Главная проблема была не в том, что он переживал из-за смерти неизвестной девушки. Проблема была как раз в том, что когда первый шок прошел, никаких особых моральных терзаний в себе Джейсон не обнаружил. Беспокойство как бы Бонни не узнала тайну — было, как и вновь проснувшаяся тревога за ее здоровье. Основным чувством был страх, что правда каким-то образом всплывет, и вся налаженная жизнь рухнет. А девчонку даже не было жаль.

От этого Джейсон ощущал себя моральным уродом. Он знал, что должен переживать, как любой нормальный человек. Или профессия действительно исковеркала психику, и он стал профессиональным убийцей, как иногда во время очередной семейной ссоры называла его Бонни?

Невеселые размышления полковника были прерваны сигналом коммуникатора. Вызывал Лейбович. Полковник скомандовал «Ответить», одновременно вскакивая с койки: вызов от капитана в это время мог означать только одно…

— Сэр, у нас проблемы!

Когда он ворвался в кают-компанию, отведенную для его группы, проблем как таковых уже не было. Несколько его бойцов валялись без сознания на полу и диванах. У входа, загораживая собою дверь, застыл в напряженной позе Лейбович. В двух шагах перед ним стоял один из солдат «спецотряда» — невысокий рыжеволосый крепыш. Его серые тусклые как у рыбы глаза ничего не выражали, да и поза была расслабленной. Совершенно невозможно было представить, что это он только что уложил дюжину элитных солдат. А в том, что побоище в кают-компании его рук дело, полковник не сомневался.

Заслышав его шаги, Павел оглянулся и с облегчением выдохнул:

— Это вы, сэр! Слава богу!

— Капитан, как вы сумели его остановить?

— Сам не знаю, сэр, — дрожащим голосом ответил Лейбович. — Я, собственно, успел к самому концу представления. Увидел только, как он Марка и Говинду уложил… В жизни не видел, что бы человек двигался так быстро! Они еще падали, а он уже шел ко мне. Если честно, то я не обмочился только потому, что не успел. А он остановился. Ничего мне не сделал.

— Почему? — спросил Джейсон у странного солдата, не особо рассчитывая на ответ. Но тот спокойно отозвался, словно речь шла о чем-то банальном вроде стирки:

— Он не нападал на меня.

Полковник чего-то подобного и ожидал.

— Ступайте в свою каюту. Пропустите его, капитан.

— Но сэр?

— Пропустите, я сказал.

Он проводил взглядом бредущую по коридору фигуру, потом с отвращением оглядел постепенно приходящих в себя подчиненных.

— Позор. Мало того, что вы напали вдесятером на одного. Да еще и огребли от этого одного.

— Извините, сэр, но не следует ли нам…

Полковник махнул рукой, прерывая Лейбовича.

— Капитан, этих… гм… людей не существует. Нельзя подать рапорт на того, кто не существует. Я недвусмысленно приказал не докапываться до этих парней. И, пожалуй, даже доволен, что один из них наглядно показал, что бывает, когда приказы не выполняются. Завтра мы отправляемся на берег. Я и вы. Надо познакомиться с местной администрацией, или что там у них в лагере есть. В качестве сопровождения с нами пойдут два взвода. В том числе, эти парни. Предупредите лейтенантов Престона и Рейли, что у каждого будет по пять дополнительных бойцов, пусть проинструктируют личный состав. Если опять произойдет какой-нибудь инцидент, головы оторву. После высадки мы выясняем, где можно разбить лагерь, и оставляем на месте взвод Престона. В какой-то момент наши незваные гости решат отлучиться. Проинструктируйте бойцов, чтобы сделали вид, что ничего не заметили. Думаю, больше мы их не увидим.

— Есть, сэр!

Лейбович помолчал, потом все же решился спросить:

— Сэр, разрешите вопрос? Зачем мы их привезли сюда?

— Вы же понимаете, Павел, что я не смог бы сказать, даже если бы знал. Но я не знаю. И, честно говоря, не хочу знать.

— Ты где?

Розенблейд обвела взглядом сараи и решетчатые заборы промзоны и с трудом удержалась от рифмы. Во взгляде женщины плескалась ненависть. Но ответила она подчеркнуто спокойно.

