Мне еще раз пришлось навестить итальянский суд. Роберто взял детей на Сицилию и находился там с ними три месяца, а я пыталась вернуть их.

— Конечно, вы можете забрать детей во Францию, — сказал судья.

Когда мы вышли из суда, Роберто выглядел довольно мрачно.

— Но не может же все время получаться по-твоему, — утешала его я. — У тебя нет разрешения об опеке. Оно есть у меня. До тех пор пока у тебя его не будет, я буду настаивать, чтобы дети находились у меня. Они и так слишком долго были с тобой.

— Хорошо, — сказал он. — Забирай детей.

Я упаковалась и спросила:

— Где паспорта?

— А! — махнул он рукой. — Судья ничего не говорил о паспортах.

— Ты хочешь сказать, что не собираешься отдавать мне паспорта?

— Да. В решении суда о паспортах нет ни слова. Ты сама его читала.

К счастью, у меня был друг в шведском посольстве.

— Я могу обеспечить детей шведскими паспортами, поскольку у них мать — шведка?

— Им разрешено иметь два паспорта: один — шведский, другой — итальянский, — сказал он.

Он отпер свой кабинет, хотя было довольно поздно, нас сфотографировали и приклеили фотографии на паспорта. На следующее утро у меня было три шведских паспорта. Мы выехали в аэропорт. Но ведь у моего милого Роберто повсюду имелись глаза и уши. Один из его приятелей заметил, как я проходила таможню. Он тут же позвонил Роберто и доложил:

— Ингрид в аэропорту, с нею дети и паспорта!

— Не может быть, — сказал Роберто. — Паспортов у нее нет. Они у меня.

— Роберто, у нее три новых шведских паспорта. Они уезжают.

Роберто чуть не сошел с ума. Он тут же позвонил в полицию. Около самолета пронзительно взвыли сирены полицейских машин, на их крышах бешено крутились сигнальные лампы. Итальянцам дай только повод для спектакля, и они ухватятся за него обеими руками.

— Вы не можете снять нас с самолета, — сказала я. — Наши паспорта в порядке. Вот они. Я их мать. У меня есть официальное разрешение об опеке. Они провели в Италии три месяца. Мы уезжаем. Пока.

— Извините, пожалуйста, — проговорил полицейский. — Но мы выполняли свой долг.

— Считайте, что вы его выполнили. До свидания.

Впоследствии Роберто утверждал, что именно этот инцидент стал причиной его первого сердечного приступа.

Для него это была не просто привычная борьба. Речь шла о его детях, которых насильно забирают из его любимой страны и везут под крыло к какому-то шведу, «как бишь его звать», за которым я была замужем.

Ларс встречал нас в парижском аэропорту на тот случай, если Роберто попросит кого-нибудь из своих знакомых в Париже отнять у меня детей, как только они выйдут из самолета. Имея дело с Роберто, никогда не знаешь, что от него можно ожидать.

На рождество я решила совершить кражу на свой манер. Ларс открывал сезон мюзиклом «Моя прекрасная леди» в Норвегии, Роберто находился где-то за границей.

Елена жила с детьми в Париже, и я знала, что она даст мне настоящий бой, если вдруг узнает, что мы с Ларсом забираем детей в Скандинавию без разрешения их отца. Спрашивать же разрешения у Роберто было бессмысленно. Я приходила в парижскую квартиру и, пока Елена не видела, прятала в сумку то свитер, то, в следующий раз, пару туфель, а потом и еще один свитер. И так понемногу я собрала небольшой гардероб для троих детей. Затем я оставила Елене письмо, которое она должна была прочитать уже после того, как я возьму детей из школы и увезу их с собой. В письме я объяснила ей свой поступок и вложила в конверт билет до Рима и тридцать тысяч франков на ее отпуск.

Дети были счастливы, что едут в Норвегию. Такое путешествие! В общем, успех был грандиозный, пока вдруг на Новый год мне все это не представилось в ином свете.

Я как раз прочитала статью об Эдуардо де Филиппо, итальянском актере и драматурге, которого мы хорошо знали. У него был ребенок, которого он обожал, совершенно здоровый и абсолютно нормальный. Во время каникул ребенок вдруг внезапно — совершенно внезапно — заболел и через сутки скончался. Бедный Эдуардо был безутешен.

