— И что же это за замыслы?
— Он заставит землю рыдать, как рыдают мои сестры. — Глаза Цесилии горели безумием. — Пусть ее перекорежит так, как перекорежило мой родной лес.
— А ребенок? — Мисилл медленно встала. — Какая роль уготовлена ему?
От этого вопроса демонесса, казалось, растерялась. Ее взгляд впился в младенца, покоящегося на руках воительницы.
— Он… Он мой…
— Темный Властелин не догадывается о твоем ребенке? — медленно произнесла Мисилл. — Ведь правда? Ты утаила его от своего хозяина.
— Он… — Цесилия задрожала и повторила: — Он мой.
— Последняя частица твоей чистоты, — настаивала Мисилл.
Контуры призрака начали размываться.
Желая убедиться, что нашла в противнике слабину, Ни’лан вышла вперед. Бережно тронула пальцами струны лютни. Раздавшаяся музыка была столь тихой, что человеческое ухо не слышало ее. Нифай сложила древнюю песню — рождение и смерть, жизненный цикл. Но приведенный в смятение призрак, казалось, не замечал ее.
— Позволь нам забрать ребенка отсюда, — очень убедительно продолжала Мисилл. — Мы унесем его туда, где порча никогда до него не доберется.
Призрак подернулся рябью, становясь больше похожим на туман, чем на женщину.
— Нет такого места. Только когда Черный Корень разрушит землю, мальчик станет здоровым и сильным.
— Так позволь нам оберегать его до этого дня, — понимающе кивнула Мисилл.
— Безопаснее всего ему будет со мной. Никто не сможет причинить ему вреда.
— Ты уверена? Сама-то ты избегла порчи? Или твои сестры? В Темной Чаще ребенку грозит множество опасностей. Единственная надежда на спасение — немедленно бежать отсюда, как когда-то бежала Ни’лан.
Черное облако клубилось в нерешительности.
Ни’лан продолжала ткать песню вокруг демонессы, мягко взывая к материнской любви этого изуродованного порчей существа, обращаясь к той малой толике здравого смысла, которая осталась у него внутри.
— Я не могу… — стонал призрак. — Я не могу расстаться с ним.
— Ты бы предпочла, чтобы младенец вырос под завывание гримов? — настаивала воительница. — Или лучше ему слышать чистую древесную песню лютни Ни’лан? Что, по-твоему, позволит вырасти ему здоровым? Ты помогла появиться на свет чему-то новому, удивительному, чему-то незапятнанному. Так позволь же нам помочь и защитить его.
Тем временем нифай дополняла слова Мисилл своей музыкой. Она соткала изображение осеннего листопада, покрывающего ковром почву, чтобы питать следующее поколение, готовя землю к росту новых побегов. Жизнь жертвует собой ради жизни. Мертвое помогает живому — это самоотверженность любви и рождения.
И тут будто что-то сломалось в призраке. Темное облако взвилось в воздух, зависая над озером.
— Заберите ребенка! — закричала Цесилия. — Унесите моего мальчика отсюда!
Ее крик взвился к небесам, проламывая стену призраков. Когда демонесса, Темный Страж, рванулась к лесу, ее сестры, гримы, последовали за ней, получив достаточный повод для бегства.
Ни’лан вернулась и встала на колени над телом Родрико. Нежно погладила его щеку, пожелала безопасного путешествия в мир иной и тихо поблагодарила за все, что он совершил. Именно его жертва вызволила новую жизнь из мертвого леса.
Краем глаза наблюдая, как распадается на клочки окружавший их темный туман, Мисилл подошла к нифай.
— Цесилия безумна, ей нельзя доверять. Лишь твоя мелодия сумела разбередить в ней остатки благородства.
Ни’лан приподняла брови, поскольку не ожидала, что воительница услышит ее музыку.
— У меня слух оборотня, — пояснила Мисилл. — Я слышала твою песню, подчиняющую волю Цесилии. Но нельзя рассчитывать, что очарование продлится долго. Особенно когда она сообразит, куда мы направляемся. Призрак догонит нас в мгновение ока.
— Тогда давайте уйдем отсюда прежде, чем она вернется!
Ни’лан перекинула ремень лютни через плечо. Освободив руки, она приняла младенца у Мисилл. Заглянула в его крошечное лицо, а потом посмотрела на свое мертвое дерево. По ее щекам потекли слезы.
