«Из многочисленной конницы, действовавшей на фронте 4-го Кавказского корпуса, впереди была оставлена только Закаспийская казачья бригада в составе 28 сотен и переименована в Сводно-казачью дивизию, а вскоре, при перемещении ее в 1-й Кавказский армейский корпус, — в 5-ю Кавказскую казачью дивизию.
Кавказская кавалерийская дивизия генерала Шарпантье в сентябре 1915 года была отведена в корпусной резерв и расположена в Кагызмане.
2-я Кавказская казачья дивизия генерала Абациева была взята в армейский резерв и расположена в Карее.
В армейский резерв вновь взята 4-я Кубанская пластунская бригада и расположена по селениям в районе Карса, где она пробыла до декабря, когда была отправлена в Азербайджано-Ванский отряд. Эта бригада, сформированная незадолго до Евфратской операции и составленная из молодых казаков, прекрасно вела себя в бою и понесла громадные потери и фактически выбыла из строя. В трех батальонах бригады: 19, 20 и 21-м насчитывалось к 25 июля не более 200 казаков.
Донская пластунская бригада, принимавшая мало участия в Евфратской операции, была включена в состав 1-го Кавказского армейского корпуса.
1-я Кавказская казачья дивизия генерала Баратова, принимавшая большое участие в Евфратской операции, получила необходимый отдых, отведенная в корпусной резерв в район Сарыкамыша».
Прибыв в Санжан, мы встретили там третьеочередные полки своего войска — 3-й Екатеринодарский войскового старшины Миргородского (наш старый кавказец, казак станицы Брюховецкой), 3-й Линейный полк полковника Кучерова и 55-й Донской казачий полк. Сторожевыми заставами они занимали обширный район перед Мелязгертом. Все эти три полка были приданы к нашей бригаде, и мы получили другое наименование. Историческая Закаспийская отдельная казачья бригада утратила свое наименование. Наш штаб бригады переименован в штаб дивизии, но остался в том же составе: начальник дивизии генерал Николаев, начальник штаба Генерального штаба подполковник Шумилин (донской казак).
Эта новая дивизия имела только одну батарею, нашу 4-ю Кубанскую, шестиорудийного состава и 8 бригадных пулеметов системы «Максим».
Дивизии приказано занять Мелязгерт. В операции участвовали только 1-й Таманский, 1-й Кавказский полки, 4-я Кубанская казачья батарея и 55-й Донской казачий полк третьей очереди, четырехсотенного состава. Старые бородатые казаки, на крупных, мясистых лошадях, вооруженные пиками, они казались странным явлением на Кавказском фронте, малоприспособленные к каменистой горной местности Турции.
Еще стояла жара. Все высохло, выжжено, испепелено войной и проходящими здесь с боями русскими и турецкими войсками.
Турки имели против нас заслон. Он был скоро сбит, и Мелязгерт занят. Жителей в нем нет. Да это и не был город в европейском понятии этого слова.
Операция окончена. В Мелязгертском районе оставлен только Таманский полк. Штаб дивизии, штаб нашего полка с двумя сотнями — 2-й и 6-й — вернулись в Санжан. 3-я и 4-я сотни под командой есаула Калугина выдвинуты на восток и на равнине заняли село, откуда высылали сильные разъезды для наблюдения за горным массивом Суфан-даг. 1-я и 5-я сотни под командой есаула Успенского (родного брата будущего Кубанского атамана) шли с нами с задачей — пройти до самого города Ван, если можно, занять его и узнать, что там.
Наш полк был разбросан по прямой линии более чём на 150 верст. Возмущаться было чем, и мы возмущались.
В строевых частях не любили «всякие штабы». Так и говорили с нескрываемой критикой: «Ну, этот штабок!»
1-я и 5-я сотни, оторвавшись от нас, двинулись к Арджишу и дальше к Вану. Через несколько дней они вернулись, ночевали при наших, 3-й и 4-й, сотнях и рассказали: «В Ван вошли без боя. Почти одновременно с востока подошел 1-й Полтавский полк нашего войска. После оставления города Вана весной в него вошло до 200 конных курдов. Разграбив его и дорезав оставшихся там больных и дряхлых армян, курды подожгли город и ушли. Город разорен настолько, что полтавцы и кавказцы остановились биваком за городской чертой…»
«Ужасно там… — закончили они свой рассказ. — Словно никогда и не существовало этого цветущего города с 200-тысячным населением, со своим добром, со своими роскошными садами. 2-я Забайкальская казачья бригада после нас отошла на восток, расстреляв заложников-курдов».
