— Что все это значит? — спросил он, — Макендорф выглядел так, словно проглотил кеглю, когда вылетел отсюда.

— Я хотел бы запихнуть ее ему в глотку, — сказал Деймон, — Словом, исполни аллилуйю и можешь вычеркнуть одного клиента.

Предположения Деймона подтвердились. Книга вышла в свет, но не при помощи первого издательства, куда обратился Макендорф. Старший издатель фирмы, опубликовавший первые две книги Макендорфа, через две недели после происшедшей сцены позвонил Деймону и сказал ему, что у него на столе лежит рукопись Макендорфа.

— Что за дела? — спросил он, — Почему мы получили рукопись не через вас, как обычно?

— Почему бы вам не спросить у автора?

— Я спрашивал.

— И что он говорит?

— Что вы старый болван, что вы выжили из ума и что он вас уволил.

Деймон засмеялся.

— Вы читали его рукопись?

— Полистал, но этого вполне достаточно для того, чтобы понять, что мы к ней не притронемся. Наша страховка не покроет и малой части наших расходов, если мистер Бэркли обратится в суд. Да и, кроме того, это просто ужасная куча дерьма.

— По этим двум причинам я и отказался в дальнейшем иметь дело с Макендорфом, — сказал Деймон. — Еще одна причина в том, что он просто на редкость омерзительный тип.

— Так я и сам думаю, Роджер, но я хотел услышать это от вас. Спасибо. А рукопись мистера Макендорфа мы отошлем ему утренней же почтой.

Книга вышла через полгода, изданная тем самым издателем порнографии, который пытался соблазнить Деймона работать у него. И книга, и издатель стоили друг друга. Деймон с удовлетворением подумал об этом, когда увидел извещение об издании. Постоянные критики книгу не заметили, но она привлекла широкое и грязноватое внимание в колонках сплетен. Юрист мистера Бэркли предъявил Макендорфу и его издателю иск на десять миллионов долларов. Деймон и Оливер Габриелсен устроили тихое празднество в «Алгонкине» в тот день, когда эта история появилась в «Таймсе».

Деймон не удивился, когда юрист мистера Бэркли обратился к нему с просьбой выступить в суде в защиту его клиента, и сказал, что с удовольствием это сделает. Мстительность была ему чужда, но он чувствовал, что поведение Макендорфа требует возмездия, и решил потомиться в зале суда, где неторопливо шло это дело. Заявления других свидетелей, которые выступали перед ним, ежедневно появлялись в газетах. Судьи, исходя из каких-то своих соображений, решили вызвать его последним.

Когда наконец его пригласили на место для свидетелей и он принес присягу, суд уже явно клонился к завершению. Он сознательно избегал смотреть в ту сторону, где за столом сидели Макендорф со своим издателем и адвокатами. Он не хотел видеть писателя до того, как принесет присягу. Он хотел говорить спокойно и объективно, без эмоций, и боялся, что, стоит ему увидеть эту злобную физиономию, голос выдаст обуревающие его чувства.

После предварительных вопросов, целью которых было установить личность свидетеля, адвокат Бэркли спросил:

— Мистер Деймон, сколько лет вы были агентом мистера Макендорфа?

— Шесть, — ответил Деймон.

— Вы представляли его при выпуске первых его двух книг?

— Да.

— Ныне вы его не представляете. Это правда?

— Да.

— Могу ли я попросить вас изложить суду, при каких обстоятельствах вы расстались?

— Мне не понравилась его книга. Она вызвала у меня отвращение.

— Были ли и другие причины?

— Я не хотел предстать в этом суде в роли ответчика, вместо того, чтобы быть свидетелем.

По залу суда пронесся смешок, а судья стукнул молотком.

— Почему вы предполагаете, что, если бы вы продолжили ваше сотрудничество с мистером Макендорфом, вы могли бы стать его соответчиком?

На несколько секунд Деймон задумался. Ему вспомнился один из последних разговоров с мистером Греем, который состоялся незадолго до его смерти.

— Я сосуд, мерило и даже канал, если хотите, пусть даже клеветнических работ писателей, и я так же несу ответственность за них, — сказал он, используя слова мистера Грея.