— Ты хочешь попрощаться с домом?
— Этот лес больше не мой дом. — Нифай отвернулась и пошла не оглядываясь, прижав малыша к груди. — Лок’ай’хера мертва. Все, что я могу любить, я уношу с собой.
ГЛАВА 16
Ноги Могвида болели, легкие горели, прокачивая ледяной, разреженный воздух. Он смотрел вперед на узкую горную тропу, которая уводила их все выше и выше. На протяжении шести дней, с тех пор как их отряд вышел из Темной Чащи, они все время поднимались вверх, за исключением редких передышек, когда тропа выводила в пологие горные долины. Лига за лигой, они карабкались на гранитные утесы самых северных гор Аласеи.
По крайней мере, они избавились от гримов, оставив чудовищ на их проклятой родине. Здесь сосны и тисы тянулись к небу прямыми, будто стрелы, стволами, а их ровные ветви обвисли под тяжестью снега.
Вид окрестных лесов радовал путников до тех пор, пока они не наткнулись на первую горную деревушку. Она была сожжена. Закопченные дымоходы торчали посреди обугленных и развалившихся срубов, а на главной площади лежали отрубленные головы жителей, сложенные в аккуратную пирамиду. Работа д’варфов, вне всякого сомнения. Теперь умерла последняя надежда на пополнение припасов. Единственное, что они нашли полезного, так это старый, исхудавший — кожа да кости — пони, стоявший на опушке леса.
Обнаружив сожженную деревню, Крал заставил отряд сойти с широкой ледяной тропы, сочтя ее слишком опасной.
— Теперь, когда стена проломлена, — сказал горец, — бьюсь об заклад, что д’варфы уничтожили все поселения вдоль дороги, чтобы обезопасить главный проход к Цитадели. Разведчики и наблюдатели начнут сновать по тропе туда-сюда. Гораздо труднее будет разыскать нас в горах.
Вот потому-то они оставили легкую и широкую дорогу и пошли по вьющейся среди утесов тропинке. Во главе отряда ехала на тощем пони Ни’лан, держа на руках младенца. Пожалуй, измученная лошадка и могла выдержать только ее вес. Но Могвид недовольно хмурился, поглядывая на нифай. Почему она? Ведь он не намного тяжелее. Да и пони оказался бы им гораздо полезнее в освежеванном и завяленном виде. Если они не встретят деревень по пути, припасы закончатся, не успеешь и оглянуться.
Наконец, когда солнце спряталось за покрытые льдом и снегом пики горного хребта, Мисилл подняла руку и скомандовала остановиться.
— Разобьем лагерь на берегу! — Она указала пальцем в сторону горного ручья, который прыгал по скалам, разделяясь на череду мелких водопадов.
— Благодарение Доброй Матушке, — пробормотал Могвид.
Его икры и бедра сводило судорогой. Он сошел с тонкой оленьей тропки и вместе с остальными направился к пологому берегу.
Устроились на отдых очень быстро. За время долгого пути каждый досконально выучил свои обязанности. Крал выкопал ямку для костра и сгреб со всей поляны сухую хвою, поверх которой расстелили одеяла. Мерик и Тайрус набрали хвороста и валежника, а Ни’лан принесла воды. Могвид выудил из сумок утварь для приготовления пищи и немного еды из оскудевших запасов. Наткнувшись на кусочек засохшего сыра, он немедленно сунул его в рот, а к костру понес несколько полосок сушеной баранины.
При виде Мисилл он быстро проглотил украденное лакомство, но женщина смотрела не на него, а на лес.
— Ты давно видел своего брата?
— Последний раз — прошлой ночью, — нахмурился Могвид.
— Наверное, Фардейл охотится в стороне от тропы. Хотелось бы верить, что он в безопасности.
— Одному в лесу ему безопаснее, чем с нами. — Могвид выпрямился с котелком в руке. — Там он — всего лишь еще один дикий зверь.
— Я переживаю не из-за опасностей, подстерегающих в лесу. — Мисилл внимательно глянула на оборотня. — Я боюсь за его собственную волю. Волчья часть сущности скоро завладеет им целиком.
— У нас впереди еще месяц, а потом наступит перерождение.
Воительница запрокинула голову — полная луна висела в сумеречном небе.