И все же, видимо, она временами отключалась от реальности. Этот вечер потом вспоминался ей набором несвязанных обрывков, внезапно осознаваемой реальностью, которая столь же внезапно растворялась в кошмарных видениях.

Вот они идут к дому старосты. Данила молча толкает мотоцикл, а Радмила что-то горячо говорит ей — Алисе — что-то доказывает, но девушка не понимает ее…

…возле дома старосты лежат на земле два человека. Данила выходит из ворот, на его плече висит еле переставляющий ноги полицейский. Лицо Виктора похоже на раздавленный помидор, одна рука болтается и выглядит так, словно на ней два локтя…

…Радмила прибинтовывает руку полицейского к туловищу своим платком. Глаза Виктора белые от боли, но он только тихо шипит. Данила возится с мотоциклом, потом неожиданно спрашивает:

— Почему ты не спасла ее?

…Лицо Радмилы искажено страданием. Она заглядывает в глаза Алисы, просит:

— Не надо ненавидеть нас. Мы просили Креслава не возрождать человеческие жертвоприношения. Их ведь не совершали много веков! Но он говорил, что близится последняя война, и нужно накопить сил. Любой ценой! Мы не могли идти против воли старейшины. Я осмелилась только написать заявление в полицию. Надеялась, что они успеют спасти девочку… Прошу тебя, прости нас. Возвращайся когда-нибудь. Креслава теперь нет…

…Алиса на мотоцикле. Между ней и Данилой — мокрая ватная кукла. Девушка не сразу понимает, что это полицейский. Он без сознания, но Алиса чувствует через плотно прижатую спину редкие слабые толчки его сердца. Данила говорит:

— Держись за меня крепче. Пожалуйста, не теряй сознание. Удержи его до города…

Алиса честно старалась выполнить его просьбу. И, видимо, даже когда теряла сознание, не отпускала руки. А связь с реальностью явно обрывалась, потому что иначе как бредом объяснить то, что было потом, она не могла.

Данила еще не успел завести мотоцикл, как в переулке появилось несколько темных силуэтов. Разразились яростным лаем молчавшие до сих пор собаки. Они выскакивали из ворот окружающих домов, пролезали под изгородью, перемахивали через заборы — и большими прыжками неслись к мотоциклу. Затрещал кустарник, потянулся к Алисе и ее спутникам корявыми сучьями-лапами. Что-то коснулось ноги, девушка посмотрела вниз — трава с обочины, буквально за мгновения вытянувшаяся не меньше чем на метр, оплетала колеса мотоцикла.

Испугаться толком Алиса не успела.

— Держись, — буркнул Данила. — Сейчас поедем.

Рыкнул двигатель, взревел пару раз бешеным зверем, и мотоцикл сорвался с места. Жгуты травы разлетелись клочьями, взвизгнули, отлетая из-под колес, самые резвые псы.

Как они домчались до столицы, Алиса почти не запомнила. Остатки сил уходили на то, чтобы удерживать себя на грани сознания и не упустить болтающегося в седле Виктора. Каким-то чудом их не остановила полиция. Несколько раз, правда, за ними начинали гнаться патрульные машины, но Данила легко уходил, используя пробки, светофоры и дворы. Алиса хоть и неплохо знала Москву, но вскоре перестала понимать, где они едут.

Недолго покружив задворками и промзонами, Данила остановился у железных ворот, за которыми были видны приземистые корпуса из оранжевого кирпича. На требовательный гудок из домика пропускного пункта выглянул охранник, вгляделся в Данилу и тут же скрылся внутри. Ворота медленно поползли в стороны, мотоцикл скользнул между створками и несколькими ударами сердца позже остановился перед дверью одного из корпусов.

Данила поставил мотоцикл на подножку, взял бесчувственное тело полицейского на руки и пинком распахнул дверь. Алиса двинулась следом, но Данила бросил через плечо:

— Жди здесь!

Раньше такой приказ лишь разжег бы в девушке интерес, да и просто из упрямства она ни за что не послушалась бы… Теперь же она покорно вернулась к мотоциклу и застыла, ни о чем не думая.

Ждать пришлось недолго. Данила вышел один, кивком указал Алисе на мотоцикл. Присмотрелся. Что-то дрогнуло в его лице, он неожиданно мягко произнес:

— Потерпи еще чуть-чуть. Сейчас я тебя отвезу в надежное место, и сможем отдохнуть. А ты молодец! Не растерялась!

