Затем снова перемотала ленту.

Эйлин Сьюзан Хэнкок исполнилось тридцать четыре. Она считалась бы очень хорошенькой, если бы не руки, постоянно находящиеся в движении, и не улыбка – славная, но вспыхивающая всегда слишком внезапно, как сигнальная лампочка…. и, конечно, если бы не походка: у нее была привычка всегда идти впереди.

Однажды ей сказали нечто символичное: дескать, она обгоняет других и физически и эмоционально. Собеседник не упомянул слово «интеллектуально», а если бы и произнес нечто такое, Эйлин бы ему не поверила. Зато утверждение в общем и целом оказалось верно. Она твердо решила стать чем-то большим, чем секретарша, причем задолго до того, как появилось движение за права женщин. Ей удалось добиться цели – несмотря на то что пришлось поднимать на ноги младшего брата.

Если она и заговаривала об этом, то только со смехом – слишком банальной выглядела ситуация. Братишка заканчивает колледж благодаря помощи старшей сестры, которая никуда так и не поступила. И парень женится благодаря ее содействию – а сама она замуж не выходит. Однако в действительности ни то ни другое правдой не являлось. Учеба была ей противна. Хотя иногда Эйлин втихаря думала, что ее устроил бы по-настоящему хороший колледж, где студента заставляют думать. Но просиживать в аудиториях, где почасовики читают лекции по книгам, которые она уже проштудировала, и не могут научить ее ничему, чего бы она уже не знала, – нет, ей нет нужды тратить время на такое «обучение»! Поэтому образование она отвергла отнюдь не по финансовым соображениям.

Что до замужества, то просто не нашлось никого, с кем Эйлин могла бы ужиться. Конечно, она попробовала – с лейтенантом полиции (и наблюдала, как он нервничает оттого, что у них нет свидетельства о браке). Их отношения, такие добрые вначале, полностью разрушились, причем менее чем за месяц. Потом ей опять подвернулся бойфренд, но женатый, и уходить от своей благоверной он не собирался. Третий уехал на восток в командировку (вроде бы только на сезон) – и не вернулся даже по прошествии четырех лет. Следующий также куда-то пропал…

«Мне и так неплохо», – говорила себе Эйлин, когда в голову лезли всякие мысли. Мужчины говорили, мол, она «нервная», а может, у нее чрезмерно активна щитовидная железа – в зависимости от полученного образования и словарного запаса. И отношения с ней сохранять не пытались. Она обладала острым язвительным умом и использовала его на полную мощность. И ненавидела нудную пустую болтовню. Разговаривала она не в меру быстро, хотя голос ее мог бы считаться приятным – чуть сиплый от чрезмерного курения.

Уже восемь лет она ездила этим маршрутом. Эйлин машинально перестроилась в четвертый ряд. Свернула. Много лет назад, она проехала здесь прямо, затормозила у ближайшего съезда и отправилась обратно пешком, поглазеть на лабиринт бетонных спагетти. Ей стало смешно – та еще туристка! Но все равно она смотрела.

– Среда, – прозвучало в диктофоне. – Робин собирается попробовать заключить ту сделку. В случае успеха буду помощником генерального директора. Если нет, шансов никаких. Вопрос в том…

Уши и шея Эйлин заранее зарделись, руки заелозили на руле, однако она дослушала до конца.

Ее собственный голос, предназначенный для среды, продолжал:

– …он хочет со мной переспать. Ясно, что он не просто острил и заигрывал. Если дать ему от ворот поворот, я угроблю продажу? Должна ли я ради контракта лечь с ним в койку? Или я настолько завязла в делах, что не вижу ничего хорошего?

– Черт, – выругалась Эйлин, перемотала ленту и записала поверх фрагмента: – Я пока не решила, принять ли приглашение Робина Джестона на обед. Не забыть, что не все нужно писать на диктофон. Вдруг кто-нибудь его сопрет и сгорит со стыда? Кто-нибудь помнит Никсона?

