Посещение картинных галерей и музеев впервые предоставило ему возможность увидеть работы Энгра и Делакруа и составить впечатление об импрессионистах и их последователях. Он жадно впитывал манеру Дега, Ван Гога, Гогена, Тулуз-Лотрека. Несмотря на кратковременность пребывания Пикассо во французской столице и массу дел, которые отвлекали его, он нашел время для создания нескольких полотен, обнаруживших быстроту, с которой он осваивал новые для него стили.

Через несколько дней после приезда в Париж Пикассо посетил мадам Берту Вейл, владелицу небольшой картинной галереи, которая два года спустя станет первым агентом Матисса. Он случайно встретился там с промышленником из Каталонии Маначем, проявлявшим большой интерес к живописи. Манача поразил талант и характер нового знакомого из Андалусии. Он тут же предложил платить ему по 150 франков за все работы, которые тот создаст в течение месяца. Во время этого визита в Париж Пикассо удалось также продать мадам Вейл три полотна с изображением корриды, которые он привез с собой из Испании. Она приобрела их у него за 100 франков и тут же перепродала за 150 франков издателю Адольфу Бриссе.

Финансовая поддержка Манача, хотя и слабая, значила много для Пикассо. Она обеспечивала некоторую независимость и позволяла совершать поездки в Испанию всякий раз, когда он этого хотел. До очередного отъезда на родину он создал несколько полотен, изображающих сцены беззаботной и не отличающейся целомудрием жизни, которая в то время окружала его. В «Канкане» и в «Мулен де ля Галет» чувствуется влияние Тулуз-Лотрека. Поскольку темами своих картин Пикассо вторгался в мир, всецело принадлежавший признанному певцу богемной жизни Парижа, трудно представить, что созданные Тулуз-Лотреком с такой страстью и вдохновением полотна не оказали чарующего влияния на молодого художника.

«Мулен деля Галет» выполнена в импрессионистской манере. Изображенная на полотне сцена — заполненный танцорами зал и дамы в шляпах с широкими полями с приколотыми к ним цветами — передана плавными мазками и предстает как живой набор цветов. Складывается впечатление, будто источниками света являются не только подвешенные гирлянды газовых фонариков, но и отблеск от сверкающих длинных платьев танцующих дам и глянец блестящих цилиндров мужчин. Приемы «художников света» видны сразу, что свидетельствует о способности Пикассо мгновенно усваивать новую для него манеру письма.

В ноябре он неожиданно прерывает свое пребывание в Париже и возвращается в Испанию. До сих пор причины его возвращения остаются неизвестными. Сам Пикассо утверждал, что мотивом для этого послужило состояние отчаяния, переживаемое в тот момент его другом. После приезда в Париж Касагемас влюбился в девушку, которая, несмотря на все его внимание к ней, не ответила ему взаимностью. Полагая, что солнце Андалусии окажет благотворное воздействие на друга, Пикассо поспешно выехал с ним через Барселону в Малагу, куда они добрались 30 декабря.

Встреча Нового года в кругу семьи не принесла ожидаемого облегчения, как на то надеялся Пикассо. Все обернулось иначе с первого же дня. Хозяин кабачка «Трес насьонес», где друзья пытались остановиться, не проникся симпатией к этим двум длинноволосым, неопрятно одетым представителям богемы и отказался поселить их у себя. Униженный Пикассо был вынужден обратиться к жившей поблизости тетушке с просьбой замолвить слово перед неумолимым хозяином и поручиться за него. Следующий удар последовал от его бывшего покровителя, дядюшки Сальвадора. Он резко осуждал внешность своего племянника: длинные нечесаные волосы и шляпа эксцентричного молодого человека попросту шокировали дядю. Пикассо сразу же понял, что между конформистской респектабельностью его семьи и тем, как он хотел жить, возник барьер, который не удастся преодолеть никогда. Он обнаружил также невозможность взаимопонимания между ним и отцом. Дон Хосе был безутешен: его сын расправил крылья и уже не прислушивался к его советам, которые, как казалось благонамеренному отцу, он мог еще дать своему сыну. Дон Хосе ощутил себя ненужным. Разочарованный и грустный, он понял, что годы взяли свое.