Алиса недоуменно посмотрела на Данилу.

— Я имею ввиду — столько всего произошло, а ты их не потеряла.

Алиса проследила за взглядом Данилы.

Из-за отворота кофты выглядывал край какой-то бумажки. Алиса сунула руку под кофту и нащупала несколько толстых листов. Достала, уже догадываясь, что это.

Она не помнила, как и почему забрала их с собой. Наверное, выходя из кабинета посмотреть на свадьбу, она держала их в руках. А потом машинально сунула под кофту, чтобы не мешали. Ну а потом стало не до них…

«Теперь они не успокоятся, пока не найдут меня!» — мелькнула паническая мысль.

Ведь она, пусть и невольно, украла святыню «Воробьиных полей».

Тринадцатую центурию Нострадамуса.

16 октября 1993 года.

Владимир подошел к столу, провел пальцем по пыльной поверхности.

— Зря ты это…

Изя отвернулся, пряча глаза, суетливо завозился с чайником, разливая по чашкам чай. Достал из потрепанного портфеля пакет с пирожками.

— Вот, Роза вчера испекла. Сказала — на прощание угости ребят. Пусть вспоминают нас.

— Слушай…

Изя покачал головой.

— Нет, это ты послушай. Мне сорок пять лет, Володя! Ты представляешь, что такое сорок пять лет? А, ну, да — ты-то представляешь. Но ты не представляешь, что такое сорок пять лет для еврея, когда он видит на улице молодых парней с бритыми затылками и повязками на рукаве.

— Брось! — не совсем искренне возмутился Владимир. — У нас этого никогда не будет!

Изя наконец поднял на него печальный взгляд. Владимир только сейчас заметил, что его друг совершенно седой. Изрезанное глубокими морщинами лицо с большим грустным носом делало Бронштейна похожим то ли на библейского пророка, то ли на Эйнштейна.

— Володя, это уже есть. Я сам не понимаю, как это могло произойти в нашей стране. Но они уже здесь. И милиция смотрит на них, ты не поверишь, с пониманием.

Владимир вздохнул. Он сам был потрясен, когда впервые увидел по телевизору выступление лидера русских фашистов. Сейчас-то уже привык.

— Это временное, Изя. Они же просто клоуны. Кто их воспринимает всерьез?

— В начале двадцатых над Гитлером тоже смеялись… Да и не только в нацистах дело. Володя, ты разве сам не видишь? Все катится к чертям собачьим! Мы двадцать лет носили свои кирпичики на строительство храма науки. Наверное, не очень большие кирпичики и не всем понятные, но мы строили храм. И вот он стоит никому не нужный, а на первом его этаже открыли казино с борделем. А мы сгодимся там разве что в официанты. Хорошо хоть не в шлюхи.

— Ты преувеличиваешь.

— Ни капли. Помнишь Женю Краснопольского? Бывшего заведующего третьей лабораторией? Мы соседи, ты знаешь. У него сын год назад закончил физмат с красным дипломом. Ты понимаешь, какие мозги нужно иметь, что бы закончить физмат с красным дипломом? Как ты думаешь, где он работает? В ресторане! Официантом! Говорит «Чего изволите-с» людям, которые в слове из трех букв делают четыре ошибки. Потому что все места, куда его согласны взять… Там даже теоретически уже не обещают платить зарплату. А у него родители, которых тоже никуда не берут. Мой брат Фима ездит в Турцию «челноком». Покупает там поддельные американские джинсы и продает здесь. У него два высших образования.

Изя замолчал, переводя дух. Шумно отхлебнул чай.

— Это временно.

— Наверное, — уже без всякого запала произнес Изя. — Но сколько это «временно» продлится? У меня две дочки, Володя. Они вот-вот окончат школу, и мне страшно за их будущее в этой стране… Да и сам я не хочу торговать джинсами, даже временно. Потому что мне сорок пять, у меня уже нет времени на это временное. Я хочу заниматься своей работой и получать за нее справедливую зарплату. Мои исследования оценили в одной из лабораторий Хайфы, я буду заниматься наукой. Понимаешь? Не выживать, а нормально жить.