— Тем не менее, — сказал Генри, — мне бы хотелось знать.

Все трое молчали.

— А если вы попытаетесь помешать нам? — сказал наконец Джулиус.

— Каким образом?

— Позвоните и ФБР…

— Этого профессор не сделает, — сказал Дэнни.

— Да, — сказал Генри, — этого я не сделаю.

— А зачем вам нужно знать? — спросил Элан.

— Да, видите ли, вы пробудили во мне интерес… И это не чисто академический интерес. Как вы сами сказали, от

дав свои деньги, еще не изменишь устройства мира. Мне бы хотелось услышать и другие идеи.

Элан поглядел на Дэнни, потом на Джулиуса. Те пожали плечами, и Элан снова обернулся к Генри.

— Позвольте нам подумать.

— Разумеется, — сказал Генри. — Загляните ко мне домой сегодня вечером… или завтра… словом, когда хотите, и сообщите о вашем решении.

Луиза ждала Джулиуса у дверей аудитории. Она с вызовом поглядела на отца. Он улыбнулся и ушел к себе в кабинет, а она присоединилась к троим студентам, и они зашагали в противоположном направлении.

— Твой отец, по-видимому, кое-что знает, — сказал Дэнни.

— Я не говорила ему, — сказала Луиза, опустив глаза.

— Нет-нет, — сказал Элан. — Он, должно быть, сам начал догадываться.

— Каким это образом? — спросил Джулиус.

— По некоторым нашим высказываниям, ну, и потом… мы ведь перестали принимать участие в дискуссиях.

— Да, это было глупо с нашей стороны.

— По счастью, — сказал Элан, — догадывается только профессор, а я не думаю, чтобы он стал что-либо предпринимать.

— Ну и как же — посвятим мы его? — спросил Дэнни.

— Посвятим? — переспросила Луиза. — Ты что, рехнулся?

— Он ведь просит об этом, — сказал Джулиус.

— Он может рассказать Лафлину, — сказал Дэнни.

— Нет, — сказала Луиза, покачав головой, — не думаю.

Он не любит Лафлина. Но он будет пытаться отговорить нас.

— А может, это и не так плохо, — сказал Элан.

— Ты считаешь, что у нас ничего не выйдет? — спросил Дэнни.

— Нет, — сказал Элан, — я думаю, выйдет. Но я думаю также, что мы должны твердо знать, чего добиваемся, и спор с твоим отцом, Луиза, должен помочь нам укрепиться в нашем решении. Переубедить нас он не сможет, а если не сможет он, так, значит, не сможет и никто другой.

Генри всего на несколько минут заглянул к себе в кабинет и тут же направился домой на Брэттл-стрит. Выйдя на Гарвардскую площадь, он увидел Луизу и ее приятелей: они стояли у газетного киоска в центре площади и о чем-то совещались, лица их были серьезны, а поток пешеходов, лившийся из подземного перехода, обтекал их со всех сторон.

Генри пересек улицу, петляя между медленно движущимися автомобилями, и не спеша зашагал по противоположной стороне. Он пытался представить себе, что они там говорят, решая, посвящать его в свой план или нет, какие аргументы приводятся за и против. Но, думая о том, что ему придется выслушать их решение, он оставался на удивление спокоен и невозмутим, словно ему было не так уж важно, доверятся они ему или нет. Если не доверятся, думал он, это грозит тем, что их могут арестовать или, еще того хуже, они сами подорвутся на какой-нибудь самодельной бомбе. Эта мысль пробудила в нем тревогу за дочь, но еще мучительнее было представить ее себе совсем одинокой и несчастной.

Возможность другого решения — решения открыть ему свои планы — пробудила в нем иные опасения, порожденные неуверенностью в себе. Если они замышляют, как он подозревал, убить президента или государственного секретаря, он должен будет найти слова, подкрепленные логикой, ибо только логика могла воздействовать на их умы; найти такие слова, которые могли бы убедить их в том, в чем был убежден он сам: подобная акция отвратительна и бесполезна.