— Сортировочная станция в районе Перово. А что?

Ален помолчал пару секунд, потом осторожно заключил:

— Как я понимаю, этот тип тебя скинул с хвоста?

— Он там? — догадалась женщина. — Вошел в контакт с девчонкой?

— Нет, с Данилой. Шоу устроил — Cirque du Soleil отдыхает.

— Что с мальчишкой? Он жив?

— Все в порядке, не переживай.

Розенблейд перевела дух. Проворчала:

— Повезло. Представляю, как взбесится босс, когда узнает, как я облажалась.

— Как бы тебе сказать… Он уже знает, — вздохнул Ален. — В общем, это он Данилу спас.

Розенблейд ответила длинным заковыристым ругательством. Толстяк оказался ловкачом, но это полбеды. Настоящая беда в том, что она недооценила противника, позволила чувствам взять верх над разумом. Сим обнаружил слежку, поиграл с ней и оставил в живых. Это была еще одна пощечина, демонстрация того, что азиат не считает их за достойных противников.

— Не кипятись. — Ален угадал за молчанием напарницы ее мысли. — Получается, он тоже недооценивает нас. Надменность долгой жизни не способствует.

Йошка прополз под воняющим солидолом брюхом товарного вагона, нырнул в щель между двумя вагонами пассажирского поезда и, упершись ногами в их стенки, замер, едва дыша.

Голоса преследователей слышались то с одной стороны, то с другой, словно те блуждали по кругу. А, верно, так оно и было. Видели, что он не успел до забора добежать, теперь кружат, ищут.

Кто за ним гнался — охранники или полицейские — мальчишка не знал. Лучше бы, конечно, полицейские. Эти если и поймают, то отволокут в отделение, а там он забьется в истерике, покажет синяки от инъекций на руках, его и отправят в наркологичку. А оттуда он выйдет уже через час, выслушав от врача лекцию о вреде наркомании. Принудительно-то его лечить не имеют права.

А вот если охранники поймают, то возиться не станут: отлупят до полусмерти и все дела. Это, если повезет. Туська рассказывала, как их с Птицыным охранники поймали, когда они потрошили багажный вагон. Ее целую неделю потом держали в сторожке и насиловали, пока не удалось сбежать. А Птицына на полном ходу выбросили из поезда под откос. Птицын выжил, но теперь ходить не может, только ползает на руках. А Туська с тех пор дурная стала: чуть что, заголяется и ноги враскидку. И глаза стеклянными делаются.

Лучше, конечно, никому не попадаться. Главное — пересидеть тут, пока преследователи не устанут и не решат, что он все же сумел улизнуть. Тогда можно будет спокойно уйти, а завтра продать хабар на рынке. Сегодня Йошке повезло: потырил сумку у зазевавшейся лохушки. Сумка хорошая, новая. А внутри наверняка есть и косметичка и всякие женские мелочи. Если повезет, даже телефон. Хватит на дозу-другую и еще на еду может остаться. А что не продаст, можно Туське подарить. Она обрадуется.

Он был уверен, что его не найдут. Если сам, конечно, не сглупит. Его вообще редко ловили. Витя-Свищ называл его фартовым. Что-то из блатной фени. Типа, счастливый. Но это счастье особое. Йошка всегда знает, когда оно с ним, тогда во всем теле возникает пустота и кажется, что от каждого движения мир вокруг колеблется. Когда такое происходит, Йошка может делать что угодно — подходить и брать в открытую любые вещи, хоть даже и в магазине. Стоять на виду у погони, а они его и не увидят. Прыгать через заборы в три метра. Жаль только, это редко бывает и не тогда, когда он этого захочет, а когда по-настоящему испугается. В остальное время его фарт скромный: если вот так затаиться в укромном месте, то охотники не замечают. Вроде как глаза им что-то отводит.

Йошка оказался прав. Побегав между вагонов и не заметив мальчишку, охранники быстро свалили. Оно и понятно: за то, что пассажирку обокрали на вокзале им, конечно, влетит, но не сильно. За ворами следить — дело полиции, а охране главное, чтобы из торговых автоматов товар не крали, да чтоб стекла не били.