Вот это разговор. Спроси, подают ли у них обед прямо в купе.

— Животных без клеток провозить запрещается.

— Я слепой. Это мой поводырь.

— Не вешай мне лапшу на уши, юноша.

— Что, простите?

— Я тут тридцать два года работаю. Думаешь, шлимазл,[6] ты первый додумался купить темные очки, чтобы прокатить свою собачку первым классом? Я же видел, как ты ходишь. И уж как-нибудь отличу простую дворнягу от собаки-поводыря. Поводыри — они же такие умные. Не то что этот твой волосатый… — И он припечатал Джиско словечком, от которого пес так и взвился.

Как он меня назвал?!

— К вашему сведению, сэр, — говорю я, — я не совсем слепой, но официально я пользуюсь всеми льготами слепых. А это — исключительно умная и специально выдрессированная собака-поводырь.

— Да уж конечно, — кривится кассир, оглядывая Джиско с головы до ног.

— Я вам докажу. Скомандуйте ему что-нибудь. Что хотите.

— Сидеть, — говорит кассир.

Джиско глядит на него. Презрительным собачьим взглядом. Высокомерно. Снисходительно.

Ты ничего лучше не мог придумать?

Громадный пес грациозно опускает заднюю часть на землю и замирает в задумчивой и нарочито не собачьей позе. Брюхо мешком опускается на скрещенные задние лапы, и Джиско одним глазом смотрит на кассира с невозмутимостью Будды.

У старика отвисает челюсть.

— Ах ты… Впервые в жизни вижу, чтобы собака так сидела.

Он стучит по клавиатуре компьютера и глядит на экран.

— Ага, у меня есть двухместное купе.

— Отлично. Два билета, пожалуйста.

Кассир хохочет:

— Твой пес спит в постели?

Ваша мама кушает ножом и вилкой?

— Мы спешим. Сколько с меня? — Вытягиваю пару сотенных из моей пачки.

При виде крупных купюр старик перестает смеяться и ехидничать и вручает нам билеты.

— Поторопись. Поезд отходит через десять минут.

Бежим к лестнице на платформу. Оп-па! Разом останавливаемся. Я его сразу заметил. Учусь понемногу. В форме полицейского-охранника. Стоит на ступенях. Сканирует толпу.

По-моему, нас не заметил.

По-моему, тоже. Но давай лучше сядем на другой поезд.

Ты о чем?

Собака-поводырь тащит слепого паренька не на ту платформу.

Это поезд на Монреаль. Отправление через две минуты.

Знаю.

Я не хочу в Монреаль!

Я тоже. Там холодно.

Наш поезд отходит через семь минут.

Через шесть. Ну-ка быстро в вагон!

Мороз по коже. Джиско! Он нас увидел. Он идет сюда.

Беги, не сбавляй шаг. И не оглядывайся.

Оглядываюсь. Вижу, как охранник прыгает в поезд и гонится за нами. Бегает он быстро.

«ПОЕЗД ОТПРАВЛЯЕТСЯ».

Когда я скажу «давай», прыгай обратно на платформу.

Снова оглядываюсь. Он догоняет. Поднимает что-то вроде пистолета. На полной скорости. Под диким углом. Стреляет.

ПШШШ!!! Пустое синее кресло рядом с нами плавится, словно свечка.

Давай!

Джиско выпрыгивает наружу, когда двери поезда начинают закрываться. Я ныряю за ним. Дверь прищемляет мне правую щиколотку, но я вырываюсь. Падаю на четвереньки на платформу.

Охранник попался — он в самой середине вагона. Пока он добегает до закрытой двери, поезд уже трогается.

Высокий. Гнусная рожа. Пытается силой раздвинуть двери. Не выйдет. Поезд набирает скорость. Охранник жутко на нас щерится. Я его понимаю. Он едет в Монреаль.

Бежим обратно — вверх по лестнице. Вниз по соседней. Слышим, что «в пять часов шестнадцать минут отправляется скорый поезд — Филадельфия, Вашингтон, Роли и все остановки до Майами».

Провожающие не спеша поднимаются по ступеням. Мы лавируем между ними — нам надо вниз. Джиско спотыкается и катится, как снежный ком по склону. Все от него разбегаются. Не собака, а лавина.

Я бегу за ним и последние двадцать ступенек просто перепрыгиваю. Летим по платформе и ныряем в поезд, как раз когда двери закрываются.