Последним доводом, окончательно повлиявшим на последующие действия Пикассо, явилось поведение его друга, который, несмотря на целебное воздействие средиземноморского солнца, оказался в плену гнетущих его мыслей и даже поговаривал о самоубийстве. Он искал и не находил забвения в засасывающей атмосфере кабачков, и уже ничто не могло оторвать его от рюмки.

К концу недели все надежды на возможный счастливый исход рассеялись. Малага утратила свою прелесть, и воспоминания о былых радостях и увлечениях окончательно стерлись из памяти. Пикассо вновь отправляется в Мадрид. Набросок углем, помещенный позднее в журнале «Перо и кисть», на котором изображены крестьяне, сидящие в кафе и всецело поглощенные музыкой «canto hondo», свидетельствует о том, что даже в течение этого короткого и безрадостного пребывания в родном городе он нашел время для работы. Именно в этом кабачке он оставил Касагемаса, надеясь, что дивные звуки гитары исцелят его и отвлекут от мрачных мыслей. Однако ничто уже не могло спасти его друга, который, находясь во власти безутешного горя, возвратился в Париж и, будучи не в состоянии отогнать от себя преследовавшие его мысли, покончил счеты с жизнью выстрелом в одном из кафе.

Пикассо возвращается в Мадрид уже не учеником, а юношей, который может говорить авторитетно, как художник, побывавший в Париже. В столице он встречает друга из Барселоны Франциско де Ассиса Солера, с которым планирует осуществить литературный проект — издание журнала под названием «Молодое искусство». При этом предполагалось, что Солер будет исполнять обязанности литературного, а Пикассо — художественного редактора. На первой странице излагалось кредо издателей журнала: «„Молодое искусство“ — воплощение искренности». Солер получил в наследство средства от изобретения отцом «электрического пояса», который, как утверждала реклама, излечивал все недуги. Денег из этого источника оказалось достаточно для того, чтобы начать издание художественно-критического журнала, но их не хватило, чтобы продолжить его. В последнем номере, который вышел в июне, было напечатано сопровождаемое рисунком Пикассо объявление о том, что о продолжении издания журнала под новым названием «Мадрид. Заметки об искусстве» будет сообщено дополнительно. К сожалению, из этих планов выпуска нового журнала ничего не вышло. Имевшиеся у молодых издателей деньги к тому времени иссякли, и Пикассо переезжает в Барселону. Оттуда он снова держит путь в Париж. Манач, не получивший в течение нескольких месяцев обещанных картин, шлет ему в Испанию одно письмо за другим.

Одной из основных целей «Молодого искусства» было стремление утвердить в Мадриде модернистское направление, процветавшее в Каталонии. Журнал имел формат, аналогичный изданию Мигеля Утрилло «Перо и кисть», который иллюстрировался его художественным редактором Касасом. Однако изысканные портреты Касаса, которыми восхищались молодые модернисты, казались старомодными по сравнению с работами его молодого соперника. В «Молодом искусстве» печатались материалы на самые разнообразные темы. В нем помещались карикатуры на друзей, сцены на улице и в кафе, модно одетые в меха дамы, цыгане, крестьяне.

Пикассо и его друг поддерживали тесную связь с Каталонией. Журнал публиковал переводы произведений Русинола с каталонского на кастильский язык, объявлял о предстоящих мероприятиях в «Четырех кошках». В целом журнал придерживался радикального направления. Материалы поступали не только из Каталонии, но и от таких писателей, как Мигель Унамуно. На страницах журнала увидело свет письмо Рамона Ревентоса к интеллигенции Мадрида, нигилистические по духу статьи Мартинеса Руиса, призывавшего к отказу от участия в выборах и бросившего в связи с этим лозунг: «Долой закон!» Журнал провозгласил бунт нового поколения, которое гордилось своим идеализмом и склонностью к насилию.