуться с семнадцатилетней дочкой лорда Уитби на сеновале в конюшнях Уэстовера.

Вскоре ему придётся закрепить брачный союз на супружеском ложе, но в то же время он поступит по-своему.

Едва ли какой-либо девятилетний мальчишка способен в полной мере понять, к чему приведут его поступки. В этом возрасте действуют не задумываясь, с какими последствиями придётся столкнуться через пять, десять, или даже двадцать лет. Поэтому, когда спустя всего несколько часов после того, как стал свидетелем смерти отца, он стоял перед своим дедом, герцогом, то мог думать лишь о том, как защитить ту семью, которая у него ещё осталась — мать и пока не родившегося брата или сестру. Он бы согласился отрезать себе левую руку, если бы потребовалось, но у герцога были свои мысли на этот счёт.

«Ты проживёшь такую жизнь, какую я для тебя выберу, Кристиан. Ты будешь следовать тому курсу, что я для тебя наметил: женишься, когда я решу, и, как только придёт время, ты отдашь мне своего сына-первенца».

Сколь простым это казалось Кристиану столько лет назад, сколь неблизким, и сколь справедливым. Две жизни взамен двух жизней: его матери и ребёнка, что она вынашивала, за его собственную и младенца, которого он тогда не мог даже попытаться себе представить. Всё выглядело едва ли не так, словно он от этой сделки только выигрывает, и хотя мать умоляла его не соглашаться, Кристиан заключил с герцогом договор, нацарапав свою детскую подпись на документе, поспешно составленном дедом. Да и какой у него был выбор? Если бы он этого не сделал, герцог бы их всех просто уничтожил.