Работа станции шла полным ходом, но эшелоны стали приходить реже. От приехавших за бензином танкистов мы узнали, что уже перешита железнодорожная колея и поезда идут туда. Успех наших войск чувствовался. Раз днем прибыл эшелон с продуктами, его быстро выгрузили, и тут приказ: погрузить и отправить обратно. Рабочие красноармейцы устали, а грузить надо. Мы пошли к ним с начальником политотдела и разъясняем, что этот эшелон последний и выгружать больше не придется, но выгруженное надо немедленно погрузить обратно, — и попросили их сделать это побыстрее. Все вагоны были погружены за несколько минут, и эшелон отправился в обратный путь. На этом станция снабжения заканчивала свою работу: меньше стало поступать заявок, прекратилась подача горючего. Осталось несколько бочек с бензином и маслом. Вскоре я вернулся в группу резерва политсостава (ее возглавлял инструктор управления кадров ГлавУПП[11] РККА).

В эти дни произошел интересный случай. Поздним вечером мы пришли в столовую военторга, так как весь день ничего не ели. Столовая была закрыта. Стучимся, а из закрытой двери отвечают: «Ужин давно закончился, обслужить не можем». Мы стоим в темноте и думаем: а где же все-таки нам покушать? К нам подошел рослый летчик в кожаном реглане и поинтересовался, что мы тут делаем. Мы объяснили, что хотели поужинать, а столовая не хочет нас накормить. «Как не желает? А ну, посмотрим». Он своими большими кулаками сильно застучал в дверь и, услышав, что кто-то подошел к двери, громко сказал: «Я летчик Кравченко, откройте!» Столовую открыли. Кравченко, дважды Герой Советского Союза, прославившийся в боях на Халхин-Голе,[12] потребовал: «Накормите командиров», — сел в сторонке и просидел все время, пока мы ели. Встал он вместе с нами, сказал: «Надо добиваться своего, не отступать перед трудностями», — распрощался и исчез в ночной темноте.

Штаб фронта переводился в Тернополь, и туда мы все отправились. Из нас создали несколько групп по 2–3 человека и направили на предприятия выбирать представителей временного управления — «тымчасовых». Скоро наши войска вступили во Львов, остановилось и продвижение немецких войск на восток. Операция фронта была закончена. Интересно, что за все время похода мы не видели убитых, лишь встретился один красноармеец с перевязанной рукой. Теперь приказом Мехлиса мы, все 150 человек, были отправлены в Москву. По прибытии всех нас назначили на новые должности: в большинстве преподавателями военных училищ. Я получил назначение на должность преподавателя истории партии в Вольское авиационно-техническое училище.

По тем временам этот волжский город был довольно крупным. Улицы в нем были широкие и длинные. Здесь имелось четыре цементных завода и два военных училища, причем оба авиатехнические. В училище я представился командованию и начальнику СЭЦ[13] в ранге.батальонного комиссара. Училище возглавлял военный инженер 1-го ранга Хадеев, отличный организатор. Благодаря его деятельности училище занимало ведущее место среди таких учебных заведений. Готовило училище воентехников по обслуживанию самолетов. В нем было шесть батальонов по 600 курсантов. Учили тогда их год; каждые два месяца — выпуск. Зимних каникул не было, и нагрузка на курсантов была большой.

Меня направили в 3-й батальон, который начал занятия с ноября. Я должен был читать весь курс истории партии, под моим руководством курсанты вели самостоятельную работу в часы самоподготовки; кроме того, я участвовал в приеме экзаменов. Годовая учебная нагрузка определялась в 1000 часов. Командовал батальоном полковник Затевахин, участник Гражданской войны. А из курсовых командиров взводов мне запомнился капитан Опарин. Обычно курсовые командиры имели звание не выше старшего лейтенанта, и я заинтересовался, почему взводом командует капитан. Комиссар батальона старший политрук Лебедев (я знал его еще по учебе на курсах пропагандистов в Москве) объяснил: Опарин служил у белых в Гражданскую войну, а потом в Красной Армии, — вот и опасаются, не дают ему другую должность, а звание дали за большую выслугу лет.

