Каждое слово поражало Грейс прямо в сердце и уносило частицу света из её глаз, пока в них не остались только грубые рваные облака. Она несколько раз моргнула, будто надеясь, что облака развеются. Грейс еле сдерживала слёзы, а губа её дрожала так сильно, что её пришлось закусить. Несколько секунд она молча ошеломлённо вглядывалась в Кристиана и, наконец, почти шёпотом произнесла:
— Извините, что отняла у вас время.
Она повернулась и, тяжело ступая, с обессиленно повисшими руками, медленно вышла из комнаты. И глядя, как она идёт, Кристиан был способен думать только о том, что старый герцог мог бы гордиться им. Потому что внук стал точной копией деда — человеком, который растрачивает свою жизнь на ненависть. Теперь он стал бессердечным ублюдком, вполне достойным носить титул герцога Уэстовера.
Глава 18
На следующее утро Грейс покинула свою спальню позже, чем обычно. Вместо того чтобы позавтракать, как всегда, в гостиной — бисквитами, гренками, иногда яйцами — она выпила свой утренний чай в постели, затягивая время и прислушиваясь к шуму, создаваемому передвижениями Кристиана у себя в спальне. Услышав в коридоре приближающиеся шаги мужа, она затаила дыхание, уставившись на дверь в ожидании, не остановится ли он. Грейс все ещё надеялась, хотя и знала, что нет, не остановится. И действительно, Кристиан проследовал мимо её спальни, спустился по лестнице и задержался лишь для того, чтобы перед уходом поговорить с Форбсом. Стоя у окна, Грейс наблюдала через стекло, как он садится в карету Найтонов и приказывает Пэрроту везти его в клуб Уайт. Ни разу он не взглянул наверх, чтобы увидеть её.
И вот сейчас, когда она стояла у дверей в кабинете Кристиана, ей почти верилось, что слова, сказанные им прошлой ночью, никогда не были произнесены. Темнота и тени, клубившиеся над нею несколько часов назад, исчезли при свете дня. В камине не осталось ничего, кроме горстки серого пепла. Никаких признаков того, что Кристиан сидел здесь в своём кресле. Однако невозможно выбросить из памяти, обращённые к ней, ненавистные слова — даже и сейчас звучавшие у неё в голове:
— Говорю совершенно откровенно, Грейс, на вашем месте мог быть кто угодно…
С тех пор, как Грейс впервые увидела Кристиана, взглянув на него снизу вверх, когда упала к его ногам в его же гардеробной в ночь бала у Найтонов, в глубине души она знала, что он тот самый, о ком говорила ей Нонни — идеальный рыцарь, мужчина, которого она будет любить всю оставшуюся жизнь. Он упрекал её в том, что она мечтательница, но никогда ещё ни одна мечта не была настолько отчётливой, настолько хорошо знакомой. Всё произошло в точности так, как, по словам Нонни, должно было произойти — к Грейс мгновенно пришло осознание, что сколько бы она не прожила, её сердце всегда будет принадлежать только Кристиану. Без вопросов. Без сомнений.
Вот только Нонни не говорила ей, что делать, если её рыцарь не ответит взаимностью.
Кристиан не любит её, она ему даже не нравится. Уяснение этой истины ничуть не уменьшило её любовь к нему, но с рассветом нового дня, едва слёзы успели высохнуть у неё на подушке, к Грейс пришло ещё одно понимание, такое же отчётливое, как её уверенность в любви к Кристиану.
Как бы сильно она ни любила Кристиана, как бы горячо ни желала, чтобы он ответил ей взаимностью, он никогда не полюбит её.
Только в тот момент, когда он произнёс те слова, Грейс признала правду, которую видела в мрачном взгляде Кристиана каждый день их короткого несчастливого брака. Всё время что-то было не так — что-то было неправильно, что-то так очевидно отсутствовало. Только сейчас она поняла, в чём дело. Жениться на ней, к несчастью и против желания, Кристиана принудил дед, герцог. Хотя брак Грейс и был устроен её дядей, в конечном счёте она сама приняла решение стать женой Кристиана. Она хотела этого, о Боже, она всей душой к этому стремилась. И ни разу не задумалась о том, что Кристиан мог действовать не по своей воле. Она была так поглощена мыслью всю оставшуюся жизнь провести рядом с красивым обаятельным мужчиной, которого встретила на балу у Найтонов, так увлечена сказочными обещаниями Нонни, что никогда не задавалась вопросом, что думает этот мужчина, что он чувствует — или не чувствует.