«А вдруг это случится с одним из нашей троицы?» — задумалась я. Роберто уже лишился своего первого сына — тот умер от перитонита, когда находился с бабушкой в Испании.

Итак, наступал Новый год, а в Новый год я всегда становлюсь безумно сентиментальной. Этот праздник очень много значит для меня. Уходит еще один год, а что я совершила? Кому принесла счастье? Что сделала плохого? Стану ли в следующем году лучше, добрее? Колокольный перезвон разносит по всей стране пожелания мира и добра. А я продолжаю бороться за троих детей, как когда-то боролась за Пиа.

Кончились все мои размышления тем, что я позвонила Роберто, сказала ему, что мы все вместе и у нас все в порядке. Он ужасно разозлился.

я допытывалась у него, в чем же моя вина. Я никогда не оставляла своих детей, а теперь мы разрываем их на части. Кому-то надо уступить, чтобы дать им возможность жить спокойно.

...Я еще раз позвонила Роберто:

— Я согласна. Забирай детей. Я сдаюсь. Можешь взять их с собой в Италию. Я привезу их сейчас же.

И привезла.

Потом пошла к судье и сказала:

— Благодарю вас. Но я не буду ждать вашего решения.

Тот удивился:

— Но вы же выиграете! Мы располагаем всеми сведениями о Роберто Росселлини. Недостаточно того, что он отец, что он итальянец, что у него много родных, которые ухаживают за детьми. Итальянский суд не будет оспаривать решение французского суда. Вы выиграете и получите право неограниченной опеки.

— Мне очень жаль. Но я больше ничего не буду предпринимать. Никто не выигрывает, а дети меньше всего. Больше я не приду ни в этот суд, ни в какой другой. Я отдаю детей Роберто.

Конечно же, когда Роберто получал то, что хотел, то не было в мире существа милее и добрее его.

Я привезла детей и сдала их Роберто. Более очаровательного человека просто нельзя представить; все приготовлено, кругом разложены подарки. Мне было сказано, что я смогу навещать детей в любое время. С того момента между мной и Роберто не было серьезных разногласий и мы всегда были тесно связаны друг с другом.

Вояжи Рим — Париж стали неотъемлемой частью моего существования в следующие двенадцать лет. Три-четыре недели я находилась в Париже, а потом двадцать дней в Риме. Снова недели на две в Париж, к Ларсу, и опять в Рим. Я делала все, что в моих силах, чтобы в создавшихся условиях быть ближе к детям. А это было довольно трудно. Все эти годы меня спасала замечательная итальянская женщина Аргенида Пасколини, которая сменила Елену. Она прожила с нами четырнадцать лет. Она занималась детьми и стала для них второй матерью. Если возникали какие-либо разногласия, а их случалось немало за эти годы: то дети начинали скучать, то еще что-нибудь, — Аргенида сразу же звонила мне и говорила: «Пожалуй, вам лучше приехать и выяснить, в чем дело». И я вылетала в Италию.

Она была для меня спасительным якорем во время бури, и я не представляю, что бы делала без нее. Дети ее обожали. Она была свидетелем на свадьбе Изабеллы. Ингрид со всеми своими проблемами обращается первым делом к ней, а Робин никогда не уезжает из Рима, не повидав ее.

В повествование вступает Ларс:

«Конец 50-х и начало 60-х годов были для Ингрид трудным временем. С присущей ей честностью она ничего не скрывала от Роберто, она была решительно настроена на то, чтобы дать своим детям правильное воспитание, но, с другой стороны, ей не хотелось омрачать наше вновь обретенное счастье.

Дети, разумеется, даже после переезда в Италию проводили с нами много времени, а во время летних каникул жили на нашем острове. Мы с Ингрид были абсолютно счастливы. Это был брак совершенный в полном смысле слова — и в духовном отношении, и в физическом. Если и появлялась на небосклоне туча, то это происходило из-за детей. Не из-за детей как таковых, они были чудесные, а из-за тех волнений, которые затевал Роберто. Тем не менее каникулы на острове всегда были великолепны. Это время стало для нас священным. Работа останавливалась. Мы приезжали на остров в конце июня и оставались там весь июль».