Ленин, вспомнилось ему, в своих сочинениях выступал против террора. Но согласятся ли они с Лениным? Едва задав себе этот вопрос, он уже знал их ответ: Ленин писал пятьдесят лет назад, положение вещей было тогда иным. Теперь революционеры прибегают к террористическим действиям, это стало заурядным явлением. В конце концов, и Вьетконг…

Он может сказать им: а Кеннеди? Вспомните возмущение, охватившее поголовно всех при известии о его убийстве. И они ответят, что, конечно, убийство, не приносящее политического результата, не может не вызывать возмущения, но убийство, которое совершат они, будет актом большого политического значения, и все, кто стремится разрушить капиталистическую систему, признают его правильным.

Проходя мимо дома одного из своих друзей и коллег, Генри хотел было зайти к нему и попросить совета, но передумал. Он знал наперед, что скажет этот ученый муж: если профессору не удастся переубедить их, тогда он должен либо предостеречь президента, либо обратиться в полицию. Но Генри понимал, что этого он никогда не сделает, он не вправе доносить на них. Более того, он был убежден и в том, что полиция не вправе их арестовать; ведь он сам тоже искал выход из тупика, и если насилие претило ему, так, быть может, причиной тому был только страх.

И когда в тот же день, ближе к вечеру, трое студентов пришли к нему, он все еще продолжал пребывать в этом состоянии неуверенности и сомнений. Вместе со своими приятелями пришла и Луиза: она следом за ними вошла в его кабинет — вошла, словно чужая, посторонняя в этом доме.

Профессор сел за письменный стол, Элан и Дэнни — в кресла, а Джулиус и Луиза расположились на полу на ковре.

— Итак? — спросил Генри, окидывая взглядом собравшихся.

— Мы решили, — сказал Элан, — что следует открыть вам все.

— Прекрасно, — сказал Генри.

— Это не должно вам льстить, — сказал Элан. — Мы просто хотим еще раз увериться в своей правоте и думаем, что вы нам в этом поможете.

— Так, понимаю, — сказал Генри. — Это действительно не слишком лестно.

Луиза сделала нетерпеливый жест и скривила губы, но ничего не сказала.

Элан поглядел на Дэнни. Дэнни кивнул. Тогда Элан поглядел на Джулиуса, но взгляд мексиканца был устремлен на профессора, и Элан тоже перевел взгляд на профессора и сказал:

— Мы намерены начать в Америке революцию и с этой целью решили совершить убийство, имеющее важное политическое значение.

— Я так и предполагал, — сказал Генри. — И кого вы убьете?

Снова Элан поглядел на своих друзей. Дэнни поймал его взгляд и сказал:

— Сенатора Лафлина.

— Лафлина?

— Да, — сказал Элан.

— Вы что — шутите?

— Отнюдь нет.

— Но Лафлин же совершенно незначительная фигура. Он ничтожество.

Элан, казалось, смешался, но постарался скрыть свое смущение и ответил не без сарказма:

— Ну, не такое уж он ничтожество, если вспомнить Вьетнам.

— Разумеется, он ничтожество, — сказал Генри. — Он просто говорит то, что, как ему кажется, говорят другие, только он неповоротлив и не поспевает уловить перемену.

— Мы знаем, что он ваш друг, — сказал Дэнни.

— В данном случае это не имеет никакого значения, — сказал Генри. — Если завтра Лафлин погибнет в авиационной катастрофе, мне, право же, наплевать.

Генри почувствовал, что Луиза смотрит на него в упор.

— В таком случае, — медленно произнесла она, — почему же тебе будет не наплевать, если мы его убьем?

— Мне будет не наплевать из-за тебя, из-за того, что может произойти с вами… со всеми вами, — сказал Генри. — Вам это не сойдет с рук.

— Сойдет, — сказал Дэнни, — если это будет Лафлин.

Потому-то мы и остановили свой выбор на нем. Понимаете, Луиза… Я хотел сказать…

— Лафлина предложила я, — сказала Луиза. — Потому что я через Бенни или Джин смогу установить, где и когда он должен быть.

— А потом они это припомнят, и тебя притянут к ответу.

— Маловероятно, — насмешливо сказала Луиза. — Ведь, как-никак, я — твоя дочь.

Генри хотел что-то возразить, но удержался, пожал плечами и промолчал.

— Вы понимаете, — торжественно начал Джулиус, словно актер, читающий роль, — Лафлин достаточно хорошо известен, и все знают, за что он ратует, но вместе с тем он не такая уж важная птица, чтобы дюжина шпиков всегда вилась вокруг него.