Необыкновенный случай для казаков
1, 4 и 5-я сотни ушли в село Санжан, к штабу полка, и в далеком юго-восточном углу Мелязгертской долины осталась одна наша 3-я сотня. Задача ей — вести глубокую разведку по сектору в 90 градусов, с главным направлением на горный массив Суфан-даг. Конусом с очень пологими сторонами закрывал он от нас берег Вана. Днем по склонам легкой синей струей к небу вился кизячный дымок курдов, а по ночам изредка мелькали их огоньки. Все это было далеко от нас. Наши сотенные разъезды доходили только до основания этого массива, по часам определяя расстояние в 20–25 верст. Урядник 1-го взвода Петр Асеев, казак станицы Тифлисской, вернувшись вечером с разъездом, доложил командиру сотни подъесаулу Маневскому, что по склонам горы все время в течение дня маячила конная группа в 12–15 коней. Людей не видно, но на спинах лошадей какая-то ноша.
На следующий день Асееву был дан весь его взвод казаков с задачей дойти до этой группы и точно выяснить: что или кто это.
К вечеру разъезд вернулся и привел в поводу 12 отличных верховых лошадей — рослых, свежих, хорошо упитанных. Вся сотня окружила добычу и с интересом рассматривала ее. Нас удивило, что почти на всех лошадях были седла «регулярной кавалерии», но у одних они держались на одной подпруге, у других — на двух, то есть седла застряли или на боку лошади, или под брюхом. При этом подпруги «въелись» в позвонки и глубоко, до костей, протерли все мускулы лошадям. Почти все лошади были при уздечках, но с оборванными поводьями. Картина странная, как и страшная, потому, что эти лошади, с седлами и занузданные, пробыли долгое время на воле, явно испытывая физические мучения — они не могли сбросить с себя ни седел, ни уздечек. Тем не менее они «наели тела» на хороших выпасах травы и были сильны и бодры. Этот странный вид 12 лошадей говорил о том, что случилась какая-то катастрофа с седоками и лошади оказались на воле. Что это случилось в нашей русской части — мы не сомневались, но в какой?
Казаки обрадовались этой добыче, так как у некоторых из них лошади «подбились» и, значит, есть кем их заменить. Да и вообще, для каждой конной части всякая лишняя лошадь всегда нужна. Для нашей же сотни свалилось с неба ровно 10 процентов сотенного конного состава.
Нечего греха таить — и я уже присмотрел для себя одну из них.
Маневский был очень аккуратным и исполнительным офицером. Когда мы остались вдвоем, он спросил меня:
— Федя! Доносить в полк или нет?
Я выразил мнение — не доносить. Маневский раздумывал, а потом решил донести.
— Узнают ведь все равно, — урезонивал он меня. — И будет неприятно, если объявится хозяин лошадей.
Хотя я и был сильно против этого, но логика — на стороне Маневского. Он послал рапорт командиру полка. И каково же было наше удивление, когда через три дня к нам прибыл молодой корнет 16-го Тверского драгунского полка, представился Маневскому и вручил ему предписание от нашего начальника дивизии генерала Николаева такого содержания: «Всех 12 лошадей вернуть через корнета (фамилия) 16-му Тверскому драгунскому полку Кавказской кавалерийской дивизии».
Прочитав это, мы возмутились. Как? Почему? Да ведь это есть военная добыча! Да ведь мы их поймали в горах и на неприятельской территории!
Главная же причина была в том, что мы лишались 12 лошадей, строевых лошадей, которых почти разделили!
Теперь уже возмутился и Маневский. Как всякий утопающий хватается за соломинку, мы решили испытать этого корнета, узнает ли он своих лошадей.
Урядник Асеев вывел их. Вся сотня казаков окружила нас. Казаки смотрят на корнета сурово, недоброжелательно. Но корнет радостно заявил, что эти лошади «его эскадрона».