Мы не только учили, но и учились: нас, преподавателей, обязали изучать военную технику. Начали мы это с изучения авиационного мотора Микулина для бомбардировщика, причем сдавали зачеты. У меня были некоторые знания о моторах: еще в пединституте мы изучали двигатель трактора, и мне было немного легче других. Кроме общих видов подготовки (физической, стрелковой, тактической, огневой), нас обучали и штурманскому делу. Уже первые занятия показали, что этим делом овладеть вполне возможно, и учились мы старательно.

В училище была отличная дисциплина, все шло по строгому ежемесячному графику. На всей территории училища была образцовая чистота, и несмотря на большое количество обучающихся курсантов, их не было видно. Состав курсантов подбирался очень тщательно по физическим данным. Распорядок дня был трудным: подъем в 6 утра, а в 7.10 начинались занятия — три пары по 90 минут с коротким перерывам для физической разминки, не выходя из класса, перерыв между парами занятий на 10 минут, потом обед. Обед был всегда из трех блюд, на второе всегда мясное и на третье какао или компот «по потребности». Мне за всю службу в училище только один раз пришлось дежурить в столовой. Когда обед был готов и шеф-повар подал пробу, я не мог одолеть весь курсантский обед, настолько он был сытным; да и вообще в городе было очень хорошо с продуктами! После обеда у курсантов был отдых, самоподготовка три часа, а затем свободное время и отбой.

В те времена авиация имела свою специфическую военную форму: синие шинели и шлемы, синие гимнастерки, парадный френч, рубашка под черный галстук, синие пилотки. Фуражки не выдавались, и их шили за свой счет. Рассказывали что интенданты ВВС показали наркому Ворошилову образец фуражки для авиаторов, он посмотрел и спросил авторов: «Вам нравится?» Те ответили: «Да». — «А мне нет, утверждать не буду». Так мы и ходили в пилотках до наступления холодов, когда переходили на зимнюю форму одежды. Нас усиленно тренировали на лыжах (физруком в нашем батальоне был старший лейтенант, великолепный лыжник, входивший в десятку лучших лыжников РККА), и при спусках с гор наши синие шинели промерзали, становясь голубоватыми от инея... Потом они были отменены, но я этой шинели лишился только на войне, вместе со всеми своими вещами.

Занятия по истории партии с курсантами шли своим чередом. Но в самом начале учебной работы наша спокойная жизнь была нарушена начавшейся войной с белофиннами. 30 ноября 1939 года началась эта трудная для нашей страны война. Моя родная 18-я стрелковая дивизия вступила на территорию врага, но потом была окружена и отрезана от тыла. Много ее славных воинов погибли, в том числе мои бывшие сослуживцы, включая моего товарища Сашу Разумова. Остатки дивизии вывел из окружения командир 18-го артполка майор Нестерук, а его комиссара, батальонного комиссара Израецкого финны живым разорвали на части. В руки к финнам попало боевое знамя дивизии, врученное еще ВЦИКом в Гражданскую войну, и дивизия была расформирована...

Люди, жившие в тот период, хорошо запомнили эту войну. В глубоком тылу сразу наступили трудности в снабжении продовольствием, ряд продуктов исчез из продажи. Нам, военнослужащим в Вольске, снабжение хлебом обеспечивалось военторгом: хлеб заказывали и продавщицы приносили его на дом; дефицитные продукты по распределению получали через магазин и училище. На войну отправили много лыж, уехал наш физрук, в госпиталях появились раненые и обмороженные... Все же прорыв линии Маннергейма и овладение Выборгом открывало нашим войскам путь в глубь Финляндии, и финские реакционеры пошли на мирные переговоры. Все вздохнули с облегчением.

Уже после войны в приказах наркома обороны Тимошенко появились требования учить войска тому, что требуется на войне. В нашем училище начальствующий состав усилил боевую подготовку, в зимнюю форму одежды ввели шапку-ушанку, заменившую шлем-буденновку, для солдат появились ватники под шинель. К этому времени наше училище стало выпускать не воентехников, а сержантов авиационно-технической службы, а объем материала в изучении не уменьшился. Кто поступал в училище в сержантском звании, выпускался старшим сержантом и был обязан служить в армии короткий срок, не как техники, которые зачислялись в кадры армии.