— Спасибо, сэр. Свидетель ваш, — обратился адвокат к другой стороне.

Адвокат Макендорфа устало покачал головой, и Деймон сошел с возвышения. Когда он проходил мимо стола, за которым, набрасывая какие-то заметки, сидел Макендорф, тот посмотрел на него, его лицо исказилось от ненависти, и он прошептал:

— Мать твою так, ты забил последний гвоздь в мой гроб. Я еще до тебя доберусь.

— Трепещу, — улыбаясь, сказал Деймон.

Он в третий раз заказал выпивку в баре. Это случилось более трех лет назад, и суд присудил Бэркли четыре миллиона долларов: два за счет автора и два — издателя. Суд возложил все издержки на Макендорфа, порнограф объявил себя банкротом и нашел себе занятие в виде разъездного коммивояжера магазина для женщин. Макендорф исчез с горизонта, хотя Деймону как-то довелось слышать, что он ходит со своим новым романом, с которым никто не хочет иметь дело.

Три года — большой срок, но человек, который в зале суда сказал ему: «Я еще доберусь до тебя», и который после этого имел веские основания предполагать, что лишился своего дела с помощью человека, давшего против него показания, был вполне возможным кандидатом на включение в список профессиональных врагов.

И Деймон вписал имя Макендорфа в левую часть листа своего блокнота.

Деймон задумчиво осмотрел бар. Вдоль стоны за стойкой было длинное зеркало, треснувшее от старости, темное, как металл. Деймон видел в этом зеркале собственное лицо как бы издалека и смутно, словно оно плавало в каком-то таинственном тумане. Если я собираюсь пить и дальше, подумал он, мне надо найти какой-нибудь салун поприличнее. Но к последнему стаканчику почти не притронулся. Я не имею права тратить деньги, скоро мне понадобится каждый цент.

Блокнот по-прежнему лежал перед ним открытым, он видел чистую правую часть страницы и единственную строчку вверху: «Возможные враги — личные».

Ему никогда не приходило в голову, что у него могут быть личные враги. Макендорф был совсем другое дело, но даже и о нем Деймон не вспоминал вот уже больше года. Память — хитрая штука, и ее забывчивость была средством, с помощью которого мозг защищал себя от ноющих старых ран и сожалений об упущенных возможностях.

Личные враги. Заставив себя припомнить, он внес в список два имени — Франк Эйспер и в скобках Мелани Дил.

Он встретил Мелани Дил примерно полтора года назад. Она была секретаршей театрального продюсера по имени Проктор и пришла в контору с договором, составленным юристом продюсера на пьесу «Яблоко для Елены», которую написал один из клиентов Деймона. День клонился к завершению, мисс Уолтон и Габриелсен ушли еще днем. Деймон валялся на диване, отдыхая, когда вошла девушка. Она была красива и молода, лет двадцати двух — двадцати трех, как прикинул Деймон, с густыми каштановыми волосами, которые светлели падо лбом, словно она провела долгие часы, лежа на’ пляже под солнцем. Глаза у нее тоже были каштановые, но с каким-то странным оттенком, который придавал им такое выражение, словно она готова расхохотаться, поняв смысл давно рассказанного ей анекдота. Деймон уже видел ее раньше, когда с Габриелсеном заходил в контору к Проктору оговаривать сроки постановки и детали договора на пьесу. Когда они вдвоем вышли, Оливер сказал:

— Ну и ну! Вы видели эту девушку? Наделает она шороху.

— Она показалась мне вполне приличной секретаршей. И ее босс говорит, что она отлично работает.

Оливер засмеялся.

— Роджер, — сказал он, — вы стареете. Ее босс не сводил с нее глаз все время, пока она была в помещении, а когда она вставала и уходила к себе, его взгляд практически раздевал ее с головы до ног. Язык у него буквально вываливался изо рта, и он выглядел так, что его впору было везти в реанимацию. Допускаю, что мисс Дил отлично работает в конторе, но держу пари, что еще лучше — в постели. Если вы через пять минут хотите узнать правду, я готов пожертвовать собой.