Добежали. Уф. И тут мы видим черные туфли и форму.

Проводница — смотрит на нас. Симпатичная. Пухленькая. Рыжая. Очки.

— Извините, животных без клеток перевозить запрещено.

— Я слепой, это мой поводырь.

— Я только что видела, как вы бежали по платформе.

— Да, но у меня все льготы, полагающиеся слепым. Моя собака специально выдрессирована и умеет сопровождать меня по железной дороге. Еле успели.

Проводница задумывается.

— А где ваш багаж?

— Украли прямо из такси. К черту этот проклятый Нью-Йорк! Едем домой — там хоть нормальные люди живут.

Проводница пожимает плечами.

— Плохих людей везде хватает. Ваши билеты, пожалуйста.

Предъявляю.

— Сюда, — говорит она.

Идем по вагону. Доходим до нашего чудесного двухместного купе. Маленькое, но уютное. Притворяюсь слепым. Покорно тащусь вслед за Джиско. Нащупываю сиденье. Осторожно сажусь. Говорю спасибо. Открываю бумажник и даю проводнице на чай.

— Спасибо, — говорит она. — Скоро я зайду к вам и покажу, как откидываются полки.

— Не стоит беспокоиться, — говорю.

— Что вы, это моя работа, — отвечает она. — Счастливого пути, мистер…

Пауза.

— Смит, — говорю я.

— Джинни. До встречи, мистер Смит. До встречи, пес мистера Смита, — улыбается.

Или ты многовато дал ей на чай, или ты ей понравился.

Джинни закрывает дверь.

Поезд мчится по длинному туннелю.

Вырывается на свет. Нью-Джерси. Болота. Нью-йоркские небоскребы исчезают в предвечерней дымке.

Наконец-то мы одни. И в безопасности.

Так вот, у меня есть вопросы.

Запертое купе. Человек и собака катят по пустынным землям Нью-Джерси. Химические комбинаты. Нефтеперерабатывающие заводы. Выжженные луга и отравленные болота.

Пес не отрываясь глядит в окно, словно решает какую-то головоломную задачу. Мальчик нетерпеливо глядит на пса.

Поговори со мной.

Как они живут в такой вонище? И ведь ничего не чистят. Живут себе и живут…

Задергиваю шторку. Прощай, пейзаж. Экскурсия начнется после разговора. А теперь прошу ответить на несколько вопросов.

Громадная псина нервно ерзает.

Что ты хочешь узнать?

Начнем с начала. Кто я такой? Почему меня пытаются убить? Кто такие «они» и, если уж на то пошло, кто такой ты? Ты из Сумеречной зоны или вообще результат какого-то сверхсекретного правительственного эксперимента? И что это за штука — Пламенник?

Извини. Ничего по этому поводу сказать не могу.

Слушай, ты, пес, кончай мне голову морочить.

Слушай, ты, человек, я тебе голову не морочу. Я действую в твоих интересах.

И не можешь ответить на мои вопросы?

Я знаю ответы, но сообщить их тебе не могу.

Я выхожу из себя. Прыгаю на него. Пытаюсь схватить за горло.

Джиско рычит и стряхивает меня.

Я хватаю его за переднюю и заднюю лапы.

Он скалит зубы. Предупреждающе рычит.

Сейчас же отпусти.

Говори!

Пытаюсь его повалить.

Зубы смыкаются у меня на правой руке. Пока что пес меня не кусает. Даже кожу не прокусывает. Но я чувствую, как напряглись у него мышцы. Будто стальные тиски.

Последний раз предупреждаю. Отпусти.

Молочу Джиско левым кулаком. Чтоб тебя! Кто я такой? Я имею право это знать!

Пес вскакивает. Неожиданный рывок. Наверное, в роду у него были ездовые лайки. Я лечу вперед и стукаюсь головой о металлическую стену — так сильно, что в глазах темнеет.

Ты пришел в себя?

Нет.

Прости, но у меня не было другого выхода. Никогда не хватай собаку за горло. Очень древний инстинкт: защита сонной артерии. И никогда не хватай собаку за лапы. Не менее древний инстинкт: стремление оставаться на ногах.

Кажется, ты мой друг. На данный момент единственный. Почему ты не желаешь сказать мне то, что мне нужно знать?

Я тебе даже этого говорить не должен. Но мне тебя жаль.