Сейчас, когда Грейс осознала правду о его чувствах, ту правду, которую Кристиан так тщательно старался скрыть от неё, остался всего лишь один вопрос: как же она собирается прожить с ним всю жизнь, видеть его, находиться с ним рядом, зная, что он никогда не хотел её присутствия в своей жизни?
За этими размышлениями Грейс провела ранние утренние часы в своей спальне. Снова и снова она представляла себе освещённое камином лицо Кристиана таким, каким увидела его прошлым вечером в кабинете, его померкший взгляд, когда он произносил те самые слова. И её охватывало такое ощущение пустоты, какого прежде она не могла даже вообразить.
Её родители предпочитали путешествовать по миру без неё, предоставив кому-то другому растить её и воспитывать, только время от времени наезжая с визитами, чтобы заметить, как она выросла. И, похоже, считали встречи с дочерью скорее обязанностью, чем удовольствием. Дядя Тедрик, став её опекуном, выискивал самый, какой только возможно, быстрый и выгодный способ избавиться от неё. Даже Нонни, единственная, кто неизменно являлся частью её жизни, в конце концов ушла, и с её уходом закончилась та жизнь, которую только и знала Грейс. А теперь Кристиан… Грейс задумалась: может, ей просто выпала такая судьба — быть покинутой и отвергнутой всеми, кого она любит, кто, казалось бы, должен любить её?
Когда солнце давно уже перевалило за полдень и время близилось к ужину, Грейс в одиночестве сидела в гостиной. В доме стояла тишина, поскольку остальные его обитатели разошлись, и всё вокруг казалось настолько мрачным, что даже стены будто бы понимали всю пустоту и бесплодность будущего Грейс. Её пятичасовой чай остывал в чайнике на столике рядом с ней. Книга, которую она пыталась читать последний час, обложкой вверх лежала около неё на сиденье. Кристиан целый день не возвращался и, по словам Форбса, не сказал, когда вернётся, и вернётся ли вообще. У Грейс промелькнула мысль, что, возможно, он отправился в какое-то другое место, к кому-то, чьё присутствие ему не навязывают, кого он выбрал по собственной воле. Хоть она и знала, что в свете подобные вещи считаются совершенно обычными, но при мысли о том, что Кристиан столь же сокровенно прикасался к какой-то другой женщине, кому-то ещё дарил те ласки, которые когда-либо проявлял к ней самой, горло Грейс сжалось, а к глазам подступили слёзы.
Она отогнала беспокоящие вопросы и снова взялась за «Энеиду» Вергилия, полагая, что чтение отвлечёт её, прервёт течение мыслей, омрачивших весь день. Возможно, Вергилий предложит какие-нибудь ответы. Грейс быстро раскрыла книгу и перед ней явилась единственная многозначительная строка: Fata viam invenient.
«От судьбы не уйдёшь», — шёпотом перевела она.
И сразу же после этого раздался стук. Грейс подняла глаза от страницы в тот момент, когда Форбс открывал дверь.
— Извините, что помешал, миледи, но к вам гость. Мистер Дженнер.
— Дженнер? — Грейс покачала головой. — Боюсь, я не знаю такого человека.
Форбс шагнул вперёд и, склонив голову, подал на подносе визитную карточку посетителя:
— Он передал мне это вместе с просьбой увидеть вас.
Грейс взяла карточку и прочла:
Чарльз Дженнер, солиситор.
— Возможно, вы ослышались, Форбс. Учитывая род занятий этого человека, думаю, ему нужно поговорить не со мной, а с лордом Найтоном.
— Он произнёс ваше имя совершенно отчётливо, миледи. По сути, он назвал вас бывшей леди Грейс Ледис из Ледисторпа.
Заинтересовавшись, Грейс попросила Форбса привести посетителя. По крайней мере визит отвлечёт её внимание от печалящих её целый день унылых мыслей. Она отложила книгу и, отставив чашку, встала, чтобы встретить гостя.