И она, с силой ткнув кнопку, выключила диктофон. Но проблема осталась, и Эйлин по-прежнему терзала обида, что приходится жить в мире, где возникают такие сложности. Она начала сочинять текст письма мерзавцу-изготовителю, приславшему фильтры, не проверив наличие всех деталей, и ей чуть полегчало.

Сибирь. Поздний вечер. Рабочий день врача Леониллы Александровны Малик завершился. Последней пациенткой оказалась четырехлетняя дочь одного из инженеров Научно-исследовательского космического центра, расположенного здесь, в пустынных областях советского севера.

Зима перевалила за середину, снаружи завывал ветер. За стенами больницы громоздились сугробы, и даже здесь, в кабинете, Леонилла ежилась от холода. Она терпеть не могла морозы. Родилась она в Ленинграде и с зимами была знакома не понаслышке, однако продолжала надеяться, что ее переведут на Байконур или даже в Капустин Яр, более-менее неподалеку от Черного моря. Ее угнетало, что приходится лечить иждивенцев, хотя, разумеется, она почти ничего не могла с этим поделать. Тут было мало педиатров. Но что за напрасная трата времени и сил! Ведь помимо врачебной практики она прошла подготовку как космонавт. И продолжала надеяться, что получит назначение – и ее отправят на корабль.

Возможно, скоро. Говорят, американцы готовят женщин-астронавтов. Если выяснится, что так оно и есть, то Союз быстро сделает то же самое. Но последний советский эксперимент с женщиной в космосе завершился катастрофой. Леонилле хотелось узнать, была ли виновата Валентина. Она знала и Валентину, и ее мужа-космонавта. Но супруги никогда не рассказывали, почему корабль, где находилась сама Валентина закувыркался, лишив страну возможности совершить первую в истории космическую стыковку.

«Конечно, Терешкова гораздо старше меня», – подумала Леонилла.

И времена были примитивные, а сейчас дела обстояли иначе. Но работы у космонавтов по-прежнему немного, а основные решения принимает служба наземного контроля.

«Дурацкая система», – решила Леонилла.

Ее собратья-космонавты (разумеется, мужчины) разделяли мнение Малик, хотя не высказывали этого вслух.

Она вложила в автоклав последний из использованных сегодня инструментов. Собрала сумку. Космонавт или нет, она оставалась терапевтом, и куда бы ни шла, брала с собой профессиональный инструментарий на тот случай, если кому-нибудь понадобится медицинская помощь. Надела меховую шапку, тяжелое кожаное пальто и зябко повела плечами. На улице по-прежнему завывал ветер.

В соседнем помещении работало радио, передавали новости. Леонилла задержалась и услышала ключевое слово.

Новая комета.

Интересно бы узнать, есть ли планы насчет ее исследования. Женщина вздохнула. Если для изучения небесного тела и отправят экспедицию, Леониллу туда не включат. Пилот, врач, специалист по системам жизнеобеспечения – вот в чем она прекрасно разбирается. Однако она не училась на астронома. Это работа для Петра, Василия или Сергея.

Честное слово, жаль. Но все равно интересно – новая комета…

На Земле бушевала чума. Спустя три миллиона лет после рождения и формирования планеты на ее поверхности произошла вирулентная мутация – возникла форма жизни, напрямую использующая солнечный свет.

Эффективный источник энергии дал зеленому мутанту убийственную мощь и сверхактивность. Распространяясь везде, завоевывая мир, он изливал потоки кислорода, отравляющего воздух. Свободный кислород сжег господствующие здесь формы жизни – и они превратились в удобрения для мутанта.

Примерно в то же время беда постигла комету: на ее пути встал черный гигант.

В планете был заточен чудовищный жар, он изливался бы к звездам еще миллиард лет. Водород и гелий в «тканях» кометы вскипели в потоке инфракрасного света. Затем дороги небесного тела и гиганта разошлись. Вернулось спокойствие. Комета поплыла дальше в холодной немой тьме, но чуточку уменьшилась. И ее орбита тоже немного сместилась.